first we take hell's kitchen

Наташа перечитывает файлы на заднем сиденье такси. - Я, кажется, забыла страницу у Мэтта. - Он слепой. Не прочитает. Наташа чуть-чуть хмурится над ксерокопией документов. - Надю удочерили около года назад, семья из Саранска. До этого она была в детском доме, непонятно, как долго. - А две недели назад ее семья выиграла в лотерею туристическую поездку в Америку, - заканчивает Джеймс. – Тебе это не кажется подозрительным? - Им Ник подкинул билет? Джеймс бросает взгляд на таксиста-мексиканца, продирающегося сквозь пробку, и переходит на русский. - Они выиграли раньше, чем я написал Нику. Но после того, как ты пыталась взломать файлы Красной комнаты. По-моему, мы разбудили что-то, чего не следовало. Мы уже полезли за сыром, и мышеловка вот-вот захлопнется. - Может быть. Но прежде я заберу Надю из этой мышеловки. Если что, Джеймс, мы улизнем. Мы это умеем лучше, чем кто-либо еще. - Надю, - повторяет Джеймс. – Может, она и не Надя никакая. Не видишь, что это сплошные насмешки над нами? День рождения 17 января? Семнадцать и один – цифры из моего кода. “Кузнецова”. Отсылка к “плавильной печи”, тоже из кода. - Яковлевна, - говорит Наташа, будто капля дождя соскальзывает по стеклу. – Джеймс – это форма имени Джейкоб. Яков. - “Яков” не особо похоже на “Джеймс”. Но даже если ты считаешь, что это одно имя, это не тянет на доказательство. - А тест ДНК тянет? – Наташа показывает ему пробирку. – Я готова его сделать. - Наташа… - у него обрывается голос. – Ты что, правда веришь, что эта Надя имеет хоть какое-то к нам отношение? Это кукла ряженая – в лучшем случае. В худшем… вспомни сама, на что была способна в одиннадцать. - Ты что, боишься маленькой девочки? - Если ты считаешь ее своей дочерью? Да, боюсь. - Нашей дочерью, - отвечает Наташа. Джеймс в изнеможении откидывается на сиденье. Смотрит в потолок такси загнанным взглядом. - У нас никогда не было дочери. - Тебя обнулили до того, как ты даже узнал, что я была беременна. - Ты сама говоришь, что была на лекарствах и мало что помнишь о тех днях. - Меня осматривал врач. По осмотру ясно, что когда-то я родила ребенка, Джеймс. Если они позволили мне родить ребенка, зачем было его убивать? Они отняли его у меня. Ее. - Наташа… - Им же было это выгодно, Джеймс! Посмотреть, что получится из ребенка улучшенных людей! Унаследуется ли твоя сыворотка – - Если у меня правда есть ребенок, если его с рождения воспитывали в Красной Комнате – он мог получиться только монстром. Вдвойне монстром. Наташа дает ему пощечину. Замахивается снова, Джеймс ловит ее руки, она вырывается, но в итоге только жалко бьет его в грудь. Таксист даже не оглядывается на возню на заднем сиденье. - Успокоилась? Наташа сердито выворачивается и отодвигается к окну. - Об этом я и говорил, - выдыхает Джеймс. - Это уже разрушает всё, что у нас есть. - Если ты думаешь, что я остановлюсь – что я перестану бороться когда-нибудь – ты ошибаешься. Пока я дышу, я буду ее искать. Она и не замечает, что они уже причалили. Джеймс отдает таксисту смятые бумажки, потом резко открывает дверцу и вылазит на воздух. - Ты идешь или как? Наташа так и сидит на заднем сиденье. Она бросает на него затравленный взгляд, белая, как полотно, и чуть ли не забивается в угол. - Пошли, - он протягивает ей руку. *** Они стоят у карусели – на назначенном месте. Наташа зачем-то пыталась замаскироваться дурацкими фенечками – шейный платок, шапка, натянутая до сильно накрашенных глаз – будто от этого больше похожа на обычного человека. Черные джинсы все равно обтягивают ее длинные ноги как латексный костюм. У Джеймса маскарад обычный – перчатка на левой руке, военные плечи растягивают мирную кофту, разве что он впервые за долгое время чисто выбрит. Можно подумать, они собираются проходить собеседование на возможность стать родителями. Парочка шпионов, что могут прикинуться кем угодно, только не нормальными, не обывателями, у которых домик в пригороде и фудкорт в торговом центре как предел счастья на выходных. К ним идет маленькая