Любопытство не порок...

      Главнейший Министр закончил свои дела в городе несколько раньше, чем планировал, и вернулся в замок тем же вечером. Когда слуги сказали ему, что его дочь и Акшок уехали из замка неведомо куда, он пришел в ярость.       — Это чертова бестия Акшок подбила мою дочь на такую выходку! — взревел он. — Вернутся — выпорю обеих!       — Но, господин Министр, ваша дочь уже взрослая девушка! — попыталась возразить Асырк, однако этим она подлила еще больше масла в огонь.       — Что с того, что ей двадцать два года?! Она ведет себя как младенец! — рявкнул Нушрок. — Это абсолютно безответственно и недопустимо!       К тому моменту, когда девушки въехали во двор замка, Министр уже дошел до крайней точки кипения. Анидаг только взглянула на исходящее багровыми пятнами лицо отца и на его сверкающие бешенством глаза, и внутри у нее все похолодело. Боже, он нас сейчас убьет, подумала она. Они с Акшок спешились.       Министр медленно подошел к ним и остановился, не дойдя до них какого-то метра. С минуту он молча сверлил их своим чудовищным взглядом, и, наконец, сдавленным от злости голосом сказал:       — Вы, обе, марш по своим комнатам. Я разберусь с вами вечером. До конца дня чтобы не показывались мне на глаза.       С этими словами он развернулся и стремительно ушел в замок.       — О, проклятье! — простонала Анидаг. — Он из нас душу вытрясет.       — Из вас-то он просто душу вытрясет, госпожа, — мрачно ответила Акшок. — А вот что он сделает со мной, я даже представить боюсь…       Министр рассчитал все правильно. Ожидание смерти хуже самой смерти, и за время ожидания девушки сто раз пожалели, что как минимум не оставили предупреждения, куда они уехали.       Первым делом Министр отправился в комнату Анидаг.       — Как вы могли пойти на поводу у этой проклятой бестии, Анидаг? — сердито отчитывал Нушрок свою дочь. — Как вы не понимаете, что она могла втравить вас в неприятности?       Анидаг хоть и с трудом, но все-таки выдержала тяжелый взгляд своего отца.       — Вы ошибаетесь, отец! — сказала она. — Не я пошла у поводу у Акшок, а Акшок пошла на поводу у меня. Это была моя идея — поехать в горы.       — Что?! — возмущенно загремел Нушрок. — Вы, моя дочь, которую я всю жизнь учил ответственности и благоразумию, вы отважились на такой безумный поступок?! Вы меня разочаровали, Анидаг, это абсолютно недопустимо! Одно дело, когда нарушаешь незначительные правила, вы же нарушили их все! Поехали без дуэньи, без сопровождения! В компании преступницы! Вы могли пострадать, в горах могли быть разбойники!       — Они там и были, отец! — дерзко ответила Анидаг. — Но можете не беспокоиться, их там больше нет, вы хорошо научили меня стрелять!       У Министра перехватило дыхание, а Анидаг продолжала:       — Мне надоели эти светские правила, отец! Они давят на меня, не дают мне дышать! Вы же сами не являетесь поборником правил, так почему мне в этом отказываете?       Нушрок опять пошел багровыми пятнами.       — Я придушу эту проклятую девчонку! — прорычал он, и практически выбежал из комнаты Анидаг.       Акшок сидела в кресле перед зеркалом, нервно теребя локон, выбившийся из косы, когда в ее комнату ворвался Нушрок. Увидев Главнейшего Министра в такой ярости, она вскочила и попятилась. Нушрок стремительно подошел к ней, схватил за плечо и встряхнул.       — Ты! — рявкнул он. — Что ты сделала с моей дочерью, паршивая девчонка?!       Конечно, Акшок могла освободиться из его хватки, но все-таки не стала этого делать. Не хватало бесить его еще больше. Вместо этого она жалобно запищала:       — Ничего, господин Министр! Ой, пустите, больно!       — Больно? Тебе надо было думать об этом раньше, до того, как ты внушила моей дочери мысли о наплевательстве на правила!       — Я ничего не внушала, господин Министр! Мы просто разговаривали!       — Отныне я запрещаю тебе с ней разговаривать!       Внутри Акшок вдруг поднялась волна злости.       — То есть, вы полагаете, что у вашей дочери совершенно нет мозгов? — прошелестела она. — Что она настолько мягкотела и слаба, что ей можно внушить все, что угодно? Вы уверены, что это ваша дочь, господин Министр? А мне-то, глупой, казалось, что она — вылитая вы. Но теперь я вижу, что это не так. Она, в отличие от вас, не истукан, у нее живой и деятельный нрав. Это вы больше похожи на камень, застывший в этих дурацких правилах. Интересно, есть ли в этом камне хоть что-то человеческое?!       Нушрок рванул ее к себе, и она буквально впечаталась в его тело. Теперь, плотно прижатая к нему, она явственно ощутила, что Министр весьма далек от камня… Хотя некая его часть была такой твердой…       — Что же ты замолчала? — он обжигал ее своим дыханием, его рот находился так близко от ее губ… — Продолжай!       И тут у Акшок, что называется, «упала шторка». Как во сне она дотянулась своими губами до рта Министра и поцеловала его, зажмурив глаза и ожидая, что он сейчас самое малое оттолкнет ее. Она ошиблась. На поцелуй Нушрок ответил жадно, требуя продолжения.       У Нушрока возникло ощущение, что все это происходит не с ним. Вот он в ярости врывается в комнату этой бестии, вот он хватает ее и изливает на нее свою злость и негодование, а она отвечает ему такой дерзостью, что он дергает ее, не рассчитав силу, и тогда она оказывается плотно прижатой к его телу… А его тело так некстати предает его… И тут она целует его, прямо в губы, а он отвечает ей, и еще как! Да, черт побери, хватит бегать от самого себя, он хочет этого, давно хочет и, как оказывается, взаимно, так чего теперь стесняться!       — Господин Министр, это же против правил… — простонала Акшок.       — К черту правила! — хрипло ответил он, нашаривая рукой пряжку ремня на ее одежде и дергая ее.       Это было настоящим безумием. И для Министра, который раньше скорее удавился бы, но не связался с женщиной не своего круга, и для Акшок, которая поклялась никогда не заводить личных отношений с аборигенами. И вот теперь они оба, вопреки всем своим правилам, лежат в постели, совершенно обнаженные, и не то что не пытаются прекратить все это, но наслаждаются своим безумием.       Акшок чувствовала, как внутри нее, в самом низу живота, разгорается жар, который от ласк Нушрока усиливался с каждой минутой. Это стало совершенно невыносимым, когда он прильнул к ее груди, терзая ее соски своим ртом. Акшок хрипло застонала, и в этот момент он отстранился от нее, закинул ее ножки себе на талию и вошел одним резким и сильным движением бедер.       Министр находился в состоянии эйфории. Он порывал поцелуями каждый сантиметр кожи Акшок, спускаясь все ниже, пока не дошел до ее груди, которой он уделил весьма пристальное внимание. Груди у нее были небольшие, крепкие, как яблочки. Он содрогался от желания, накрывая губами розовые соски, такие твердые, напрягшиеся от того, что он касался их языком, чуть прикусывал их зубами, нежно втягивая в себя. Когда она застонала, Нушрок уже находился на грани от возбуждения. Он просто не мог продолжать ласки, его тело требовало большего, да и ее, судя по всему, тоже. Поэтому он даже не стал колебаться, закидывая ее стройные ноги себе на талию, и врываясь в нее одним мощным толчком.       Потом, через пару секунд, он начал двигаться, сначала медленно, затем постепенно наращивая темп. Боже, девчонка была такой тесной, горячей и влажной! Какой-то частью своего сознания Нушрок порадовался, что с возрастом научился себя контролировать, как бы сильно он не изнывал от страсти. Было бы очень неловко опозориться, получив свое удовлетворение раньше, чем его получила партнерша. Только когда он почувствовал, как ее мышцы сокращаются вокруг него, услышал ее крики наслаждения, только тогда Министр позволил себе расслабиться и отпустить себя. Его собственная разрядка была яркой, доводящей до исступления настолько, что он зарычал, изливаясь в Акшок.       