Рыжий дрыщ

После событий 1998 о войне не вспоминали, записали в учебники по истории и замолчали. Гораздо лучше в памяти магического Лондона запечатлелись Гарри Поттер и все-все-все. Люди жаждали знать о них все, смотреть, как дети Второй магической войны реабилитируются и непременно находят свое место в жизни, становятся счастливыми — это как символ полной победы. Журналисты ещё несколько лет крепко держали героев в объективах колдокамер, высасывали из пальца десятые любовные линии между теми, кто за всю жизнь и рядом не стояли. Когда судьбы героев были затерты до дыр, пресса взялась за их детей, не так активно, но знаете, с надеждой на сенсацию. Особенной популярностью пользовался вопрос вражды между моим отцом и золотым трио. Поэтому очевидно, что кровную ненависть между Скорпиусом Малфоем и четой Поттеров-Уизли пресса прогнозировала со дня моего рождения. Как только книги не писали? Потом немного улеглось и поднадоело. Только не внутри знаменитых семей. Мой отец о войне и школе говорить не любил, о Гарри Поттере в особенности. Но легендарной ненависти я в нем не чувствовал, даже в его редком «говнюк», которое он адресовывал колдографиям мистера Поттера в утренней газете, слышалось уважение. Помню, как ребенком получил свое первое письмо из Хогвартса. Я показал пергамент отцу, тот как-то болезненно хмыкнул и послал Сьюзи, домового эльфа, в погреб за огневиски. В чистокровных семьях не принято радоваться таким мелочам, как новость о том, что ты волшебник, но моя мама, поцеловав меня в макушку, все равно побежала на кухню распоряжаться готовить что-то праздничное. Вечером я сидел с уже подвыпившим отцом, а тот рассказывал мне о том, как этот «шрамоголовый Поттер» в компании бедного слизняка и лохматой зубрилы спас ему жизнь. Потом он надолго замолчал и, когда я уже собирался уйти, сказал мне: — Не подавай руку первым, Скорпиус. Подальше от Поттеров, слышал? И Уизли. Но родители этих самых Поттеров и Уизли явно проводили такие беседы чаще и эффективнее, что ли. Я это понял, когда Джеймс Поттер кинулся на меня с кулаками в вагоне Хогвартс-экспресс. Его родной брат Альбус оказался более миролюбивым, хотя и он потом, уже в школе, держался со мной настороженно. Но вот кто по-настоящему плохо слушал последние наставления отца — девчонка Уизли. Клянусь, я ещё на перроне, одиннадцатилетним пацаном, спиной чувствовал прожигающий взгляд её отца. Позже, прогуливаясь по узким коридорам волшебного поезда со свежей ссадиной на лице, я наткнулся на Роуз. Меня тогда удивило, что она, рыжая-рыжая, стоит одна. Тенденцию рыжих собираться вместе заметил бы каждый даже за несчастные 2 часа наблюдений. Они сидели шумными группками, как будто бы и не уезжали из дома, мне даже чудился запах черничного пирога рядом с их купе. С домом он у меня, что ли, ассоциировался? А Роуз Уизли стояла одна и, высунув в окно руку, пропускала сквозь пальцы несущийся навстречу воздух. Она заметила меня и протянула: — Малфой? — я тогда остановился и повернулся к ней, готовый получить по лицу ещё раз. Я видел, что передо мной девчонка, и с раздражением понимал, что ударить её в ответ будет нельзя. Однако следующие слова заставили меня удивленно замереть, — Можно я не буду тебя ненавидеть? Я, удивленный, постоял ещё немного, потом, поняв, что она, в общем-то, всерьез, усмехнулся: — Было бы неплохо, — и с этими словами я протянул ей руку, которую пожала своей, холодной от осеннего ветра. Дальше, разумеется, не последовало истории крепкой дружбы Малфоя и Уизли, нет. Потом в школе мы почти не пересекались, лет пять точно, пока не случилось этой странной истории с Забини. С последним, кстати, все получилось, как того и ждали — вот здесь что-то похожее на потомственную дружбу имело место быть. Кимбол Забини был душевным мерзавцем, по-другому не скажешь. Среди