Милый камень на шею

      — Александр? — пара, кажется, готовых совсем померкнуть, болотных глаз выжидающе смотрит на меня.       Опускаю голову, тяжело выдыхая, затем продолжаю настаивать на своём:       — Нет. Возвращаться в нижние районы мы больше не будем. Я понимаю, что тебе хочется поддержать своего этого Томаса. Но сейчас мы должны быть заняты совершенно другим. А, как тебе известно, без меня ты, скорее всего, пропадёшь, — с толикой сожаления, но и суровостью смотрю в глаза девушки.       Кажется, она снова готова расплакаться, поэтому медленно приобнимаю собеседницу за плечи. Трясётся. Ещё во время рассказов этого паренька мне ярко представлялось всё то, что могла вообразить голова Джезз. Хотя, пусть это и жестоко, но данная ситуация, возможно, научит мириться со смертью кого-то близкого.       От собственных размышлений отвлекает робкое движение — мокрые, трясущиеся то ли от страха, то ли от беспомощности, руки девушки цепляются за мою рубаху.       — Если бы мы и остались там, я бы не смог доверять даже этому твоему «знакомому». Ко всему прочему, — зачем-то поворачиваю голову в сторону и смотрю в пол, хоть меня никто и не видит. — Ты ничего не изменишь.       Готов поклясться — после подобных слов я должен получить в лицо. Как минимум пощёчину. Но вместо этого ощущаю, как девушка трется лбом о мою грудь, словно кивает. Кончики ушей подрагивают, отчего слегка щекочут мне подбородок. Невольно улыбаюсь этому странному ощущению, провожу одной рукой вдоль позвоночника, вторую кладу на затылок. Тишину, а вернее еле слышные звуки улицы и тихие всхлипы, нарушает мужской голос, носитель которого бесцеремонно вошёл в нашу комнату:        — Я, конечно, всё понимаю, у богатеев с эльфийками свои причуды. Но попрошу вас воздержаться от той похабщины, какую любят творить в ваших районах, — работник поставил на столик чашку с водой. — Здесь стены слишком тонкие.       Маленькие пальцы сильнее впились в ткань рубашки, буквально желая захватить кусок другой моей кожи, но затем резко разжались. Девушка отошла от меня на некоторое расстояние, но всё ещё не поднимала головы. Думаю, на сегодня ей хватило подобных фраз, а ведь это только начало. Завтра нужно выдвигаться дальше — домой, встретиться с кузиной, затем передать послание от командира его семье. И при этом нужно будет выставить её — моей. Моей вещью.       — Что-нибудь ещё вам нужно? — кажется, этот мужик ещё не ушел.       — Нет. Спасибо, можете идти, — отвечаю как можно более сухо, направляясь провожать этого господина.       — И да, если всё-таки соберётесь… — не даю ему договорить, громко закрывая дверь перед носом.       Если мне не показалось, он даже попытался что-то пробубнить мне в ответ, но какая разница? Не успев вернуться обратно, слышу, как что-то падает на пол. Что она там делает?       — Александр, — в который раз тяжело выдыхаю, когда в ушах раздаётся её голос, зовущий меня.       — Джезза, — помогаю ей встать, приобнимая за талию, заодно беру в руки упавшую с полки деревянную фигурку. — Я понимаю, что тебе хочется всё осмотреть, но сейчас нужно отдохнуть. Даже если после сегодняшних новостей это кажется чем-то невозможным.       Снова. Зелёные глаза смотрят прямо на меня. Кажется, я вижу их чаще, чем собственное отражение. Невольно перевожу взгляд в сторону, смотрю на дверь в спальню. Надеюсь, моя собеседница не сочтёт меня за одного из этих ублюдков.       — Ложись в кровать. Я закончу с осмотром нашего сегодняшнего места для ночлега и приду, — отдаю ей в руки деревянную зверушку. — Побуду с тобой, пока не уснёшь.       Разворачиваюсь в противоположную сторону, попутно разминая шею. Почему мне неудобно от собственных же действий? Хотя оставлять кого-то одного в таком состоянии — не самый лучший вариант. Плевать, если завтра мне вдруг придётся тащить её на себе. Так будет проще — она не увидит хотя бы часть этого прогнившего города.       Полки заставлены какой-то бессмысленной литературой, среди которой найдется максимум три-четыре полезные. Перед некоторыми книгами расположились поделки из дерева в форме различных животных. В одном из углов комнаты виднеется небольшая дыра, верно, для мышей, что живут там, по мнению авторов некоторых произведений. Хотя, не думаю, что данная постройка годится для подобных жильцов. Окна обрамлены занавесками, которые даже не пытаются что-то скрыть. С другой стороны — зато естественный свет всегда присутствует. Тем не менее — всё равно не радует, поэтому беру в руки покрывала с дивана и завешиваю окна.       Погасив почти все свечи, а также взяв все наши вещи, вхожу в спальню. Джезза сидит на постели, укрывшись одеялом, и смотрит куда-то в сторону, не подавая виду. Кончики ушей всё ещё тревожно подрагивают. Молча расставляю нашу ношу рядом с комодом, поверх него кладу верхнюю одежду. Когда начинаю снимать с себя ненужные сейчас атрибуты одежды, из-за спины слышится тихий хриплый вопрос:       — Почему?       Лишь догадываясь, мне или же нет, предназначались эти слова, продолжаю молча снимать жилет. Оставшись в рубашке и штанах, усаживаюсь на пол, осторожно касаюсь руки эльфийки, пытаясь обратить на себя внимание. Это далеко не самая лучшая идея — ворошить счастливые воспоминания об умершем. Проще просто принять всё как есть, иначе можно себя только больше вогнать в состояние полнейшего самоуничтожения.       — Спасибо. Хотя, честно признать, мне неловко оттого, что тебе пришлось так много со мной возиться. А теперь ещё и спать здесь, — она пытается улыбнуться, неуклюже тыкая указательным пальцем в мой.       — Всё в порядке. Если бы я был против, то ушёл бы, — слова застревают в горле, хочется просто помолчать.       Никогда не умел поддерживать кого-либо, а особенно в таких ситуациях. Объятия — единственное, чему меня научили в гвардии. Дружеские или между влюблёнными. Кто-то из знакомых умудрялся находить нужные слова, но мне казалось, что если я выскажусь как-то неточно, то причиню еще больше боли. Когда же мне довелось увидеть первую смерть близкого человека, причём далеко не по причине болезни или сковывающей старости, я забился в угол своей комнаты и трясся, беззвучно рыдая. Это действительно ужасно, особенно вид отдельных кусков тела.       — Знаешь, лучше бы они уехали куда-нибудь в другое государство, — эльфийка сделала паузу, словно пытаясь побороть себя, — потому что если бы они остались здесь и дальше, я не уверена, что все не обернулось бы чем похуже.       — Если учесть, что они жили в том районе, боюсь, возможность переехать и просто в более престижную территорию отсутствовала. Здесь это сделать, пожалуй, не то чтобы сложно. Особенно если есть кто-то из товарищей, кто не будет против приютить его одного.       Снова молчание. Кажется, придётся искать что-то нелепое, чтобы отвлечь её. Смотрю куда-то в сторону, предаваясь воспоминаниям:       — В детстве у меня была кузина младше на пять лет. Один раз она вызвалась помогать слугам с приготовлением пищи. Видимо, решила опробовать свои навыки в готовке. Так эта глупая умудрилась перепутать сгущенное молоко с одним из соусов. До сих пор удивляемся — как так вышло. Но в итоге она сама пыталась не подавать виду, когда пробовала булочку, — улыбаюсь. — А еще именно она стала меня учить вашему языку. Правда, давалось это с трудом — нам приходилось прятаться, чтобы взрослые не прознали. Хотя, конечно же, им всё было и так известно.       — Я так приготовила отцу хлеб, немного перебрав с количеством нужных ингредиентов, — Джезза слабо улыбается в ответ, затем убирает руку от моей, подгибает ноги под себя. Теплота снова исчезает с лица, возвращаясь к старой боли. — А почему «была»?       — Видишь ли, из-за того, что она была ближе к знати, нежели, например, я, за ней могли охотиться. Лишь бы только насолить семье или стрясти денег, — сжимаю руку в кулак. — Так и случилось в один из дней. Зрелище было не из приятных, лучше не добивать твою психику. Скажем так: после этого случая, я понял, что мир не такой прекрасный, каким он мог казаться изначально в семье, где есть практически всё.       Слышу тихое бурчание под нос на эльфийском языке. Кажется, и в их языке есть ряд особо сильных ругательств. Хотя немного удивительно слышать это от неё, поскольку изначально кажется, что Джезза не может никого грубо обозвать, а уж тем более желать кому-то смерти. Правда, сейчас она далеко не в прекрасном состоянии. Благо — перевод ясно отдается в голове из-за наложенной магии. Всё еще красные после стольких слёз глаза, кажется, понемногу возвращают свою прежнюю живость. Возможно, даже, чрезмерную.       — Тем не менее, каждый получил по заслугам. Правда после подобного я еще долго не мог видеть сгущенку и соус. И еще множество вещей, которые она любила, — решительно смотрю прямо в глаза собеседницы, ухмыляясь. — Зато, если бы подобного не случилось, в армии было бы на одного служащего меньше. Сейчас всё постепенно учит не держаться за прошлое, а выживать в настоящем.       — Для меня это первый раз, когда кто-то действительно близкий… исчезает, — она пытается горько улыбнуться, нервно сжимает пальцы руки другой. — Нет, я жила без мамы. Но те короткие моменты, что у нас были, я не помню. Мне с каждым разом всё больше кажется, что я с трудом могла бы назвать её частью моей семьи. Она никогда не сообщала о себе с момента пропажи. Хотя отец был почему-то спокоен и не пытался искать. Нечто подобное творилось и в семье Евы.       Девушка медленно распрямляет ноги, натягивает одеяло до плеч, удобнее ложится на кровати, повернувшись ко мне лицом. Руки снова принимают прежнее положение. Долгое время эльфийка просто лежит и осматривает комнату, иногда останавливая взгляд на мне. Кажется, она никогда не смотрела прямо на меня слишком долго.       — Александр? — несколько сонный голос отвлекает меня от желания проявить неуместную жалость к её словам. Молчу, ожидая, когда же Джезза продолжит. Вместо этого она накрывает своей ладонью мои, всё еще сжимаемые в кулак, пальцы. Несколько ошарашено смотрю в лицо собеседницы, не понимая, что она хочет.       — Давай будем продолжать жить и радоваться ради тех, кто умер, — снова слабая улыбка и даже некоторый румянец на щеках. — Они будут смотреть на нас с неба и тоже радоваться.       Глаза девушки стали медленно закрываться. Она заснула с улыбкой. Еле заметной, но искренней улыбкой надежды. Тихо смеюсь, поражаясь тому, как этой эльфийке удается верить в счастливую жизнь, буквально ощущая то, в какую мерзость превращается государство под правлением этого ублюдка.