Какое-то время они лежали молча, приходя в себя. Наконец, Министр приподнялся и лег рядом, прижав Акшок к себе.       — Я не раздавил тебя? — выдохнул он.       — Ну, разве что чуть-чуть. Но это не страшно, — прошептала она. — Боги, я теперь даже не знаю, как вас называть.       — Можешь называть меня на «ты» и по имени, когда мы с тобой наедине. Но в людных местах называй меня дядей и на «вы».       — Дядей?! — Брови Акшок взметнулись. — Ты хочешь, чтобы я стала твоей племянницей*?!       — Ты что-то имеешь против? — нахмурился Нушрок. — Мне казалось, что тебя не волнуют такие условности.       — Дело не в условностях, а в том, что меня до сих пор считают преступницей! Не будет ли это слишком, если ты объявишь своей племянницей меня, которая сидела на Башне Смерти по твоему приказу?! — на лице у Акшок отражалось сильное сомнение.       И тут Нушрок позволил себе то, чего не делал уже давно. Он засмеялся.       — Милая моя, да никто уже не помнит про этот инцидент! — сказал он сквозь смех.       — Ты в этом абсолютно уверен?!       — Более чем. Тебя, моя дорогая, не вспомнят даже Королевские Церемониймейстеры, которые вызвали стражу в тот день, на Площади. Наш Наикоролейший из Королей подбирает себе придворных так, чтобы они были тупее, чем он сам, уж очень он хочет казаться среди них умным. Действительно умных людей при дворе очень мало, но, поскольку я не заострял внимания на твоем аресте и казни, они тоже навряд ли тебя запомнили.       Акшок неуверенно хмыкнула, но спорить не стала, а вместо этого уютно устроилась в объятиях Министра.       — Что меня действительно волнует, так это Анидаг, — вдруг сказал Нушрок. — Утром я хотел наказать вас обеих, но теперь уже это как-то… неуместно, что-ли… С другой стороны, я никогда не отказывался от своих обещаний.       — И кому и что ты пообещал?       — Себе. Выпороть вас…       — Ну, со мной ты, считай, это сделал, — промурлыкала Акшок, поглаживая его бедро. И без того темные глаза Министра почернели еще сильнее. — А Анидаг ты уже хорошо отругал, вопли я слышала даже тут. Так, может, на этом и остановишься?       — Ни в коем разе! — выдохнул Министр, наваливаясь на нее своим телом. — Во всяком случае, не с тобой!       Они разжали объятия, когда до ужина оставалось не так уж и много времени. Пора было выбираться из постели, что они и сделали с сожалением.       — И все-таки, что произошло там, в горах? — вдруг спросил Нушрок, поправляя на себе одежду. — Я могу понять, почему вы туда отправились, но Анидаг говорила про неких разбойников?       — Это были всего лишь трое каких-то оборванцев, — пожала плечами Акшок. — Нушрок, мы были вооружены, нам ничего не грозило, правда!       — И все же, я прошу вас больше так не делать, — строго сказал Министр. — Я не имею в виду, что вам нельзя гулять или плавать, я говорю о том, что я должен знать, где вы.       — Прости, это было наше упущение, — Акшок прижалась к Министру и обвила руками его шею. — В следующий раз мы обязательно скажем, куда мы отправились. Если только ты сам с нами не поедешь…       Она нежно коснулась своими губами его рта, и, — конечно же! — он не отказал себе в удовольствии, отвечая на ее поцелуй.       На ужин они прибежали слегка опоздав, чуточку помятые и немного взъерошенные, но Анидаг тактично сделала вид, что ничего не заметила. В конце концов, отец впервые за много лет выглядел таким довольным, что она поняла — буря прошла стороной и закончилась, затронув ее лишь слегка. Отец удовольствовался только нотацией, не собираясь применять еще какие-то меры воздействия. И она даже знала, кого надо за это поблагодарить.