Дефектный

Дональд Дак точно знает, что звонка не поступит. Они всегда говорят, что перезвонят, но к этому моменту он уже имеет честь наблюдать в их глазах отвращение и пренебрежение. Оно появляется, как только Дональд приветствует их. Словами. И прямо с этого момента они начинают считать его слабоумным, не способным к элементарной умственной деятельности, криворуким тупым ущербным идиотом, который не сможет подсчитать чью-то зарплату. Они считают так только лишь потому, что в его речи есть ИЗЪЯН! А ведь в работе, на которую он метит, красота речи не имеет значения. Бухгалтеру не нужно распинаться перед клиентами или мотивировать ораторским искусством сотрудников, бухгалтеру нужно соображать и работать с цифрами. М-О-Л-Ч-А. Но кого это волнует, когда нужно слегка напрячься, чтобы послушать о том, что он может рассчитать оклады, начислять заработную плату сотрудникам, рассчитать налоговые отчисления, провести счета от поставщиков и субподрядчиков? Никого! Все плевать хотели на понимание, главное — максимальное удобство, будто утка — это машина со множеством заданных функций, а не личность. В этот раз Дональд не смог себя сдержать. С самого детства у него были проблемы с управлением гневом, которые лишь росли с течением времени. Пока он был ребёнком, а затем помощником своего дяди Скруджа, участвующим во всех его приключениях, всё ещё было неплохо. Его взрывоопасность была скорее достоинством, чем недостатком, потому что агрессия в ответ на угрозу — это разумная позиция. Но агрессия на отказ в работе — это несдержанность. Глупость в чистом виде. Глупость, которой он подвержен. — Мы вам перезвоним, — сказали они. — 'ауньте 'ой 'внок 'ебе ф 'ад! — закричал он и начал громить офис HR. Бедная девочка, проводившая с ним собеседование, сначала пыталась его урезонить, но потом беспомощно забралась под стол, вызывая по служебному телефону охрану. Непроизвольно крякая, как бывает при каждом срыве, Дональд успел сломать ножку стула, смести со стола все бумаги и канцелярские принадлежности, а так же сорвать тупой постер с подтягивающимся на жёрдочке котёнком и надписью "Hang In There, Kitty"*. Потом его скрутили два крупных пса, "подарив" синяк под глазом и гематомы на запястьях. — Радуйся, что мы не вызываем полицию, — сказали они, выставляя его вон. И вот он! Избитое разочарование, по недоразумению родившееся в теле утки, а не какого-нибудь тупого лемминга. И ладно бы он был один, но тройняшки... Сыновья его близняшки Деллы. Она погибла в авиакатастрофе, гонимая желанием изучить Бермудский треугольник. Не сложилось. Тройняшки остались с отцом, но уже через год умоляли Дональда — любящего дядю — забрать их. В качестве убедительного аргумента они продемонстрировали ссадины и кровоподтёки под перьями. Да, сам Дональд тоже не отличался сдержанностью, но никогда не нападал первым, тем более на существо, которое многократно слабее него самого. Опеку оформить было сложно, ведь у него из имущества только сраная лодка. Нет постоянной работы, накопления, оставшиеся после приключений со Скруджем, таяли на глазах и подходили к концу. Если бы не родство с МакДаком, не видать ему опекунства. Но, приложив неимоверные усилия, Дональд смог забрать к себе племянников. И теперь он не видит просветов в своём будущем. Воспитание — сложный процесс. А когда у тебя нет денег, ещё и пугающий. Дональду страшно до усрачки. Отсутствие каких-либо перспектив давит на него. Невозможность найти работу давит на него. Ответственность за трёх мальчишек давит на него. И вот Дональд стоит на причале поздним вечером, когда на небе уже появились луна и звёзды, а тонкая полоска света на горизонте не способна более разбавлять тьму. Но здесь светло, потому что на его лодке, взмывая ввысь, горит огромный костёр. Это не пожар — Дональд видит, как вокруг костра увлечённо скачут его племянники. Очевидно, сами его и развели, совершенно не думая о безопасности и возможности взрыва. Портят его единственное имущество. Дональд осаживается прямо на влажные деревянные доски причала. Хватаясь за голову, больно сжимая в пальцах перья на хохолке, он чувствует, как по клюву бегут два ручейка горячих слёз. Он хочет уйти отсюда. Прогуляться по городу, а потом вернуться к останкам своей лодки, когда три проблемы просто уйдут из жизни. Дональд сразу же корит себя за эту мысль, ведь он любит мальчишек так, как если бы это были его собственные дети. Они так похожи на них с Деллой в детстве. Рукавом рубашки Дональд стирает с клюва слёзы, поднимается, отряхивая лапы, и идёт к лодке, чтобы накричать на мальчишек и предотвратить последствия их опасного развлечения. Он поднимается по трапу, стараясь загнать клубок тёмных мыслей поглубже, чтобы они не сказывались на общении с племяшками. Хьюи, Дьюи и Луи слышат скрип, когда Дональд оказывается на самой верхней ступени. Они все оборачиваются, и, не замечая, как дядя недовольно открыл рот, чтобы начать на них ругаться, близнецы кидаются к нему, облепляя со всех сторон, заключая его в свои искренние детские объятия. — Дядя Дональд! — радостно верещат они, соскучившись за целый день. Запутанный клубок перестаёт иметь значение. Дональд рассеянно гладит белые макушки. Слабая наполненная теплотой улыбка смягчает его лицо. Дональд думает, что поддержка племяшек даст ему сил. Да. Даже такой дефектный, как он, сможет справиться. Нужно только приложить больше стараний. Он должен. Он сумеет.