Яд истины

      Наваррский не мог бы с гордостью назвать себя храбрецом, но он не был и трусом, поэтому вошёл в их с женой совместные покои с самой распологающей улыбкой. В глубине души он, конечно, ощущал лёгкий страх — Екатерина обладала крутым нравом и явно не испытывала восторга от возвращения в Лувр. Кто знал, какие воспоминания и какие желания пробудит в ней это возвращение и это место. Возможно, она решит довершить давнюю задумку и отравит его. Однако то, что она приехала и приехала сама, говорило о, бесспорно, глубоких чувствах, на какие он и надеяться не смел.       — Дорогая, я надеюсь, ты отдохнула, — обратился король к жене, не сразу найдя среди комнат — Екатерина сидела на кровати с идеально ровной спиной и нечитаемым выражением лица. Она до боли напоминала саму себя в те нерадостные времена, когда ей приходилось преодолевать природную неприязнь, чтобы просто поздороваться с ним.       — Какой уж тут отдых, — королева поморщилась и немного расслабилась внешне, словно вышла из оцепенения. — Даже с покойным мужем мы никогда не делили одни покои на двоих. Это какое-то безумие, — она посмотрела на свою руку с кольцом, но уже без перчатки. Генрих не мог в который раз не отметить её длинные изящные пальцы. Женщину всегда выдавали руки, руки же Екатерины по-прежнему оставались идеальны, как и много лет назад. Нечасто он видел их без перчаток, и хотя бы ради восхищения изысканной ладонью и белоснежной кожей стоило жениться.       — Что тебя беспокоит, Катрин? — он присел рядом, подавив желание обхватить свою королеву за плечи. Ему все время хотелось прикасаться к ней, вдыхать запах, перебирать роскошные волосы. Конечно, первая эйфория постепенно проходила, но он ждал столько лет... — Марго? Она давно уже не маленькая капризная девочка. Да и все остальные в курсе нашего брака. У меня добрый и весёлый двор, никто не станет потешаться над тобой. А если и найдётся смельчак, я без труда вспомню, что король может не только миловать, — Генрих много думал о перспективах, решаясь на брак, и уже мысленно принял возможные последствия. Имел же он право побороться за свою мечту. Так же он боролся за трон и победил. Екатерина была таким же заветным желанием.       — Ты торопишься. Ты слишком торопишься, — после некоторой паузы заметила она. Екатерина явно думала не меньше него и явно хотела бы сказать намного больше и грубее — он кожей чувствовал исходящее от неё недовольство, сильное и злое. И все же она больше не кидалась на него с порога, что приносило особую радость.       — Екатерина, я тоже уже не мальчик и ждал достаточно. Хватит уже ожиданий. Так можно и остаться ни с чем, — Генрих вздохнул, размышляя о своей жизни. Всю её можно было описать как одно сплошное ожидание. И он устал от него ещё лет десять назад. Да, если судьба вознаграждала его, то по-крупному, но сколько для того приходилось прикладывать усилий и терпеть поражений, улыбаться и прощать, забывать, не помнить, делать вид.       — Боишься, что я умру, не успев отчастливить тебя? — вдруг взвилась Екатерина. Чаша переживаний наконец переполнилась, и она выпустила наружу беспощадный нрав.       — Душа моя, о чем ты говоришь. Ты уже сделала меня самым счастливым человеком в королевстве, — Генрих знал, что это бесполезно — она все равно не успокоится от его слов, но с Екатериной нельзя было и молчать — она признавала силу и сопротивление. Он давно заметил за ней такой грешок — гораздо больше всепонимания и терпения её привлекала грубая, но лишенная даже намека на насилие мужская сила.       — Тебе стоило бы задуматься над моими словами, Генрих, — глаза Екатерины зло сощурились. — Ты можешь продержать меня здесь до моей смерти, наслаждаясь нашим так называемым семейным счастьем, но это будет стоить тебе короны. Я не дам тебе ни детей, ни связей. Я давно мертва, а тебе следовало бы выгодно жениться и завести ораву наследников твоего трона как можно скорее, — слова королевы были безжалостны по отношению к самой себе, но и ему они приносили совершенно немыслимую боль. Конечно, он думал и об этом — для укрепления собственной династии требовались наследники, но куда больше он страдал из-за другого — он просто не представлял, как перенесет смерть Екатерины. Тем более теперь, когда она стала его женой.       — Оставь мне право выбирать, на ком жениться и зачем, — не так любезно, как хотел бы, попросил Генрих. Екатерина не знала, что на самом деле он мог бы жениться на ней давным-давно, у него была одна такая возможность, но это оказалось бы намного, намного унизительнее для нее, чем сейчас. Откровенно говоря, сейчас он вообще не делал ничего унизительного для нее, просто она оставалась Екатериной Медичи, матерью последних королей из династии Валуа, которых он сменил на французском троне. Просто она оставалась собой. И для того, чтобы между ними стояло только это, Генрих вытерпел несколько лишних лет. Возможно, когда-нибудь он расскажет ей, а возможно, и нет, ведь сама мысль тогда воспользоваться случаем до сих пор была ему неприятна.       — Видишь, как ты заговорил, — Екатерина усмехнулась, сложив на груди белые руки. На фоне фиолетового платья они почти светились. Генриху стало интересно, какого ещё цвета она будет носить платья теперь, если все же сняла траур. Почему-то он вдруг вообразил её в пышном кремовом платье с рюшами и не сдержал смешка. Похоже, он по-прежнему не мог с ней ссориться. — Ты уже напоминаешь мне о своих правах и моих обязанностях. Я должна принимать тебя таким, какой ты есть? Ты, наверное, единственный человек, с которым я так поступала, — Екатерина гордо задрала подбородок, в отличие от него, не мысля их семейной жизни без ссор.       — Нет, мадам, я единственный человек, с которым вы так не поступали, — возразил Генрих со всей возможной искренностью. Так оно и было — до недавнего времени Екатерина видела его лишь врагом и соперником, самым ужасным злодеем, невероятным подлецом, что бы он ни делал. Даже его дыхание раздражало её. Само его существование заставляло её дрожать от ненависти и страха. Поэтому теперь он был к ней снисходителен вдвойне, представляя, в каком она находилась состоянии, вынужденная менять свои чувства на прямо противоположные. — Вы же стреляли в меня из этого самого окна, — с весельем в голосе напомнил он. Лицо Екатерины вытянулось от изумления, заставляя его уже откровенно смеяться.       — Не из этого, — Екатерина вскочила с кровати с какой-то поистине молодецкой удалью. Генриху немедленно захотелось сжать в крепких медвежьих объятиях столь прекрасную упрямицу.       — Разве? А по-моему, именно из этого, — продолжил он, наслаждаясь тем, как чувства все больше брали над ней верх — Екатерина стремительно молодела, приобретая здоровый румянец и соблазнительный блеск глаз.       — Что бы я делала с тобой тогда в королевской спальне?! Не строй из себя идиота, Анри, — Генрих уже вовсю хохотал, едва не складываясь пополам и не хватаясь за живот. — Это было другое окно, но я жалею, что не пристрелила тебя тогда! Видеть тебя не могу! — добавила Екатерина с подчеркнутым возмущением и отвернулась.       — И что бы тогда было? — отсмеявшись, спросил Наваррский. Доброжелательно, но серьёзно. Он искренне считал, что Екатерине крайне повезло, когда королём стал именно он. Несмотря на все сложности их отношений, при другой династии ей пришлось бы куда сложнее. — Гизы на троне? — не стоило это спрашивать, но он давно хотел. Слишком давно, пусть и знал, что ему она предпочла бы любого Гиза. При том, что он сам никогда не причинял ей зла, хотя мог бы и даже должен был.       — Пошёл вон, — вместо ответа приказала Екатерина. Он взглянул на неё, размышляя, подчиниться или вспомнить, кто здесь являлся королём. — Вон! — повторила Екатерина почти спокойно, но не терпящим возражений тоном.       — Я уйду, мадам, — пообещал он, вставая и подходя ближе к ней, — а потом вернусь. Когда вы остынете. Я знаю, что вам тяжело, но больше не позволяйте себе разговаривать со мной подобным образом, — Генрих не угрожал и не давил, просто за долгие годы он хорошо изучил личность своей теперешней жены и знал, когда следует позволить ей все, а когда лучше напомнить о границах. Иногда Екатерине нужно было помочь справиться с собственным нравом.       