Crosses

      Нейтан знал, что это за состояние. Он был жутко напуган. Не снимком, не часами, а состоянием Макс. Оно поглощало его, окутывало тьмой, не позволяя мыслям найти правильный выход, толкало на глупые и сумасшедшие решения, оно убивало. Прескотт боялся за неё и хотел бы знать, чем можно помочь, но сам всегда выбирался из этой бездны самостоятельно, и то временно и не до конца. Мозг пытался хаотично соображать, подбирать правильные слова, а эмоции брали вверх: — Этот ублюдок подставил меня! — раздражённо, сквозь зубы и запустив пальцы в волосы, шипел Нейтан, ходя по кухне взад-вперёд. — Этот ушлёпок залез в сейф, прикинувшись мной! — всё громче и громче злился Прескотт, выливая всю свою ненависть к Уоррену на сжавшуюся Максин, не слушавшую его. — Я его уебу, если этого ещё не сделали! — Колфилд издала непонятный звук, похожий на писк, продолжая смотреть на часы и не шевелиться. Наружу рвались отчаяние, униженность, непонимание и абсолютный отказ поверить в происходящее. Одна эмоция топила другую, стараясь выдвинуть себя на первый план, её топила третья, мысли в голове беспорядочно вертелись, создавая над бушевавшим морем чувств ураган аргументов "за" и "против". В такие моменты хочется кричать, бить стены, себя, прыгнуть вниз головой из окна, довести себя до алкогольной комы, разодрать кожу ногтями, лишь бы сбежать, лишь бы для равновесия причинить себе столько физической боли, сколько её испытывает помятое сердце, больше похожее на помутневшее от времени и потрескавшееся от ударов стекло, почему-то упорно продолжающее стоять в прогнившей раме. Предательство медленно отламывало от Макс по кусочку, жадно облизывалось и съедало минуты назад живое сердце, способное биться и придавать своему владельцу хотя бы физическую жизнь. Лёгкие медленно отказывали, решив, что смерть — единственный возможный выход. Вокруг душно и темно, потому что через пелену слёз ничего не видно. Где-то там был гром — Прескотт кричал и обвинял в подставе того, чья дружба помогала Макс не сдаваться, верить в себя и упорно идти дальше. Оказывается, люди двуличны. Осознание настолько неприятное и разрушительное, что после него ничего не должно было существовать, ведь, понимая это, смириться сложно. Он просто не мог. Он не способен на такое. — Он не виноват, — попыталась выговорить Макс, но вместо этого лишь пропищала что-то нечленораздельное, не в силах управлять ни своим голосом, ни языком. Прескотт бросил на неё испуганный взгляд и, суетясь, бросился к посудомоечной машине. Он достал оттуда стакан, налил в него воды, кинул в неё лёд и поставил перед Максин. — Выпей, ты должна.       Девушка не шевельнулась. У Максин снова то выражение безнадёжности и потерянной надежды на лице, смертельного испуга и состояния, близкого к помешательству. Она выглядит как невероятно утончённая работа талантливого скульптора — бледная, неподвижная, с непроницаемым взглядом, за которым скрываются восставшие против разума самые страшные и глупые мысли. Прескотт понятия не имел, почему она кажется ему настолько красивой в настолько отвратительном состоянии, вот только теперь ни на шутку боялся, что теряет её. Она у него на глазах уходит туда, откуда он только что сам вернулся — в построенную на осколках чувств реальность, обволакивающую тебя, предостерегая от душевной смерти, но не помогая восстанавливать силы. Вот только пока ты сидишь в собственном коконе, твои руки опущены, проблемы копятся, поэтому ты остаёшься жить в нём, медленно сходя с ума и не решаясь воспринимать вещи адекватно до тех пор, пока тебя насильно не вытащат. Эта выдуманная тобой реальность — наркотик, чем дольше ты позволяешь себе пребывать под её действием, тем больше хочешь вернуться к ней, когда возвращаешься