***
Утро выдается и правда тяжелым. По голове будто кувалдой бьют ежесекундно, а глаза так вообще почти не разлепляются. К несчастью, я просыпаюсь не первая, а значит, Лёша уже успевает лицезреть мой «чудесный» утренний вид. Посильнее кутаясь в одеяло (опять холода напустил), я сажусь на кровати и пытаюсь справиться с дикой пульсацией в висках. Очень кстати на прикроватной тумбочке оказывается стакан с водой и таблетка. В душе становится приятно и тепло от такого жеста заботы. Сонно потирая лицо, я дотягиваюсь до стакана, залпом выпивая спасительную жидкость вместе с обезболом. Судя по звукам, Высоцкий принимает душ, пока на столе стынет моя любимая картошка вперемешку с омлетом. Порой мне начинает казаться, что это единственное, что он вообще умеет готовить, но я не жалуюсь, потому что звучит так себе, а по факту очень даже вкусно. Живот предательски урчит. Дверь ванной приоткрывается со скрипом. — Доброе утро, душа моя, — потирая полотенцем влажные волосы щебечет преподаватель и улыбается. Выглядит он, на удивление, более бодрым, чем я. Даже завидую. — Доброе, — зеваю я, прикрывая рот рукой, и встаю с постели, слегка пошатываясь от полудремы. Лёша быстро преодолевает небольшое расстояние между нами и, зарываясь пальцами в волосы на затылке, затягивает меня в утренний поцелуй. На губах остаётся покалывающий привкус мятной зубной пасты и геля для бритья. — Пойдем завтракать, — не разжимая моих ладоней, он направляется в сторону стола, который вчера вечером так тщательно отмывал. Его кулинарный шедевр в этот раз, что удивительно, оказывается ничуть не подгоревшим. Хотя может быть от напавшего неожиданно утреннего голода, я съедаю всё с большим удовольствием, даже не обращая внимание на похрустывающие на зубах кусочки скорлупы и запивая их чуть теплым чаем. Высоцкий довольно наблюдает за тем, с какой скоростью я опустошаю свою тарелку, бесцеремонно закидывая ноги ему на колени. — Мою стрепню ещё никто так не ел, — почти восхищенно вздыхает он. Да, такое произведение адекватный человек вряд ли оценил бы по достоинству, но я и адекватность понятия не очень совместимые. — Спасибо, было очень вкусно, — охрипшим голосом бормочу я, целуя его в уголок губ. — Мне пора собираться. Наспех натянув на себя когда-то оставленные у него «на всякий случай» джинсы и футболку, я выдвигаюсь сначала до квартиры, едва успокоив преподавателя с его порывом подвезти меня, кормлю оголодавшую за ночь кошку и еду на смену.***
Судя по состоянию нашего коллектива, пила вчера не только я, а следовательно, мы очень гармонично смотримся вместе, смахивая больше на тухлые овощи, чем на людей. За всё время от Высоцкого приходит два сообщения, похожие на мольбы о помощи. К сожалению, с подготовкой к практическим занятиям я ему помочь ничем не могу, о чем и сообщаю, получая в ответ что-то вроде «Ты можешь просто посидеть со мной, мне этого будет достаточно». Но взамен предлагаю ему побыть сегодня у меня, так как утром мне ко второй паре, а ему к первой, и хочется лишние сорок минут поспать, а не топать в очередной раз домой. «Я заберу тебя» Уведомление приходит на телефон, когда я заканчиваю вытирать последний столик и мучительно стягиваю с себя дурацкий фартук. Голова от стянутого слишком туго пучка начинает неприятно ныть, поэтому его приходится распустить. Наблюдая в слабом отражении окна торчащие в разные стороны короткие кудри я отмечаю про себя, что хуже, чем утром, выглядеть не могу, так что Лёша моего вида не испугается. — Пока, — машу рукой уходящему в сторону метро коллеге и закрываю дверь, дожидаясь пока загорится лампочка сигнализации. Голова как-то подозрительно кружится, а ватные ноги заставляют начать волноваться. Однако от этого меня отвлекают звуки подъезжающей к парковке машины. Из неё очень медленно и устало вылезает Высоцкий, выдыхая изо рта горячий пар воздуха. — Привет, — оглядевшись по сторонам и, очевидно, подметив, что вокруг ни души, он обнимает меня, чуть поглаживая по спине. — Как чувствуешь себя? — Пойдет, хочу немного полежать и в душ сбегать, — бормочу я ему куда-то в воротник, прикрывая глаза. — Ты какая-то слишком горячая, — прикладывая тыльную сторону ладони к моему лбу слегка взволнованно произносит преподаватель. — Есть такое, — отшучиваюсь, шмыгая носом, а потом минуту выслушиваю, что это не смешно, что у меня температура и вообще все болезни на свете, а не простая из ниоткуда взявшаяся усталость. По дороге домой он ещё много чего говорит, постоянно поглядывая на моё раскрасневшееся лицо. Эта забота приятно отзывается где-то внутри, отвлекая меня от плохого самочувствия. Чувствую я себя и правда не очень и даже уже догадываюсь, где меня могло просквозить.***
— Это всё твой сквозняк дурацкий, — я закутываюсь по уши в плед и наблюдаю за тем, как массивная фигура носится по моей квартире в попытках найти все существующие в мире таблетки. Градусник в подмышке протяжно пищит, и Высоцкий, судя по звукам роняя что-то на пол, быстрым шагом заходит в комнату, забирая его из протянутой между краями пледа руки. — Тридцать семь и пять, — вздыхает он и как-то виновато глядит на совсем уж сильно рассопливившуюся меня. — Где все лекарства, Платонова? — В аптеке, — фыркаю я, придвигаясь ближе к спинке кровати. — Да нормально всё, Лёш, чуть-чуть потемпературю и пройдёт. Моего «терапевта» этот ответ, судя по выражению лица, вообще не устраивает, поэтому, наспех натягивая на себя куртку, он пулей вылетает в ближайший к дому аптечный пункт, оставляя меня наедине с бушующей от недовольства кошкой. — Вот так вот, Грен, — я вздыхаю, почёсывая её за ухом. — будет теперь меня таблетками пичкать. Мой разговор с животным прерывает громкий звонок, который отзывается в затылке неприятной болезненной пульсацией. Всё ещё оставаясь свёрнутой в клубочек в своём коконе я поднимаю трубку. — Настюш, привет, — щебечет в трубку Даша. — Я тут в город собираюсь приехать завтра. Пойдешь вечером гулять? Перспектива шататься по заснеженной улице с температурой и жутким ознобом меня не то, что не привлекает, а вообще пугает скорее. С Веретенцевой мы не видимся почти неделю из-за дурацкого расстояния, которое разделяет нас уже очень долго, но не я виновата в её переезде. — Привет, — шмыгаю я носом. Голос кажется совсем уже осипшим. — Если я за сутки встану на ноги и собью температуру. Такая возможность была не просто чудом. Я обычно болею редко, но метко, неделю отлёживаясь в постели и почти ничего не кушая. Да и Высоцкий, который этого ещё не знает, наверняка будет силой заставлять проглатывать сомнительный завтрак и бубнить над ухом как надоедливый комар. — Ого, — вздыхают в трубке. — Может тебе что-то нужно привезти или приехать, морально поддержать? А то сама ты такими темпами к сессии только поправишься. — Может быть это мой грандиозный план по сдаче экзаменов, — хихикаю я. — В смысле? — бубнит Даша. — Это вроде «пощадите больную и обиженную»? Не сработает, Платонова, у нас никого не щадят, — она заливается смехом, вероятно отчётливо представляя, как я буду пугать преподавателей своими бациллами. Я только тихо угукаю в трубку. Не смешно. — А если серьезно, кто о тебе ещё так позаботится, дорогая? Вообще есть один кандидат в рыцари, конечно, но я боюсь, что заражу его, и мы будем вдвоем валяться и спорить при выборе очередного второсортного фильма, напоминая друг другу стариков, уже давно находящихся в браке. — За мной уже присматривают, — шепчу я, ковыряя край простыни. Пусть лучше так узнают о том, что у меня есть не очень молодой человек, чем столкнувшись с ним на пороге. — Очень тщательно, так что я в надежных руках. — О боже, Платонова, у тебя есть парень? — восторженно кричит подруга, заставляя меня отодвинуть трубку подальше от уха. — И кто он? Паша? Кто-то другой? Когда познакомишь? Давно вы вообще вместе? Поток вопросов прервать у меня не удается, но говорить, что я встречаюсь с Высоцким сейчас приходится совершенно некстати. — Я вам позже расскажу. Встречаемся уже больше месяца, — если начало наших отношений можно считать с момента первого поцелуя, то ещё дольше, но, думаю, он сам