Незрячий

Представим, что есть у тебя жена, двое детишек — радостные девочка и мальчик. Их резвая возня делает твой дом особенно живым в те моменты, когда ты, уставший до безумия, возвращаешься с работы. Она монотонная, комом вставшая в горле, но вполне сносная. А когда на тебе семья, можно многое претерпеть ради хорошего заработка. Особенно, конечно же, ради красавицы-супруги — твоей любви еще со школьных времен. Лет с двенадцати, сколько себя помнил, украдкой глазел на отличницу, по-придурочному вылупившись. Дергал за волосы, невпопад вился вокруг, ужасно раздражая. Из-за сомнительного представления о романтике подкидывал в девчачий портфель — кожаный, с изящной розовой ленточкой на ручке — лягушек и прочую гадость. Спустя пять лет там оказался скромный букет полевых цветов. Потом же, кое-как обрезав хлипкую белую нитку, ты отрываешь пуговицу от своего гакурана* — ту самую, вторую сверху, наиболее значимую, — и даришь на выпускном. А любовь твоя  — добрая, умная, всеобщая любимица — улыбается до ямочек на щеках, смущенно глядя в сторону и убирая за ухо прядь волос. Ей все равно не спрятать залившиеся краской щеки. Начиная с этого момента, вы проводите вместе бесчисленные годы. И очень часто вы всей гурьбой — супруга, отпрыски, ваши родители, собака с пятном на носу — собираетесь на праздники, выходные и даже просто так, без особого повода. Главное ведь тут не повод, а другое. Главное, что вы вместе, не поодиночке. Вы все. Вместе. Рейген лениво сморгнул, мечтательно улыбаясь сам себе и сжимая в руке маленькую керамическую рюмку для сакэ. На ней вились черно-белые журавли и мелкие бледно-синие цветочки. Он понятия не имел, сколько раз за вечер эта рюмочка успела опустеть, набраться горячего напитка и снова опустеть. Услужливая барменша сама наполняла её, а Рейген ей не мешал. Не то что бы даже хотел. А у неё приятная улыбка, подумал он. Зубы (наверняка ровные) не показывает, но губы изогнуты в красивую линию, то ли доброжелательную, то ли сочувствующую, фиг поймёт. Темные волосы собраны в тугой пучок. Глаза большие, яркие, переливались в приглушенном рассеянном свете, как добротный виски… Ладно, сравнения на мутную голову совершенно не подбирались. Но вроде бы Рейген ей понравился. Наверняка. Иначе бы она так не рделась перед ним. Поправив ослабленный узел галстука, решил сделать первый шаг. — Девушка, если мое профессиональноё чутье не ошибается — а оно никогда не ошибается, то кто-то наложил на вас проклятие. — Он широко усмехнулся. — Потому что, будь я проклят, вы чертовски красивы. Пока никакой реакции. Но чувствовал, что еще чуть-чуть, и она будет готова. — Знаете, у меня нет ручки, чтобы записать ваш телефон. Но возьмите визитку.— Икнул. Черт, то еще обольщение. — Уверен, вам необходимы мои услуги. Маленькая белая картоночка, легко зашуршав, проехалась по барной стойке, прижатая к темному дереву ладонью Аратаки. Для верности и убийственного завершения он лукаво подмигнул. Не снимая своей приятной улыбки с лица ни на секунду, девушка молча посмотрела на неё, затем на Рейгена: заполыхали медные искры. Прекрасные глаза, черт возьми. Темные, бездонные, какие же… С той же улыбкой она предложила, будто не заметила его жеста: — Вам повторить? …Какие же холодные и как их обладательнице на меня плевать. Сначала Рейген опешил. Затем посреди ошалевшего от алкоголя сознания начал полыхать гнев. То есть «повторить»? Ничего себе лицемерие! Разве можно позволять себе так общаться с посетителями? Насколько же отвратительно… Стул на длинных ножках качнуло назад, когда Рейген слишком сильно замахнулся, чтоб возмущенно ударить кулаком по столешнице: в итоге лишь нелепо всплеснул рукой. Такой разве можно быть вообще? Ни капли искренности, уважения к другому человеку! Чертовский, безобразный ужас! Хотелось ей всё высказать, тыкнуть пальцем. Зачем вводить в заблуждение своей доброжелательностью, зачем обманывать и притворяться? Одна часть сознания допускала, что он злится из-за пустяка, но другую… почему-то никак не отпускало. Внезапно захотелось с девушкой заговорить и совсем не за тем, чтоб познакомиться. Он не вправе смолчать — дурёха молодая, неопытная, не поймет ничего, пока поздно не станет. Она ведь всегда одна будет! Одна-одинёшенька! Никого себе никогда не найдет, потому что никто не увидит её настоящую. Чтоб захотеть подружиться с ней. Чтоб влюбиться в неё. А любые отношения, которые она заведёт, держа свою маску, не продлятся долго, потому что притворяться вечно нельзя. Потому что… Рука с идеальным маникюром пододвинула к нему еще одну рюмку ароматного напитка. На поверхности колышущейся жидкости заскакали блики от ламп: запрыгали по алкогольной ряби, которая почти сразу разгладилась, превращаясь в зеркальную поверхность. В ней едва качалось расплывчатое отражение Рейгена. Вместе с влажным, ошалелым блеском его собственных глаз. Поток внутренней речи сам собой затих. — Вы одиноки. Аратака встрепенулся, вырванный из забытья, раскрыл растерянно рот. — А? — Я сказала, что вы один здесь остались, — медово произнесла барменша, убирая чистые стаканы в шкаф со звенящей стеклянной дверцей. — Мы закрываемся. — Хорошо-хорошо. Понял. Ухожу. — Аратака, чуть качнувшись, слез с высокого стула. Вытряхнул из карманов мелочь и несколько помятых купюр. — Сдачи не надо. Девушка улыбнулась ему в ответ, забирая полученные деньги. Заметив, что там вдобавок хватало на хорошие чаевые, приподняла уголки губ выше. Сиротливую визитку она, не глянув, смахнула в мусорную корзину. Внезапно на Рейгена нахлынул приступ тошноты, заставляя поспешно выбраться на улицу. Прислонившись к стене у входной двери, Аратака часто и поверхностно задышал, с жадностью вбирая свежий ночной воздух. Земля из-под ног уплывала. Он зажмурился. В какой-то момент ему показалось, что вместо лица девушки он увидел свое собственное.

