***
И этот самый вечер пролетел словно одно мгновение. Ребята играли в крокодила, бесились под самые крутые песни, которые только смогли найти на кассетах Эдди и Ричи, изредка перекусывали не совсем полезной едой, и много-много смеялись. После победы над Оно, жизнь, казалось, начала возвращаться в привычное русло. И, пускай, ночные кошмары никуда не денутся, а иррациональный страх ступает по пятам за ними, в этот жаркий августовский вечер, пропитанный сладостью попкорна, теплотой дурацких шуток и уютной болтовни, дети были просто детьми; и они были счастливы. Но время неумолимо близилось к полуночи, и так порядком задержавшиеся ребята, начали спешно собираться домой. Совсем не следившие за временем, Эдди и Стэн стали причитать, какая взбучка ждет их дома; Ричи же весело наблюдал за этим и неспешно собирал рюкзак, закидывая внутрь комиксы, шоколадные конфеты и кассету с фильмом «Кошмар на улице Вязов», который они так и не досмотрели, занятые различной чепухой. Майк покинул друзей первым, поскольку ехать ему дальше всех. Потом отправились домой Эдди и Ричи, которые жили на соседних улицах. Как-то почти незаметно ушел и Стэн. Бен же уехал последним. Все ребята, без исключения, обняли Беверли на прощание, оставив после себя искренние и трогательные пожелания. Это не могло не радовать девушку — такие разные и совершенно непохожие друзья, оказались все до одного, сентиментальными в момент, когда пришло время говорить «До свидания». Но также вдруг накатывала неописуемая грусть. Расставание с друзьями давалось Беверли нелегко — девчонка едва сдерживала слезы, от накатившей печали и осознания скорой разлуки с людьми, которые всего за одно лето стали ей дороже всех. Стали ей практически семьей. — Ты не идешь домой? — осторожно спросила Марш, поворачиваясь и разглядывая Билли, который крутил в руках кассету The Beatles. С одной стороны, она не хотела расставаться с ним так скоро. С другой же, понимала — это эгоистично. Билл не мог остаться здесь только потому, что Беверли некуда было идти. Он не мог остаться здесь, потому что его родители обязательно будут волноваться. В мире вообще было много вещей и причин, почему Уильям Денбро должен был уйти прямо сейчас, разбивая их хрупкие сердца, чтобы этого не пришлось делать Беверли, потому что они не могли быть вместе здесь, в Дерри. Но Билли стоял в паре метров от девушки, а его глаза загадочно блестели. — Я с-с-сказал р-род-д-ит-те-лям, ч-ч-ч-то ночую с-сегодня у Ричи, — произнес парнишка, стараясь не заикаться, но выходило плохо — волнение пересиливало. — И что мы будем делать? — тихо спросила Беверли, пряча улыбку. От осознания, что Билли остался здесь сегодня с ней приятно грело душу. Вместо ответа Денбро вставил кассету в проигрыватель и нажал на Play. Oh my love for the first time in my life My eyes are wide open Раздался голос Джона Леннона, и Билли подал руку Беверли, приглашая ее на танец. Он вывел ее в центр комнаты, где пространство не было захламлено старым диваном и столиком с разбросанными комиксами; там, где пол был залит лунным светом, а красота девушки приумножалась в сотни раз. Бледная кожа казалась жемчужной, резко контрастируя с огненными волосами, которые даже в темноте были слишком яркие, словно отражая душу этой безумно смелой девчонки. Ее голубые глаза искрились нежностью и благодарностью, и румянец выступал на щеках, и Билл точно мог сказать, что сейчас она выглядела также очаровательно, как тогда — в день их первого знакомства в лучах полуденного солнца. — Ты очень красивая, — прошептал Билл, удивившись, как легко ему далась эта фраза. Волнение куда-то исчезло, точно растворилось. Мальчишка вдруг почувствовал, что он может говорить спокойно. Но почему-то именно сейчас разговаривать как раз-таки не хотелось… Не хотелось прерывать момент искренности, спугнув тонкую атмосферу, затуманивающую разум. Не хотелось портить чудесное мгновение абсолютного счастья. Они оба знали, насколько хрупки такие моменты. — Спасибо, Билли. — вдруг вполголоса произнесла Беверли, крепче прижимаясь к парню. Она не знала, как Билл это делал, но он заставлял ее чувствовать себя в безопасности. После того, что случилось в доме на Нейбл-стрит, Беверли не думала, что сможет еще хоть раз в жизни почувствовать себя в безопасности. Но потом Билли вдруг обнимает ее, и девчонка понимает — она ошибалась. Музыка давно кончилась, но они все продолжали танцевать, цепляясь друг за друга, словно старались отпечатать эти объятия навсегда. Билл где-то слышал, что первая любовь — самая яркая и запоминающаяся. Билл думал, что куда уж ярче, чем Беверли Марш. Глаза у нее солнечные, улыбка — лучистая, прикосновения — обжигающие, а поцелуи — взрыв Сверхновой. Беверли часто слышала то же утверждение. Беверли думала, что Билли с его милым заиканием в твердом голосе, не по годам взрослым взглядом, нежностью и заботой, сквозящими в каждом жесте, непременно запомнится ей на всю жизнь. Потому что такого отважного и самоотверженного забыть просто невозможно.***
— Это был самый лучший день в моей жизни, — призналась Беверли, сидя на траве и глядя на восходящее солнце. На прощание Билл подарил ей полевые цветы, перевязанные белой лентой, открытку с сонетом Шекспира, и часть своего сердца, заключенного в поцелуй — медленный, нежный и чувственный, — наполненный легкими улыбками и солеными слезами. Рассвет медленно разливался пурпурным заревом на горизонте. Первые утренние лучи лениво пробивались сквозь облака.Это утро — прощание. Эти слова — обещание. Я не забуду.