Башня посреди озера

Даже спустя столько лет я всё ещё вижу её во сне, нашу Башню: её крутые лестницы и длинные коридоры, в которых каждый шаг отдаётся эхом под потолком, её библиотеку, где никогда не потухают свечи, её книжные шкафы, стоящие порой в самых неожиданных местах, её особый запах чего-то очень древнего и очень волшебного, как окаменевшая кость дракона. Закрывая глаза, я вижу и Первого чародея Ирвинга, который тогда казался мне самым могучим магом на свете, и сера Григора, который приводил меня в ужас своим строгим взглядом и прямой, как осина, спиной. Вижу, как храмовники тихо переговариваются у своих постов, отчаянно скучая, а новоиспечённые маги, получив посох и кольцо, чванливо задирают перед учениками нос. Но чаще всего мне снятся мои друзья. Блэкфайер, который мечтал быть боевым магом и участвовать в сражениях, но вместо этого стал лекарем, и Айрин, которая одним огненным шаром могла снести всё живое в десяти метрах вокруг себя. Она часто указывала на это Блэку, когда тот заводил свою любимую речь про то, что девчонки не могут хорошо колдовать, и Блэк злился, но что ему было возразить? Своим собственным огненным шаром он то и дело поджигал себе штаны. И, конечно, мне снится Коннор. Появился он у нас вскоре после того, как старик Ульдред рехнулся и заварил всю эту кашу с демонами. Я сейчас понимаю, что тогда это было не лучшее для Круга время: Башня опустела и вокруг царила разруха. Но нам было не так уж и плохо. Занятий у нас, младших учеников, почти не было — взрослые маги были заняты восстановлением разрушенного, а храмовники за ними присматривали на случай, если ещё какому-нибудь гению захочется повызывать демонов. Так что нам делать было особенно нечего. Только от ежеутренних молитв перед завтраком нас даже моровая орда бы не спасла. Впервые я увидел Коннора как раз на такой молитве. Тогда мы все уже расположились на скамейках перед бдительным ликом жрицы Кларисс, за которой возвышалась безносая скульптура Андрасте — во время недавнего переполоха она упала и немножко потрепалась в бою. Жрица Кларисс была этим недовольна и регулярно подавала запрос о прикреплении носа Андрасте на предусмотренное скульптуром место, но дел у всех пока было и так невпроворот. Само собой, шутить про отломанный нос Невесты Создателя строго не рекомендовалось. Блэку, который однажды за спиной жрицы Кларисс буркнул про её собственный длинный нос, — его, мол, тоже не помешало бы укоротить, — пришлось целый час стоять в коридоре, читая вслух Песнь Трансфигурации. Словом, мы тогда занимались тем же, что и каждое утро каждого дня — читали отрывки из Песни Света. Её под надзором жрицы Кларисс мы зазубрили так, что хоть в храмовники иди, поэтому я уже перестал вникать в слова — губы мои произносили их сами по себе. Это было очень кстати, потому что до завтрака голова у меня соображала плохо. К тому же, в нашем молитвенном зале было тепло, и из-за этого тепла, и мягкого полумрака, и монотонного чтения становилось сонно и уютно, почти как в постели под одеялом. Тогда я не знал, что это Коннор Геррин, сын эрла Рэдклиффа — просто посередине молитвы какой-то бледный мальчик вошёл и сел рядом со мной на лавку, и я ощутил глухое раздражение. В уме я сразу подсчитал: раз мы читаем строфы по очереди, то вместо короткой тринадцатой мне придётся читать самую длинную четырнадцатую. Осознав это, я почувствовал резкую неприязнь к своему соседу по лавке. Нас тут десяток учеников, а он сел со мной! Краем глаза я покосился на него. Вид у него был такой, будто его вот-вот стошнит; голова опущена, а губы едва шевелятся, вторя негромкому голосу Нолан. После начал читать Блэк, и я заметил, что мальчик побледнел ещё сильнее — наверное, понял, что сейчас будет его черёд. — …земля бесконечно далеко под моими ногами, Создатель — скала, за которую я держусь, — бодро оттарабанил Блэк, и повисло молчание. Жрица Кларисс уставилась на моего соседа, и тот покачал головой и неловко пожал плечами. — Вы не помните этой молитвы, Коннор? Пожалуйста, выучите её к следующему разу, — неожиданно мягко сказала жрица, и тот кивнул. Я только поразился: каким нужно быть дураком, чтобы Песню Света не знать? Ещё раз я посмотрел на этого заморыша Коннора. Вид у него теперь стал не такой жалкий — обрадовался, поди, что его от чтений освободили. Блэк пнул меня под лавкой, и я вдруг осознал, что пришла моя очередь, и ещё — что я не помню своей строфы. У меня в голове крутилось начало четырнадцатой, которую я уже приготовился читать: «Пускай впереди меня только тьма…», и больше