к чему-то настоящему. — Макс, слушай сюда, — Нейтан присел рядом с Колфилд и съёжился, когда она перевела свой окаменевший взгляд на него. Девушка по-прежнему не моргала, отказываясь от действительного, от всего окружающего, от самой себя. Сердце сжалось от боли за неё, невыразимого сочувствия и собственной беспомощности. Только не она. Жизнь сука. Даже самый восхитительный и любимый человек в жизни Прескотта сейчас хотел избавиться от собственного рассудка, почти как и все, кто его окружал. Так уж вышло, что жизнь Нейтана прошла среди психически нестабильных людей с глубокими душевными ранами, которые не заживали и не превращались в шрамы. Пошло заражение души — чувства притуплялись, искренности почти не было, лишь агрессия и неосознаваемое желание мстить. И сейчас Прескотт готов был послать свою апатичность и нежелание борьбы к чертям только ради того, чтобы Макс вышла из его окружения здоровой. Чувства так и били изнутри, но признаваться в них сейчас значило оттолкнуть, напугать и без того паникующую девушку, создать ей лишние проблемы. Если он коснётся её, выдаст себя? Если нет, вернётся ли она из кокона? — Пожалуйста, Макс, послушай. — Я слушаю, — одними губами прошептала Колфилд, отведя взгляд в сторону. Пиздит. Прескотт мягко обхватил её запястье: — Взгляни на меня.       Девушка вздрогнула, вздохнула и послушалась. Вернулась, хотя и очень не хотела. Нейтан оставил свою руку на её запястье, боясь снова отпустить и потерять — она ведь его возвращала, значит, и он должен помочь ей. Это хотя бы звучит логичнее, чем "хочу, чтобы она была со мной". — С ним всё в порядке, — Максин замотала головой, поджав губы и рвано вдыхая воздух. — С ним ничего не сделали, он вряд ли бежал бы, если бы не был уверен в том, что ему есть, где укрыться. — Это не он, — жалостливо прошептала Колфилд, из последних сил сдерживая свою панику и пытаясь быть рядом с Нейтаном, а не уходить туда, где с Уорреном всё в порядке, они с Прескоттом не в бегах, а ещё нет никаких наркотиков. — А кто? Тот, кто подставил меня, зашёл и положил часы в его комнату в общежитии, решив, что нахуй они ему не всрались, и ушёл?       Макс медленно выдохнула, закрыла глаза и попыталась спокойно вдохнуть, не обращая внимания на капавшие слёзы. Нейтан взял стакан свободной рукой, аккуратно поставил его в руку Максин и снова попросил выпить. Холодное стекло обжигало горячие руки, кубики льда стучали друг о друга и о стенки, стакан трясся, а Колфилд себя бы в руках держать, не то что воду. Ещё одна попытка глубоко вдохнуть — девушка делает несколько больших глотков, держит воду во рту, чтобы чуть согреть, глотает, немного приходит в себя, а на выдохе снова всхлипывает, сжимаясь и становясь настолько хрупкой и уязвимой, что юноша боится сломать ей руку, просто касаясь запястья — мягко берёт её лицо в свои ладони, заставляя снова посмотреть в его глаза, фокусируясь на нём, и аккуратно вытирает пальцами слёзы с её щёк. — Он не мог так сделать, Нейтан, он не такой... — пыталась оправдаться Макс, но воздуха настолько не хватало, что она вынуждена была остановиться. Прескотт терпеливо ждал, зная, что сейчас надо просто послушать её аргументы, пусть они и будут бредовые, а потом помочь смириться. — Зачем ему тебя подставлять? — Тогда откуда у него часы? — Может, кто-то ночевал у него в комнате, забыл... Или специально его подставил, я не знаю, но это не его, может, подарил кто-то! — И много ты знаешь у него друзей, которые носили бы такие часы? Или которые подарили бы? Да и часы заметили только мы с тобой, никто бы не захотел от них избавляться, не зная, что они улика. — Может, он с кем-то ещё подружился, пока мы тут торчали, а может, подставивший тоже заметил, что спалился с этими часами, вот