семья из трех человек. Крашеная блондинка с отросшими корнями, Ирина Кузнецова, ее муж Арсений, высокий, рано начавший полнеть мужчина в очках. Между ними идет девочка – миниатюрная, маленькая какая-то для одиннадцати лет, в юбке в клетку, вязаной жилетке на рубашку, гольфы до колен. Личико аккуратное, с большими глазами, миловидное – может, на этом и обманулись Кузнецовы, когда брали ее из детдома. Как-то сразу видно, что им с Надей сладу нет – у нее в глазах упрямство напоказ, сердитая складка губ. Она идет, сутулясь, слегка шаркая ногами назло кому-то. Волосы до плеч лежат такой же волной, как у Наташи, когда та подрезает их покороче – только они не рыжие, а темные. Джеймсу не надо суперслуха Мэтта, чтобы сказать, что у Наташи сердце пропускает удар. Что его собственное сердце теряет ритм. - Хелло, - по-английски с акцентом говорит Ирина. Ее лицо сильно испорчено вульгарным дешевым макияжем, но улыбка приятная. – Ю ар Наташа, йес? - Давайте по-русски, - говорит Наташа, какая-то растрепанная, будто ветром взъерошенная. Арсений открыто протягивает Джеймсу руку. Тот не привык и жмет ее не сразу. Арсений улавливает его неестественную хмурость и поджимает губы, видимо, решив, что американец его презирает. - Мы так благодарны вам, что вы согласились встретиться, - говорит Наташа. - Ну что вы! Как только я услышала, что возможные родители Нади ее ищут… Надя, да поздоровайся же. - Здравствуйте, - говорит Надя, косясь исподлобья, а на деле осматривая Наташу и Джеймса во всех деталях, за всё хватаясь – всё ей как-то странно – но на Наташу она смотрит больше. Она видит ее стройную, тренированную фигуру, и она-то знает, что это значит. - А вы, Наташа, откуда из России? - Сибирячка. Наташа с отчаянием смотрит на девочку. Надя отвечает ей пристально, требовательно. Они обе видят друг в друге пауков Красной комнаты и не могут заговорить об этом при Кузнецовых, которые каждую неделю ездят на дачу и раз в жизни выигрывают поездку в Америку. Взгляд Нади соскальзывает на Джеймса. Она не понимает, кто он и при чем тут, но чует его враждебность, и он ей не нравится. - Надь, тебе купить сахарной ваты? – спрашивает Ирина суетливо, хотя возраст, когда дети едят сахарную вату, уже давно прошел – если Надя хоть когда-то была в таком возрасте. - Можно Наташа мне купит? – не по-детски, отчетливо говорит Надя. - Конечно! Пусть Наташа! - Вы мне разрешаете? – хрипло спрашивает Наташа. - Пройдитесь с ней хоть немного, - Ирина, кажется, ее даже жалеет, простая женщина с широкой душой и такими же широкими синими стрелками на глазах. Наташа неуверенно отходит в сторону с Надей. Шагает на каблуках к тележке со сладостями. - Вас Директриса прислала за мной? – спрашивает Надя четко. - Что? - Когда Красная комната развалилась, я знала, что они не оставят меня просто так. Я была лучшей. Я ждала, когда понадоблюсь. Время настало? Ты передашь мне задание? Наташа оттягивает рукой шарф, будто он давит ей горло. - Красной комнаты больше нет, Надя. И заданий больше не будет. - Но ты ведь Вдова, - упрямо говорит Надя. – Что ты здесь делаешь, если ты не от Директрисы? - Я давно не работаю на Директрису. Я… я просто живу здесь. Брови Нади сходятся острым углом. От разочарования – ниточка-то оборвана, оказывается, никуда не ведет – и сразу к осуждению. - Ты что, сбежала? Дезертировала? - Я сделала выбор, - признает Наташа. – И я о нем не жалею. И у тебя сейчас тоже будет выбор. - Это какой? На ЩИТ работать? – Надя оглядывается на Джеймса, который стоит поодаль, даже не пытаясь поддержать разговор с Кузнецовыми, и с подозрением следит за ней. - Надя, я тебе не работу предлагаю. Не надо тебе заданий. Совсем. Надя смотрит на нее возмущенно. - Ты не Вдова, - выносит она вердикт. – А мне нужна Вдова. Наташа на мгновение задыхается. Потом она опускается на одно колено, для равновесия, чтобы быть вровень с Надей. - Надя, тебе когда-нибудь говорили о твоих настоящих родителях? - Я родилась в Красной комнате. - Ты не должна была жить в стае пауков. У тебя могла быть