так не считает. Это лишь вечер, когда всё пошло наперекосяк. — И ты молчала всё это время? Вот ведь шифруешься, — судя по звукам у неё из рук что-то выпадает от таких новостей. — А мы гадали, кто тебя со дня рождения забрал. Что? — В смысле? — от сказанного я немного напрягаюсь. — Я же говорила, что уезжаю на такси. — Ну Паша сказал, что тебя забрали, но не уточнил кто именно, — подруга грустно как-то вздыхает, пока я ошарашено молчу, создавая неловкую паузу. Убью Пашу. Своими руками придушу. Обещал никому не говорить, а на пьяную голову почти всё разболтал. — Ладно, мне пора вещи собирать, но я ещё позвоню, узнаю, как ты, — шепчет Даша, посылая воздушный поцелуй. — Выздоравливай и жди завтра в гости. Долгие гудки в трубке снова оставляют меня наедине с собой и противными липкими мыслями о том, что Высоцкий до сих пор даже не в курсе, что Афанасьев всё понял и устроил мне недавно допрос с пристрастиями. И шифруемся мы отнюдь не супер круто, как говорит Даша, а очень, видимо, хуёво. И это «хуево» однажды круто так аукнется. Не знаю, за кого я больше переживаю, за себя или за Высоцкого. Я в любой момент могу перевестись, а вот его не то, что ссаными тряпками погонят из университета, так ещё и репутацию хорошенько подпортят. От этих мыслей становится очень дурно. Раньше мне не приходилось задумываться, а что будет с ним, если… Будто в один миг всё рухнет по моей вине или из-за какой-нибудь нашей совершенно нелепой неосторожности. Не знаю, сколько я нахожусь в тишине, глупо таращась в стену, но в какой-то момент входная дверь открывается и на большой скорости в комнату влетает запыхавшийся преподаватель. Он наспех скидывает с себя верхнюю одежду и высыпает из аптечного пакета хуеву тучу таблеток. — Я вроде не при смерти, — нервно усмехаюсь, перебирая в руках блистеры. — Не ёрничай, сейчас ещё чай заварю, — Лёша устало плюхается на край кровати рядом со мной и протягивает стакан с водой. Ладонь его, холодная и покрасневшая, накрывает мою, вызывая легкие покалывания от контраста температур. Я залпом выпиваю воду, давясь горечью таблеток парацетамола, и легонько сжимаю руку в ответ. — Я могу отпросить тебя с занятий, если станет совсем плохо, — со вздохом произносит преподаватель. — И как ты собираешься это провернуть? — закалявшись от такого заявления спрашиваю я. Че это он скажет? Извините, моя студентка не придет сегодня по причине болезни, а ещё потому что я с ней встречаюсь и по долгу статуса не могу позволить ей разгуливать по университету с температурой? Это так работает? — Расслабься, просто совру, что ты готовишься к докладу в Рязани и всё, — усмехается он. — Да вы бунтарь, Алексей Михайлович, — почти восхищенно произношу я, тут же закашливаясь. — Мне остаться с тобой? — Высоцкий нахмуривается и во мраке комнаты, освященной лишь настольной лампой, я вижу как напряженно стискиваются его скулы. Переживает. Мы сидим друг напротив друга, молча вглядываясь то ли в переплетенные пальцы, то ли в смятую простынь. — Не стоит, — бормочу наконец я. — Ещё тебя заражу, да и лучше уж высплюсь, пока есть такая возможность. Высоцкий коротко кивает, а затем совершенно неожиданно, как и всегда, придвигается ближе и мягко прижимает меня к себе, целуя в лоб. — Только пообещай пить всё это вовремя, — он выдыхает горячий воздух мне в волосы и чуть поглаживает затылок. — Я провожу тебя, — улыбаюсь, ожидая услышать очевидные возражения, и сразу перебиваю. — Не отнекивайся, я ещё не настолько обессилена. Не успев и слово вставить в мой монолог, Лёша встает с кровати, протягивая мне руку, и помогает подняться. Он одевается молча, то и дело переводя взгляд на меня, укутанную в длинный пушистый плед почти до ушей. Знобит жутко, а от его волнения за моё шаткое здоровье становится только холоднее. Отпускать преподавателя, на самом деле, не хочется, однако огромная и унылая куча «но» всё же выигрывает в войне за его время. — Позвони как доберешься, — я едва обхватываю массивную фигуру руками, привставая на носочках, и напоследок вдыхаю терпкий аромат