Выйдя в коридор Генрих оказался в замешательстве — раньше он бы отправился к какой-нибудь своей любовнице и приятно провел время, но с Екатериной ему не хотелось никаких любовниц. Сидеть в одиночестве, правда, тоже не хотелось. С какими-либо друзьями-знакомыми он встречаться пока не был готов. Оставался только один вариант.       — Генрих, кто бы мог подумать, что ты будешь бегать от нынешней жены к бывшей! — Марго встретила его с лукавым прищуром и удивительно хорошим настроением. Со стороны казалось, что происходящее никак её не беспокоит, однако Генрих знал, каких усилий ей стоило изображать из себя вечно беззаботную принцессу Валуа. — Что, выгнала тебя моя матушка? — Марго отложила книгу и жестом пригласила его присесть.       — Она даже в прекрасном расположении духа для себя самой, — заметил Генрих. Екатерина, конечно, не проявляла радости, но она могла бы выражаться куда хуже. — Просто ей надо привыкнуть.       — Несомненно, — согласилась Марго и улыбнулась чуть грустной улыбкой. Они так и не смогли полюбить друг друга и все же, проживя вместе столько лет, научились понимать. — Я предупреждала тебя, что даже жизнь со мной не подготовит тебя к жизни с ней. Я наполовину итальянка, а она целиком, — Марго рассмеялась, не забывая об их с матерью сходстве, от которого она всегда бежала, да так и не смогла избавиться. — Впрочем, ты лучше всех знаешь её нрав.       — Знаю. И верю, что мне под силу с ним справиться, — Генрих откинулся на спинку кушетки, стараясь расслабиться. Только здесь ему было спокойно, только здесь не надо было притворяться. С Екатериной он тоже не притворялся, но не тешил себя иллюзией, что она полностью покорилась и готова поддержать в любой момент. Достаточно и того, как она уже изменилась.       — Если кому и под силу, то только тебе. Никто не проявлял к ней столько терпения. Она порой совершенно невыносима, — Марго прикрыла глаза, словно вспоминая годы детства, юности и зрелости, заполненные фигурой матери от и до. — Но она и впрямь не так плоха, как о ней говорят. К тому же, совершенно без ума от тебя, Анрио, — на этот раз рассмеялся Наваррский.       — Ты всегда любила пошутить, — беззлобно отозвался он, представляя Екатерину, которая от него без ума. Все же он любил именно ту, которая никак не хотела даваться ему.       — А разве это не так? По-моему, с момента твоего рождения не проходило и дня, чтобы она так или иначе не думала о тебе, — пожала плечами Марго. Генрих впервые задался мыслью о том, что и впрямь не помнил, чтобы любимая и ненавистная женщина когда-либо забывала о нем. У него всегда присутствовало ощущение, будто она дышит ему в ухо, не оставляя ни на секунду. Надо же, только благодаря Марго он посмотрел на их отношения под новым углом.       — Марго, ты чудо, — настроение Генриха неминуемо ползло вверх. Все же сама судьба свела их с Екатериной, и все эти годы так или иначе никто ни к кому не испытывал столько чувств, сколько они друг к другу.       — Просто я вижу, как она важна для тебя. Ты живёшь этим браком весь последний год. Наверное, даже намного дольше, — Марго, конечно, не всегда была столь снисходительна, но сейчас ей не оставалось ничего другого. Генрих это понимал и надеялся отблагодарить её за терпение и дружбу так, как она того заслуживала.       — Ты тоже будешь счастлива, Марго, — по-мальчишески наивно пообещал он, не замечая, как между бровей Марго и в уголках глаз собираются характерные для грусти морщинки.       — Конечно, — тем не менее согласилась она, кокетливо сморщив носик, в который раз показывая, что во Франции так и не появилось более очаровательного и миловидного существа. — Пойдёшь к ней снова сегодня?       — Пойду, Марго, — Генрих не помнил, когда последний раз был так счастлив. Столько лет ему приходилось ждать и терпеть, а теперь он наконец-то стал королём Франции, женился на с детства любимой женщине и по-дружески тепло общался с её дочерью. Они с Марго сейчас больше напоминали подростков, делящихся первыми радостными секретами. Они не имели такой близости в юности, но неожиданно получили сейчас. И они оба испытывали удовольствие от такого общения. — Разумеется, пойду.       Теперь все наконец-то стало так, как и должно было быть.