настоящая семья. - Пауки – моя семья. Наташа всматривается в девочку с болью. Она так похожа на то, что Наташа видела в зеркале много лет. И она забивает на ДНК тест, на всё. - Надя, - она подбирает слова. – Я много лет искала дочку, которую у меня отняли. Я правда думаю, что ты можешь быть моей дочерью. Моей и Джеймса. Это никакое не прикрытие, не легенда. Это правда. Ты… ты наша девочка. - Я не ваша! – взвизгивает Надя. Она выскальзывает мимо рук Наташи и бежит прочь, между детей, расталкивая их – кто-то роняет леденец – мимо каруселей. Наташа захлебывается. Ирина и Арсений бросаются вслед за девочкой, но куда им угнаться, на каблуках и с одышкой. Джеймс срывается с места и догоняет Надю за несколько секунд, хватает за шкирку левой рукой. Она яростно бьет его по стальной руке, виснет на ней, и ее глаза расширяются. - Я Зимний Солдат, - шепчет он, наклонившись к ней. – Ты знаешь, что это такое? Ее глаза как плошки. - Я тебе ничего не сделаю. Веди себя спокойно и вернись сейчас к своим приемным родителям. Не надо здесь поднимать шум. Поняла? Она кивает. Джеймс медленно выпускает ее. Ирина наконец добирается да них, хватаясь за ребра. - Да что такое, Надя, - отчитывает она девочку. Шипит. – Мы же это обсуждали. Веди себя прилично при людях. Тебе тут не детдом. Маски любящей матери как не бывало. - Простите, мистер Барнс, - совершенно другим, заискивающим тоном тут же добавляет она, глупо улыбаясь. Переключение мгновенное. – С этой девочкой одна головная боль. - Скорее уж у нее от вас голова болит, - резко отвечает Джеймс. Улыбка медленно сползает с лица Ирины, будто она не до конца понимает, что он ей сказал, и повторяет про себя, чтобы проверить. - Вы, наверно, хорошо живете, в Нуёрке вашем, - говорит она. – Детей тут воспитывать не принято, да? Джеймс молча смотрит на нее. - У вашей Наташи осталось русское гражданство? – спрашивает Ирина. - Вы это к чему? - Хотите ребенка – договоримся, только, я надеюсь, вы понимаете, что нам отступные полагаются? Вы вон гуляете где хотите, а мы тут год вашу девчонку воспитывали, мучились. Думаете, это вам бесплатно обойдется? Надя большими глазами смотрит на Ирину. Даже девочки из Красной комнаты не мечтают о том, чтобы их удочерил Зимний солдат. - Вам надо успокоиться, - говорит Джеймс. - Значит, не нужна вам девочка? Посмотрели – не понравилась? – гнет свое Ирина. - Вы торгуетесь при ребенке, - обрывает ее Джеймс. Наконец приходит Арсений, подбегает Наташа, бледная и в сбившейся шапке. Джеймс наклоняется к ней и говорит вполголоса по-английски. - Их не интересует, наша это девочка или нет. Хотят сбыть с рук, если мы заплатим. Наташа оторопело переводит взгляд с Джеймса на Надю. Та в полнейшем испуге, ее взглядом можно сталь резать, как лазером. - Я звоню Нику? – коротко говорит Джеймс. - В любом случае, это девочка из Красной комнаты… Если бы здесь был Мэтт, он бы услышал, что пульс у Нади всё ускоряется и ускоряется. - Наташа, вы же мать, - вступает Ирина. В этот момент Надя решает окончательно. Она сигает прочь. Джеймс и Наташа оба бросаются за ней. Надя вспрыгивает на пластиковую крышу какого-то вагончика, Джеймс за ней, и под ним крыша проламывается. Надя уже несется дальше, прыгая и отталкиваясь от стен, как мячик. Наташа за ней, гладкая и узкая, ныряет в щели между стен, ласточкой взлетает над людьми. Полицейские что-то кричат вслед и сообщают по рации. Надя встраивается в цепочку других девочек в жилетках и юбках, которых куда-то ведет воспитательница. Наташа оглядывается, высматривая ее. Потеряла. Девочки семенят одна за другой. Слева. Справа. - Джеймс, где ты? – бормочет Наташа в микрофон. Он не отзывается. Вечно он теряет чертов наушник на заданиях. Наташа запускает сигнальную ракету в воздух. Та летит, выпуская густой красный дым. Девочки оглядываются, показывают пальцами; все, кроме одной, что продолжает идти вперед, и Наташа снова бросается вперед. Надя умело расталкивает девочек, они ворохом валятся одна на другую. Девичий визг звенит у Наташи в ушах. Пока она ищет