девчонок он вроде бы считался красавцем, и дело тут было даже не во внешности, в нем было ещё что-то, что заставляло людей толпиться вокруг него. Харизма или какая-то другая магия. Что же касается «мерзавца», Ким был слизеринцем в самом привычном смысле этого слова. Конечно, грязнокровок он в подвалах не пытал и василиска с того света вернуть не пытался, хотя, что уж там, легендарный женский туалет с Плаксой Миртл мы облазили вдоль и поперек ещё на втором курсе. Но он был хитрым, коварно смеялся над чужими неудачами и на дух не переносил самоотверженных альтруистов. И ему всегда было чертовски наплевать на людей, не входящих в особый круг его доверия. Хотя я пару раз видел, как он помогал мелким с домашней работой по рунам, а потом даже вытащил пальцы третьекурсника с Гриффиндора из пасти Чудовищной книги о чудовищах. Правда, он признавался потом, что сделал это из-за того, что терпеть не может, когда кто-то орет, как потерпевший, но я знал, что он душевный парень. И в таких случаях я с важным видом сжимал его плечо и говорил ему, мол, Кимми, какой ты добрый. Тот кривился от ненавистного «Кимми» и, противно пища, протягивал «Скорпи». Мы смеялись, а потом с грустью думали о том, что же мы в прошлой жизни сделали, чтобы получить такие имена. Но, собственно, об истории Забини и девчонки Уизли. Если мы с Роуз заключили мир ещё на первом курсе и закрепили все это дело рукопожатием, то тяжелое бремя ненависти целиком и полностью взял на себя мой друг. Не так, он её не ненавидел, она просто бесила его со страшной силой. И эта непереносимость у них была взаимная. Я не совсем помнил, как она началась и почему, но все это время просто наблюдал. *** Как я и говорил, Кимбол был душевным мерзавцем, и у Роуз, допустим, были причины не терпеть его. Но мотивов Забини я вот уже шестой год не видел. Роуз Уизли в свои 11 была нескладной девчонкой. Рыжая, худая и тонкая, как перо ореликса, она не любила пустую болтовню, а если и говорила, то по делу. Наверное, поэтому из любой мало-мальски намечающейся компании она пыталась удрать, что сделать крайне трудно, когда у тебя по одному кузену на каждые пять квадратных метров. Мы с Кимболом как-то пытались подсчитать всех Уизли-Поттеров в Хогвартсе, но быстро бросили это провальное дело — потому что как только ты заканчиваешь подсчет, обязательно раскрывается какой-нибудь троюродный брат, про которого ты ни сном ни духом, или рождается кто-то новый, кто потом тонет в складках распределительной шляпы. В свои 16 Роуз продолжала быть той нескладной девчонкой, только вытянулась в рост и стала ещё тоньше. О, ещё у неё совершенно пропали веснушки, что, по моему мнению, было заключительным доказательством того, что родилась она не в той семье. С учебой у неё всё было неплохо, она не блистала, как легендарная Гермиона Грейнджер, но и не пересчитывала в голове мозгошмыгов на занятиях, как Рон Уизли. Особенно она уважала такие предметы, как древние руны и астрономия. Палочка же в руках лежала плохо, так что трансфигурацию и ЗОТИ на «В» она вытягивала кровью и потом. Она была в меру умной, и это «в меру» красило, по моему мнению, любую девчонку, ни к кому не напрашивалась в друзья, может, поэтому таковых и не было, и её имя ей совершенно не подходило. В общем-то, Роуз мне нравилась, и я бы, наверное, с ней подружился. Но Кимбол категорически отказывался заключать альянс, поэтому я даже и не предлагал. Забини высмеивал в ней все, начиная от мешковатой одежды, заканчивая её кривыми руками в заклинаниях. Он почти всегда начинал первым, а Роуз поддерживала «разговор» своими остротами на тему его познаний в зельях и подробностей его личной жизни, которыми с ней делилась её соседка Мелиор-везде-свечку-держала. На шестом курсе я всерьез задался вопросом, что в Роуз Уизли так перекрывает кислород Кимболу Забини.