***

Утро для Рейгена не наступило. Лишь головная боль, подрагивающий свет под веками, сжавшееся от жажды горло. Простыни под ладонью были влажными, одеяло сбилось на пол. Сакэ в полупустой бутылке возле постели — чудом не разлито. Будильник надрывался. Рейген нащупал на полу пластмассовый кирпич электронных часов, щелкнул кнопкой. Приблизил экран насколько возможно близко, почти сбив на бок собственный нос. Едва разлепив веки, сослепу постарался различить неоново-зеленые числа. 13:00 Из района Города Специй — забитого дешевыми картонными домами, что намертво слепились друг с другом ёмкой, бесформенной кучей — раздался страдальческий вопль. Утро для Рейгена не наступило — вместо него сразу пришел день.

***

В «Духи и прочее» Аратака все-таки приехал: после двух убийственно-крепких чашек кофе без сахара и такого же количества сигарет. Никак не удавалось вспомнить, когда в последний раз он просыпал начало своего рабочего дня. А просыпал ли вообще? Всегда как штык, на страже злых духов и любых связанных с ними людских иллюзий. Любой пропущенный клиент — потерянные деньги. А потом, не успеешь оглянуться, и крах, банкротство, бесконечная очередь из безработных на бирже. До этого скатиться не позволяло некоторое чувство собственного достоинства. Но вчера, по-видимому, оно сгинуло где-то на дне океана двадцатиградусной крепости. При виде раскуроченного офиса, до сих пор не прибранного, в боку что-то болезненно заныло. После ухода Рицу с Мобом не получилось остаться одному посреди мебельных руин, и неопределенное беспокойство, на грани с нервной и трясучей лихорадочностью, вывело Аратаку прямиком на порог ближайшего бара. Там он не был…. Давно, кажется. Совсем давно. Слева в груди поселилась тяжесть, которая давила на ребра изнутри, иногда отзываясь покалываниями при движении. Клокотала, словно горючий камень, в неровном ритме, и никак-никак не желала расплываться, сколь сильно её ни затапливал алкоголь. Сухо сморгнув, Рейген воззрился на старый компьютерный экран, отлеживающий на полу свой толстый, посеревший от времени бок. Тонкая трещина пересекала тёмный экран по диагонали. Почти сделал шаг навстречу — поднять хотя бы — но что-то мешало. Сил хватило только захлопнуть входную дверь обратно, откинуться на неё спиной и сползти на пол. Что-то не позволяло начать перестраиваться, восстанавливать разрушенное. При мысли, что он соберет всё обратно, поменяет, починит — и станёт вокруг, как было — словно ничего не случалось вовсе — бок закололо еще больше, словно десятком иголок с толстым острием, засосало под ложечкой. Колени сами собой к груди поджались, голова свесилась вниз. Костюм помнется точно. Нет, уже помялся. Каким-то чертом данный конкретный шаг не удавалось сделать — будто невидимое нечто сдерживало. Аратака свел вместе челюсти, сжал зубы до желваков на щеках. Стукнул кулаком об грязноватый пол. Бессильно стукнул, придурок. Как ты работать-то дальше так будешь, как ты… В карманах штанов завибрировало, раскладушка без задней мысли оказалась раскрыта около уха. — Учитель, вы где? Ох. — Заберёте меня? Из школы? — Уже на подходе, Моб. Не переживай. Тут просто… пробка. Рейген длинно, с расстановкой выдохнул, нажимая кнопку завершения вызова. Едва не вырвалось «Прости, я забыл. Прости». Чем дальше, тем отчетливее стучало в тяжелой голове; каждый звук отдавался вибрирующей, назойливой трелью в висках, увеличиваясь по громкости в разы. Нестерпимо хотелось по-детски закрыть уши ладонями.