способ обойти, Надя исчезает за игрушечным тиром. За шатрами пусто, и Надя переходит на деловой шаг. Здесь аттракционы кончаются. Девочка спокойно перемахивает через высокую сетку, будто через забор, на служебный пустырь. Ритмично бежит, оглядываясь назад, по сторонам – никого. Оторвалась. Наташа выпрыгивает сверху и сбивает ее с ног. Надя дерется отчаянно, как дикий звереныш – бьет со всей силы, чуть не кусается. Она маленькая и верткая, ее ловить – как кошку, что царапается и оказывается сразу всюду. Она мелкая. Слишком мелкая. Не умеет она еще по-настоящему, а Наташе лишь бы ее не задеть. - Прекрати! – кричит Наташа. Надя откуда-то выхватывает отвертку и царапает Наташу по руке. - Это ты зря, - Наташа сбрасывает ее и сдувает прядь волос с лица. Надя, откатившаяся в сторону, уже на ногах, поднимает кулачки. Она ждет удара сверху, но Наташа соскальзывает вниз, подсекает ей ноги и прижимает к асфальту. Надя вырывается – не плачет, не визжит, просто бьется до последнего. - Перемирие! – орет на нее Наташа. – Просто поговорим! Надя замирает быстрее, чем замер бы ребенок – выправка Вдовы. И смотрит на Наташу прямо, с ненавистью. - Надя. Я тебе зла не желаю. Просто выслушай. - Я не могу быть твоей дочерью, - выпаливает Надя. – Вдовы проходят инициацию. Они не могут иметь детей. Руки Наташи дрожат, но она не разжимает их. Тоже выправка Вдовы. У нее язык не поворачивается сказать. Да, они сделали с ней это. Но только после того, как отобрали ее ребенка, ее единственного ребенка. - Ты просто хочешь меня перевербовать, - убежденно говорит Надя. - Я не хочу, чтобы ты была Вдовой, Надя. Я клянусь тебе. - Много твои клятвы стоят. – Надя качает головой. – Кому ты хочешь меня сдать? - Никому. Только защитить тебя. - Чьей я буду? - Моей. Надя смотрит, и смотрит. - Ты можешь убежать, но ты не выживешь одна, - говорит Наташа. – Пожалуйста, поверь мне. - Ты дерешься лучше меня, - говорит Надя очень тихо. В Красной комнате учат, что поражение – роскошь, которую Вдова себе позволить не может. – А я была лучшей. - Ты дерешься здорово, Надя. – Наташа хватается за это. Это и царапает ей горло, и – так странно – вызывает гордость. Горькую гордость, какой она никогда не испытывала. - Мое обучение не закончено. Ты могла бы меня обучить до конца. Наташа пропускает удар сердца. - Хорошо. - Но мы заляжем на дно. Никакого ЩИТа. Никаких подстав. - Конечно. - Никакого Зимнего Солдата. Наташа медлит. - Я могу тебе доверять или нет? – гнет свое Надя. - Конечно, - хрипло говорит Наташа. - Будем мы вдвоем. Только ты и я. - Предашь – я тебя убью, - обещает Надя. Наташа медленно выпускает ее и садится на асфальт рядом. Стаскивает шапку и рукой вытирает кровь под носом. Надя поднимается на ноги. - Дай свой телефон, - требовательно говорит она. Наташа хмурится, чуть наклонив голову, будто пытается отвести взгляд. Потом протягивает мобильник. Надя вытаскивает симку и ломает ее. Потом каблуком давит сам телефон. Экран хрустит. Наташа морщится, будто ей самой сломали какую-то мелкую косточку. Она едва оглядывается, но Джеймса нигде не видно. Куда он делся? Неужели его шпионское чутье не подсказывает, что они на пустыре? А потом она сама поражается, как искренне желает, чтобы он не нашел их сейчас. Ей бы время, хотя бы немного времени, чтобы всё наладить, всё исправить… Чтобы Надя начала ей доверять… Надя проскальзывает рукой под куртку Наташи, снимает микрофон. Вынимает наушник из уха, который так и молчит ледяной тишиной. Уничтожает и это. - Ты идешь? И вторая мысль. Джеймс был прав. Всё не так, как должно быть. Это чертова ловушка. Просто ловушка. У Наташи привкус поражения на губах. Но она оглядывается на Надю, что ждет ее, маленькую, упрямую, с такой же челкой, какая была у нее, и ее захлестывает. Она не может ничего с собой сделать. Это больше нее. Она не может отступить, не могла бы, даже если бы ей сказали, что в следующем раунде ей полагается нож под ребра. Ее разум ищет способ оставить Джеймсу знак, подсказку, но сердце боится потерять Надю. Надя