За стенами

Джек ненавидит последователей. Что может быть хорошего в полоумных фанатиках? Их ведь там половина таких. Алиса точно чокнутая, а уж брат — вовсе отдельный разговор. Записаться в психологи к поймавшему тебя маньяку мог только Джим. Оставшаяся же половина — слабохарактерные трусы. Ходят под камерами на цыпочках, головы опускают, стоит упомянуть о зверствах Кукловода. От одного их присутствия тошно. Джек раздраженно фыркает, слизывая кровь с разошедшегося стяга на губе — подрались утром на кухне после надменного выпада одной из ворон. Мол, кое-кто занимается ерундой, в то время как остальные работают на благо общего дела. Санкции Кукловода ждать себя не заставили — припахал проходить комнаты по двое, обязательно в паре с человеком другой фракции. Драться больше не особо хотелось, и Джек почти порадовался, что ему достался тихий и молчаливый Ланс — закрывали двери попеременно и расходились в разные углы. Очередь на перевязку к Джиму сегодня была куда длиннее обычного и продвигалась медленнее — перематывавшие чужие порезы руки были изранены не меньше. Дверь на чердак не отзывается привычным скрипом, — смазали, что ли? — и сгорбившаяся в углу на ящике фигурка не замечает вошедшего. Это девушка из последователей — молчунья, Джек даже не помнит толком, как её зовут — Аннабет, Аннабель? — тянет не размыкая губ смутно знакомый мотив и держит в руках маленькую, пёструю тряпицу. Склоняет над ней голову, занавешивая лицо обросшими кудрями, которые серебрит пробивающийся в чердачное окошко слабый свет молодой луны. Секунда, две, глаза привыкают к полумраку, и в разглаженная в какой-то момент на коленях тряпица становится детским костюмчиком, а мотив — давно забытой колыбельной. Запястье жжётся колким металлом оставленных Джеку Кукловодом отцовских часов. Кукловод всегда что-то оставляет. Джек неслышно прикрывает за собой дверь. Впервые он задумывается о том, что кому-то нужно не только выбраться из этого дома. Но и выжить — во что бы то ни стало.