и... — Я понимаю, тебе проще выдумать всякий нескладывающийся бред, но перестань оправдывать людей, Максин! Ты веришь, что все такие хорошие, чуть ли не святые, даже во мне что-то нашла, но сними ты свои розовые очки! — к хуям мягкость и аккуратность, Нейтан не мог. Видимо, поверят ему только в случае, если резко поставить перед фактами, какими бы жестокими они ни были. Девушка ошарашенно на него смотрела, словно пытаясь разглядеть, правду ли тот говорит. Они просидели, затаив дыхание, около минуты, прежде чем Колфилд встала, залпом допила воду и ушла в спальню, где упала лицом на кровать, обнимая подушки. Нейтан постоял какое-то время в дверях, прислушиваясь к её выровнявшемуся дыханию, а потом ушёл на кухню за энергетиком, понимая, что эта ночь будет тяжёлой. На кухне до него донёсся приглушённый подушками и расстоянием крик, от которого, казалось, станет легче. Ничего, кроме кашля и физически ощущаемой опустошённости, это не принесло. Когда Прескотт вернулся, Максин сидела на кровати, захлёбываясь в своих попытках отпустить окружающее, спрятаться от него где-то, где ничего нет, крепко обнимала себя за плечи, надеясь, что, держа себя в руках физически, получится и морально. Нихуя. — Макс, — Прескотт сел рядом, поставив воду и энергетик на прикроватную тумбочку и встряхнул девушку за плечо. Он долго повторял одни и те же слова, чтобы она их услышала, осознала и медленно восстановила дыхание. Нейтан подавал стакан и иногда отстранял его, чтобы Колфилд не захлебнулась в воде, потому что это его грабли, а не её. В какой-то момент Максин закрыла глаза, глубоко вдохнула и прижалась к юноше, найдя в психически неуравновешенном человеке свою опору и защиту. Прескотт вернул стакан на тумбочку и, прижав Макс к себе, лёг на кровать, понимая, что после такой истерики ей было бы лучше поспать. — Он единственный, кто мог подкинуть мне наркотики в тот вечер, — севшим голосом пробормотала Макс, закрывая глаза с такой силой, что из влажных ресниц выжались слёзы. — Но его нет в списке покупателей, — возразил в ответ Нейтан, поглаживая девушку по плечу — так ведь поступают, чтобы успокоить, да? Он ведь всё (вроде как) правильно делает? — Он мог достать их где-то в другом месте, или одолжить у кого-то.       Нейтан лишь крепче прижал Макс к себе. Она сейчас разбита по кусочкам, а он пытается её собрать, хотя не знает, как это делать. Собирать себя как-то проще — не волнуешься о том, что какой-то осколок с твоим, например, добродушием, затеряется, что твоя душа будет состоять из множества трещин и пробелов, но это как заклеить потрескавшуюся посуду, не найдя все фрагменты. Кажешься целым, а на деле сломан. Наверное, невозможно починить окончательно разбитое до его первоначального вида, но Нейтану плевать. Попытаться ведь стоит. Максин дышала ровнее, он по-прежнему гладил её по плечу, потому что откуда-то узнал, что монотонные движения успокаивают. Слёз больше не было — девушка прижалась к нему, успокоилась, пригрелась и заснула. Прескотт был в шоке и не понимал, как попал в такую нелепую позу, если раньше никому не разрешал касаться себя. Но дёрнуться, встать с постели и открыть энергетик — значило разбудить её, снова вернув в кучу проблем, среди которых сложно просто существовать, а успокоить её ещё раз будет намного сложнее, так что юноша не шевелился, в какой-то момент даже руку оставил лежать на одном месте.       Как же хотелось забыться. Уйти отсюда. Раньше Нейтан не мечтал — слишком тяжело было бы потом возвращаться в реальность, где никто не согласился бы сделать из руин его жизни сверкающий замок из сказки. Он был одинок и смирился с этим. Вероятно, его влюблённость портит его, потому что Прескотт осознал своё заветное желание, испугался его, засунул поглубже в себя, под кучу замков и печатей, где раньше скрывался сам, а потом залез в воображаемую песочницу, начиная выстраивать роскошный дворец из счастья Максин. Он хотел видеть её улыбки, слышать её насмешки, шутки, видеть её каждый день рядом, неразбитой, счастливой, свободной...       