Среди блестящей паутины

      Делая пьяные шаги, спотыкаясь об собственные ноги, я все шёл вперёд. Я давно отрезвел, — хоть и пил пару минут, или же часов, назад — но моё подсознание желало снова опьянеть, слушать слова людей, но ничего не понимать, слушать крики и звуки бьющейся посуды, но быть далеко-далеко в своих мыслях. Не видеть вокруг этого блеска, не слышать этого треска.       Чертова Зона, чертова «пустышка», чертова паутина. Чертов я. Мой эгоизм погубил человека. Я не подумал о нем и он попал в эту паутину. И теперь она повсюду. Блестит, трещит и мешает идти. Да что там идти, она мешает наслаждаться вкусом алкоголя, ещё оставшемся на губах, мешает нетрезво думать, — о других вещах.       Я в очередной раз споткнулся о собственную ногу и упал на землю. Послышался треск паутины, будто бы я сам в неё упал. Да было бы лучше, если бы я в неё упал. Именно я. Было бы намного лучше. Я посмотрел в небо и увидел тысячи звёзд. Они также светились и блестели как паутина. В голове крутились одни и те же слова. Зона, «пустышка», паутина... Зона, «пустышка», паутина...       Я хотел плакать, но не мог. Слезы не лились из глаз, просто не могли. Я не мог плакать, но я мог выть. Выть как волк — от безысходности, от горя, от боли в душе. Проходящие рядом люди странно на меня смотрели, перешёптывались — не каждый день увидишь такую картину: лежащий на земле человек, с разбитым лицом и в крови воет подобно волку, пытаясь выдавить из себя хотя бы одну слезинку. Хотя бы одну капельку. Пытающийся поплакать над смертью друга и товарища. Я просто не могу. Я могу лишь выть и смотреть на сверкающие в небе звезды. Я закрыл глаза и попытался расслабиться, успокоить свою душу, но треск никак не давал этого сделать. Было больно, очень больно, но я этого не показывал. Я просто выл, словно сумасшедший, словно волк, а паутина, треща, начинала меня поглощать. Я ничего не чувствовал, перестал выть и открыл глаза. Она была повсюду — эта паутина. Медленно она окутывала меня под тихий треск. Сначала руки, потом ноги, а после и тело. Я был полностью спокоен и смотрел вверх, — пока ещё мог смотреть — я чувствовал усталость, глаза закрывались сами, но я держался. Все плыло, в ушах звенело. Я перестал слышать треск и видеть паутину — я лишь слышал звон. Повсюду было темно. Я увидел его тело, лежащее на полу в душе. Его безжизненные глаза, бледная кожа. Рядом стояли люди, а я, я просто наблюдал. Это единственное, что я мог делать — наблюдать. Я вздохнул, и тихо-тихо, хриплым голосом произнёс:       — Прости меня, Кирилл...