обучена. Надя заметит. - Пошли, маленькая, - говорит Наташа. Она не оставляет здесь ничего, кроме разбитого телефона. *** Мэтт не идет на работу в тот день. Мэтт упаковывает немногочисленные вещи Джеймса и Наташи и выставляет за дверь. Мэтт наслаждается покоем в квартире и виски со льдом. Мэтт пьет в одиночестве. Тишина – это феерическое ощущение. В десять часов вечера звонят в дверь, и он слышит, что это Джеймс, один. Но, знаете, какого черта? Не пора ли отыскать совесть в каком-нибудь схроне? Джеймс переходит на стук стальной рукой. Появляется оттенок выламывания двери. Мэтт поднимается, его немного шатает. Он на секунду думает, не взять ли нунчаки, но потом идет вразвалку, расхристанный, рубашка заправлена одной полой. Он открывает молча. Пульс Джеймса выстукивает безумную чечетку. Мэтт чувствует, как мечется его взгляд, хоть и не видит этого. Вы хоть представляете, как ему это надоело? Делать кардиограмму и полный детектор лжи каждому встречному? Он что, нанимался? - Чего тебе надо? Вместо ответа Джеймс сжимает обе его руки своими. Чуть не виснет на нем. Мэтт понимает ответ через секунду. Его руки измазаны чем-то липким и, как мерещится Мэтту, горячим. - Чья это кровь? - Я не знаю. Не моя. Я не ранен. Тогда что пугает его так сильно? - Где Наташа? - Мы были с ней, а потом… я не помню. Ничего не помню. Когда я пришел в себя, ее не было рядом. Мэтт… мне что-то вкололи? – на памяти Мэтта ни один человек так не надеялся на этот вариант. Мэтт принюхивается. - Нет. Всё чисто. Тебя били по голове? - Не… не думаю. - Джеймс, слушай… - Они копались в моей голове. Снова. – Голос обреченный. – Я кого-нибудь убил? Мэтт вслушивается в пульс. Нет того адреналина, того возбуждения, которое пропитывает людей после убийства. - Пульс у тебя растерянный. Испуганный. Но это не пульс убийцы. - Бл*… - выдыхает Джеймс. - Джеймс, что за фигня происходит? - Ты про меня кое-чего не знаешь. – Джеймс проходит мимо Мэтта в квартиру. Мэтту остается только развести руками, пока Джеймс допивает остатки виски из стакана Мэтта, высыпает остатки льда на стол и наливает себе еще полный стакан. После второго стакана он переводит дух. - Мэтт, мне нужна твоя помощь, - тяжело говорит он. Вот уж нетушки. - Помощь тебе нужна, только явно не моя. Я же просто уличный линчеватель, а? Вам что, жить негде – целая башня Старка… Как насчет команды спецагентов? Или Мстителей? Или как там вас – - Мэтт, я это заслужил, я знаю, - перебивает его Джеймс. - Но сейчас не до выяснения наших с тобой отношений. Я не могу их всех привлекать. Речь не только о Наташе. Речь о ребенке. О девочке одиннадцати лет. Мэтт зло вдыхает и выдыхает. Он-то тут при чем? - Мэтт, появились люди из моего прошлого. И из Наташиного. Я даже не знаю, кто. Эти люди – они не знают жалости. Когда-то они превратили нашу жизнь в ад. И сейчас не подобрели, уверяю. – Джеймс с трудом подбирает слова, ему самому хочется сорваться с места прочь, но приходится объяснять всё Мэтту. - Очень надеюсь, что Наташе с девочкой удалось сбежать. Я должен найти их первым, понимаешь? Не могу отряжать команду вооруженных людей искать девчонку. Я сам был в таком положении. Меня искали, загоняли, как зверя. Мэтт, ты единственный, кого могу попросить. Я… могу доверять только тебе. - Если тебе так нужна моя помощь, может, скажешь всё как есть? Без вранья? Хотя бы раз? На что мне рассчитывать? Тишина, темнота виснет между ними. Мэтт думает, что Джеймс даже не включил свет – движется в темной квартире, вернулся в родные тени, не нужен ему свет. Вот естественная среда обитания – их обоих. Исходное место. - Речь не просто о девочке. О маленьком, полностью подготовленном асассине. – Джеймс медлит. – А еще Наташа считает ее нашей дочерью. - Это правда? - Я не знаю. Я правда не знаю. – И добавляет по-солдатски: - Сейчас это неважно. Не до эмоций. Я должен их найти, и всё. Правда. Чует Мэтт, где правда. Джеймс действительно не знает. Он вспоминает, как из маленького Мэтти Мердока пытались сделать солдата. И понимает, что уже согласился.