Шесть или Воспоминания, длиною в полгода

6 октября Кошмары. С ними было невероятно трудно справляться. Они были постоянными. Тягостными. Практически всегда одинаковыми. Чаще всего снилось помещение. Мрачное. Душное. Он там. Один. Совсем один. Тусклая лампочка под потолком, рассеивающая желтый свет. Страшно. Откровенно страшно. Страх под кожу пробирается. Сердце окутывает. И холодно. До колкой дрожи. По всему телу. Слышит шум. Нет, не шум. Просто Шаги. Тяжелые. Громкие. Словно сваи вкалачивают в сознание. Все ближе. Шаги все ближе, а ему холодно. Ему так холодно. В этой душной комнате. И дышать трудно. Дышать невозможно. Давит за грудной клеткой от нехватки кислорода в легких. Кислорода все меньше. Потом еще меньше. И вот уже совсем дышать нечем. Мрачный свет гаснет. Провал. И пустота. Растянутая и всепоглощающая. Он падает. Вниз падает. И не остановиться. Удар. О землю. Больно. Кости ломаются. В мясо вонзаются и разрывают все внутренности. Дико больно.

***

Соколовский проснулся, подскочив на лежаке и выкрикнув что-то невнятное. Громко. Надрывно. Казалось весь корпус следственного изолятора услышал крик заключенного во сне. Тяжело дыша и чувствуя подкатывающую к горлу тошноту, он ощутил, как ноги свело судорогой и противная дрожь бьет все тело. Лежак не отличался комфортом. Поэтому часто положение во сне было неудобным. От этого затекали конечности. Игорь просидел так еще несколько минут, полностью приходя в себя. Тяжесть в затылке, перерастающая в глухую боль, отпустила. В висках перестала ощущаться пульсация. Окончательно проснулся. За окном темно. Потянулся к запястью. На часы посмотреть. Чертыхнулся. Привычка не отпускала. Для него по прежнему оставалось загадкой, почему сидельцам не позволяют иметь при себе часы. Неужели заключенные не вправе знать который час и сколько времени остается хотя бы до того же пресловутого обеда? Или время для таких людей должно остановиться так же, как была поставлена на паузу их собственная жизнь? Игорь тяжело вздохнул. Полностью возвращаясь в сознание после тягостного сновидения. Опустил ноги на пол, нащупал кроссовки. Потянулся за одеялом и, ежась, накинул его себе на плечи. Холодно. Наяву. Во сне. Этот, пробирающий до костей, холод, казалось никогда и нигде не оставит его в покое. Разве только в могиле. Хотя… Хотя и там тоже будет холодно. Кутаясь в тонкое одеяло, Соколовский уставился тяжелым взглядом в стену напротив. Вырезки из газет, какие-то схемы, статьи. Вырванные страницы из книг с различными таблицами и правилами. В детстве Игорь увлекался вырезанием картинок из смешных журналов для детворы. Однако, приклеенные скотчем картинки на стене напротив, его совсем не веселили. Особенно одна из них. Та, которая располагалась в самом центре этой макулатурной выставки. Черно-белая фотография из газетной статьи, случайно попавшей к Игорю вместе с книгами, передаваемыми адвокатом. На фотографии красовалась довольная физиономия человека, катком проехавшегося по жизни Соколовского. Игорь медленно поднялся с лежака и, не отрывая взгляда от надменного лица своего злейшего врага, шагнул ближе к стене, чтобы всмотреться в ненавистные глаза. В эти глаза он всматривался каждый день, напоминая себе о том, что именно им движет и кто вызывает столько ненависти и злобы. Взгляд упал на другие прикрепленные к стене вырезки. Схемы знал наизусть. Тезисы мог сформулировать даже сейчас, проснувшись среди ночи. Усмехнулся. Сам от себя не ожидал, что способен при необходимости заняться самообразованием и достичь немалых успехов на этом поприще. Соколовский глотнул ледяной воды из стоящей на столе кружки. Вода обожгла холодом горло. Проникла в желудок. Как и обжигающее чувство ненависти, которое просочилось в самое нутро, поселилось там и не давало покоя. Именно это чувство и подстегнуло Соколовского к тому, чтобы выносить в своей голове план. План мести. Воплощение в жизнь которого, по мнению Игоря, должно было стать ключом к его внутренней свободе. Все в его голове было расставлено по полочкам. Разложено по своим местам. Соколовский четко знал, в каком направлении двигаться. Понимал, что связан по рукам и ногам, находясь под следствием. Понимал — срока, который будет озвучен в Суде, ему не избежать. Все понимал. Но ему было плевать. На сто процентов был уверен — как бы не сложилась его дальнейшая жизнь, какой бы поворот не приняла его судьба, этот план рано или поздно будет претворен в жизнь. А он в лепешку расшибется, чтобы все было исполнено так, как задумал. И пускай этой идее суждено всего лишь жить в его голове последующие годы отсидки, он будет невероятно терпелив. Ожидая часа Икс. Когда сможет с невероятной учтивостью преподнести это ледяное блюдо своему злейшему врагу. Ведь именно это блюдо называют местью и подается оно холодным.

***

Соколовский вернулся на лежак и снова лег. Он повернулся лицом к стене и натянул одеяло повыше, укрываясь с головой. Чтобы свет не мешал. Хотелось побыстрее уснуть. Думая о чем-то хорошем. О том, что будет завтра. Завтра. Завтра он снова услышит горький запах цитрусов и, теряя рассудок от любимого аромата, окунется в бездну глаз цвета небесной синевы. В голове стали всплывать разнообразные картинки, сосредоточиться на которых с каждой минутой становилось все труднее и труднее. Они жирными пятнами расплывались перед глазами, то появляясь, то исчезая. Тяжелые веки непослушно опускались, а яркие вспышки стали затягивать сознание. Еще пара мгновений и мысли окончательно растаяли. Дыхание постепенно выровнялось. А мозг полностью отключился.