почти выветрившихся духов. — Обязательно, — шепчет Высоцкий мне в макушку. Только он тянется к ручке двери, как раздается громкий звонок. Это еще кто? Недоуменно переглядываясь, мы словно ведем молчаливый диалог. Сюда бы шутка про любовника очень лаконично вписалась, думаю, но я совершенно точно никого сейчас не жду. Рука мужчины медленно опускается вниз, когда я решаюсь все таки глянуть в глазок и узнать, кого на ночь глядя принесло в мои «хоромы», параллельно надеясь, что это не друзья, потому что они точно не поверят, что наш преподаватель оказался тут, по нелепой случайности перепутав квартиру и вообще район. Вот только все оказывается гораздо хуже. Отпрянув от двери я молча оседаю на пол, до боли впиваясь ногтями в трясущиеся ладони. Пиздец. Тело пробивает мелкая дрожь. Вот только панички не хватало для всей красоты сегодняшнего дня. Высоцкий в ту же секунду опускается рядом, приподнимая моё побледневшее лицо за подбородок. — Ты как будто призрака увидела. Платонова, не пугай меня, — ошарашено произносит он под звуки стука со стороны подъезда. Успокоиться не получается. — Кто там? — Родители с братом, — проглатываю предательский ком в горле и пытаюсь подняться. Сотни мыслей в голове словно колючки вонзаются в мозг. Они не должны были приехать. Вдох. Не должны были вот так обо всем узнать. Выдох. Почему не позвонили? Вдох. Почему сегодня? Выдох. Дальше дышать не получается. Почему сейчас? Что мне делать? Что делать с Высоцким? Остатки воздуха с хрипом покидают легкие. — И чего ты так боишься? — нахмурившись спрашивает преподаватель. — Ты это сейчас серьезно? Хочется закричать, что он совсем дурной, если думает, что у них не возникнет вопросов по поводу взрослого мужчины в моём доме в такое время, или что я вот так просто впущу их, спрятав его в шкафу, или расскажу всё как есть совершенно спонтанно, например «Знакомьтесь, это мой преподаватель, ему двадцать девять, он разведен и мы встречаемся». Можно сказать, что он сантехник, зашел посмотреть ванную, только какой смысл врать, если рано или поздно всё вскроется. — Ты же понимаешь, что я не буду просить тебя сидеть в комнате, пока они тут? А не открыть не могу – если они приехали без предупреждения, значит что-то срочное, — я цепляюсь взглядом за молнию на его куртке, пытаясь сконцентрироваться и собраться. Вдох. Выдох. — Ты взрослая девушка, не обязательно так переживать за их реакцию, — он держит меня за руку, будто давая понять, что спасительная веточка всё ещё тут, что она всё исправит. Только спасать нужно не меня, а его, потому что никто не будет разбираться в причинно-следственных связях наших взаимоотношений. Я знаю своего отца, я знаю, что его это не обрадует. — Я конечно не планировал знакомится с ними так скоро и при подобных двусмысленных обстоятельствах, но это не проблема. Я сам представлюсь, а потом мы просто сядем и поговорим, если будет необходимо. — Ты хотел познакомиться с моими родителями? — удивление в голосе скрыть не получается. — Ну конечно, — усмехается Высоцкий. — Или ты думала, мы до старости будем скрывать наши отношения ото всех? Его уверенность настолько пронизывает пространство вокруг, что я сдаюсь. Вот только гудящее в груди плохое предчувствие не покидает. В комнате громко звонит телефон. — Прости, что я снова всё порчу. — Не неси чушь, душа моя, — по-доброму так улыбается Высоцкий, переплетая наши пальцы. — Ты самое замечательное, что со мной случалось, и я не намерен сдаваться только из-за реакции твоих родителей. В конце концов, наши отношения – и моя ответственность. — Что ты сказал? — смотрю на него то ли пораженно, то ли восхищенно, а он просто вздыхает и второй раз за день ласково целует меня в лоб. — Открывай, я рядом. Наверное, именно в этот момент звуки вокруг стихают, оставляя внутри мою неожиданно оголившуюся ранимость. С плеч будто снимают тяжелый груз. «Я рядом» Впервые за долгое время я чувствую себя действительно защищенной. «Я не намерен сдаваться» Мой тревожный, упорными трудами выстроенный внутренний блок в одночасье рушится.