Тик-тик-так — часы. Бла-бла-бла — рты. Тум-тум-тум — сердце. Шарк-шарк-шарк — ботинки. Вдох-выдох-свист — дым. Хлоп-хлоп — веки. Вверх-вниз-вверх - грудная клетка. Вдох-выдох-свист-дым-шарк-тум-тудум-тум Стоп. Остановка маршрута №68.

Он едва не пожалел, что выпил слишком мало: похмелье смогло бы углы сгладить. Хотя всё равно неловко получилось за едва оставшийся запах спиртного, который Моб, дернув носом, точно уловил раньше, чем удалось подойти поближе…. Но зато, будь он более пьян, не обезоруживала бы столь сильно поза, в которой ученик стоял, опершись на стеклянную стену остановки. Подавленно скукожившись в спине, прислушиваясь по сторонам, беспокойными обрывистыми движениями дергая головой и приклоняя её — то так, то этак. Рейген хрипло поздоровался (выжег алкоголем глотку, саднило ужасно): Моб раскрыл вроде рот, но сразу захлопнул обратно. Потом тихо произнес, перекладывая из руки в руку стальную трость: — Извините, что позвонил. Слишком поздно понял, что вы не собирались за мной заходить, и побеспокоил вас. Я виноват за вчерашнее. И заслужил… Дождался, только чтобы вам это сказать. Простите еще раз, — он неуклюже нагнулся вперед в извинении. — Мне очень жаль. Я пойду. Аратака на мгновение застыл. В сознании абсолютная тишь: только шум проезжающих машин да городское копошение. Моб не нес чепуху — он сделал совершенно логичный вывод из опоздания своего учителя. Рейген поспешно подхватил мальчишку под локоть, даже крепче необходимого. Перед взором заплясали цветные пятна и случайные блики: голова кружилась, а реалистичное оправдание никак не хотело формулироваться на языке. — Погоди. — Опять голос сорвался в хрип, пришлось откашляться. — Провожу тебя домой. — Но… — Шигео непонимающе потянулся сжатым в хватке плечом, вздернул голову к Рейгену, по инерции раскрыв закрытые прежде глаза. Затуманенная поверхность с прозрачной глубиной, словно толстый лед на озере морозной зимой. Под форменной черной тканью настойчивое тепло тонкой руки; на лбу капли испарины. Он ниже на голову почти — это немного, но всё равно не рассеивало видимость того, что маленький, что сломать легко. А Рейген… продолжай он в том же духе… Определенно его сломает. Длинные пальцы внезапно сцепились намертво, словно закаменевшая клешня. Аратака, кажется, капкан. Или Моб. Может, каждый из них был капканом для другого. Захлопнувшимся с металлическим щелчком, который никто не заметил — лишь понял, оглянувшись — всё, заперто. Конец. Грудь сдавило. На весь левый бок из единственной точки разлилась ломота, по загривку пробил озноб. Чуть погодя рейгеновы пальцы что-то едва уловимо сжало. Легко огладило — неуверенно, едва касаясь, но затем ощутимо — до первой фаланги, до второй, третьей, пока мягко не подцепило под подушечки. Он сфокусировал, как оказалось, размывшийся взгляд. Первое, что уловил — бледное лицо недалеко от своего собственного. С до необычайности смягчившимся выражением. Не доводилось его замечать прежде. На скованной судорогой руке лежала чужая, небольшая… Трость отставили в сторону, прислонив к стене остановки. А освободившуюся ладонь, раскрытую, подняли в понятном жесте. Рейген едва мог выдохнуть, но все-таки выдохнул: вышло как-то судорожно. Нагнулся чуть ниже и, прикрыв веки, подался вперед — под мягкий град внимательных касаний. Моргая, чувствовал, как ресницы встречают чужую кожу. Ласка по напряженному лбу. Сведенной переносице. Сломленному углу бровей. — Я вас... — прошептал Моб, отчего-то почти неверяще. — Я вас вижу. — По носогубной складке. Уголкам рта. — И вы не хотите, чтоб я уходил. Все-таки Рейген точно попал в капкан. Напрочь. Насовсем. — Нет, Моб, — голос странно звучал, даже для собственных ушей. Аратака на мгновение позволил себе зарыться носом поглубже в центр ладони, наконец-то делая глубокий вдох на всю полноту легких, пока в груди едва-едва начало оттаивать. — Не хочу.