Конечно, такое весьма маловероятно, но хотелось бы жить вместе не из-за нужды скрываться, а из-за соединяющего совместного счастья. Он готов стать нормальным ради неё. Пройти разрывающий на части курс терапии, лишь бы она была рядом и помогала справиться. Разве быть нормальным так уж и плохо? Почему Нейтан всегда бежал от этого? Чем ему так неприятно общество друзей, любимой девушки, совместные прогулки, может быть, походы в кино, на свидания? Нормальная жизнь нормального человека казалась не такой уж и плохой, если смотреть на неё через розовые очки.       А если бы они встречались, Колфилд оставалась бы у него на ночь? Пыталась бы уложить его спать? Следила бы за соблюдением лечебного курса? Желала бы каждую ночь приятных снов и мягко целовала бы, прежде чем заснуть? Была бы она с ним счастлива? Понравилась бы такая жизнь им обоим? —Нет.       Виктория сидела и с усмешкой наблюдала за тем, как Нейтан, запачкавшийся в песке, упускает сквозь свои пальцы собственное счастье, а оно, распадаясь, превращается в уже привычную отвратительную грязь, в которой Прескотт бултыхается всю свою жизнь, не в силах выбраться. Вокруг — их заброшенное здание, представляющее из себя крепость, куда Нейтан прятал свои самые сокровенные мысли. Хороша крепость — давно разваливающаяся, без стен, без окон, куда мог войти кто угодно и помочь уничтожению. Ви открыла пиво, подошла к другу, присела на корточки и с осуждением посмотрела на красивый песочный замок, возвышающийся посреди болота. — И тебе не отвратительно?       Прескотт взглянул на свою постройку: отношения, счастье, друзья, лечение, будущее, которого ни разу до этого он не видел... Это ведь не так уж и плохо, да? — Нет. — Ты хотел бы этого? — Да. — Ты готов на это? Перестать ненавидеть и презирать себя и общество? Отказаться от наркотиков, составлять чьё-то чужое счастье? — с удивлением в голосе спрашивает Чейз, чуть не подавившись своим пивом. — Ты готов стать счастливым, а не оставлять на своём теле всё новые и новые шрамы? Ты правда способен на нормальную жизнь? — Нет.       Самоненависть и боль — всё равно что часть его самого. Отказаться от них уже невозможно. Песочный замок рассыпался, превратившись всё в ту же грязь, составляющую любимое болото демонов Прескотта, развлекавшихся наблюдением за тем, как он отчаянно пытается не потонуть. Макс, может, и первая, кому удалось добиться таких успехов в её спасении, но демоны на то и демоны, что играют не по правилам — они и её туда толкнули, теперь тонули оба.       Проснувшись утром, Максин бы аккуратно выпуталась из объятий Нейтана, мягко поцеловала бы его в уголок губ и тихо ушла бы варить им утренний кофе, который научилась готовить у любимого.       После этой сцены своего воображения Прескотт вскочил с кровати, будто его ледяной водой окатили. Нет. Он не будет счастлив. А она его не полюбит. Всё это бредни, надо курить меньше, господи, да как он вообще до этих розовых соплей скатился?! Почему он вообще заснул? Он не должен спать, он должен следить за ней, за её действиями, предостерегать от всякого рода глупостей, не терять её, прижимать к себе и защищать от того, что происходит у неё в голове, но не спать! Он снова потерял её, сколько ни пытался удержать — Максин на кровати не было, на балконе тоже. Прескотт обошёл всю квартиру, выглянул в окна и посмотрел вниз — ни самой девушки, ни её тела нигде не было. Дверь в квартиру не заперта. Сука, вот ебанутая.