там не было ничего. Я неторопливо поднялся со своего места и прокашлялся. — Я не вижу тропы… — тихо подсказала Айрин, не поворачиваясь в мою сторону. — Я не вижу тропы, возможно, здесь лишь бездна. Дрожа, я ступаю вперёд, окутанная тьмой, — тут же подхватил я, но жрица Кларисс уже поняла, что я сбился, и посмотрела на меня недовольно. — В следующий раз ты начнёшь, и прочтёшь этот стих целиком, — строго сказала она. Кто-то из наших фыркнул. Я молча кивнул и решил, что этот Коннор от меня непременно получит — виноват-то во всём он. Сейчас об этом смешно вспоминать. С тех дней прошли годы, и я уже давным-давно не читаю Песнь Света вслух. Забылось почти всё, и только ту молитву, которую мы повторяли утром, когда к нам присоединился бледный мальчик Коннор, я могу повторить в любой момент без запинки. Правда, теперь я вижу смысл в каждом слове, и это понимание наполняет меня невыразимой печалью. Сделайте же, други мои, последний вдох, Пройдите Завесу, Тень и все звёзды в небе, И успокойтесь одесную Создателя, И обретите прощение. *** После молитвы жрица Кларисс сдала нашу небольшую компанию старшему чародею Суини, самому рассеянному человеку в мире, и он препроводил нас на завтрак. Раньше этим занималась Леора, но она была в числе тех, что пропали после спасения Башни. Обеденный зал был на первом этаже, поэтому неудивительно, что у нас, учеников, всегда был такой зверский аппетит и такое рассеянное внимание — попробуй поучись, когда в библиотеку или в комнату для занятий то и дело донесётся то запах запечённого мяса, то аромат картофельного пирога (о, этот пирог!). Кормили нас всегда неплохо, а особенно нахваливали здешнюю еду те, кого забрали из эльфинажа. К сожалению, в последнее время наш рацион был не столь хорош, как прежде, но я не терял надежды на картофельный пирог. Блэк, усаживаясь рядом со мной, пихнул меня локтём и сразу же заграбастал тарелку с самой большой порцией овсянки. Айрин, как всегда, села напротив — до того края стола брызги овсянки не долетали. Я заметил, что этот новенький Коннор остановился рядом и нерешительно смотрит на наш стол, за которым могло бы уместиться ещё несколько человек. За другими столами сидели мрачные взрослые, где-то сгрудилось сразу семеро наших, младших — у них была своя компания, в которую мы не лезли, — а у выхода устроились усмирённые, от которых все старались держаться подальше. В зале, где свет был более ярким из-за больших витражных окон и магических светильников, выглядел Коннор ещё большим заморышем, чем на молитве: длинный, нескладный, с бледным лицом, нездоровый цвет которого рыжеватые волосы только подчёркивали. Но хуже всего был его взгляд: одновременно тоскливый и умоляющий, он вызывал чувство неловкости и ещё чего-то такого, о чем не хотелось думать. Уловив этот взгляд на себе, я сразу же повернулся к своей тарелке и начал с воодушевлением набивать рот, надеясь, что Коннор отвалит. Он вместо этого сделал нерешительный шаг к нашему столу. — И не думай тут садиться, новичок, — пробурчал Блэк, сразу же пододвигаясь на свободное место на скамье. — У меня от одного твоего вида аппетит испортится. — Блэкфайер, хватит валять дурака! — возмутилась Айрин, а потом повернулась к новенькому. — Прости, кажется, тебя зовут Коннор? Садись, пожалуйста, тут много места. Я сейчас подвинусь. Вместо ответа Коннор вновь неловко пожал плечами, как сделал тогда, на молитве, и пошёл в дальний угол, где целый стол был свободен. Раньше за ним сидела тройка закадычных друзей: Йован, Амелл и Сурана… один из них оказался малефикаром и сбежал, другую усмирили, а третий исчез несколько недель назад, во время нашествия демонов. С тех пор этот стол пользовался дурной славой, но новичок Коннор этого не знал. Айрин, захлопав глазами, проследила, как Коннор садится за «проклятый» стол, а потом сердито уставилась на Блэка. Но тому всё было нипочём: энтузиазм, с которым он поедал овсянку, не уменьшился ни на йоту. — Ну ты и дурак, — тихо сказала Айрин, кинув ложку в свою тарелку. — Он же первый день в Круге. Тебя же самого забрали от семьи, неужели ты забыл? — Я помню об этом, и буду благодарен за это всю свою жизнь, — отозвался Блэк. — А теперь, будь добра, передай мне яйцо. — И ты тоже хорош, — теперь она повернулась уже ко мне. — Мог бы… а, ладно. Коннор за своим столом в одиночестве принялся за еду, и по нему никак нельзя было сказать, что он огорчён или расстроен. — Ты же предложила ему сесть, а он не захотел, — сказал я как можно небрежнее. — Так что сам виноват. — Да что толку его обсуждать, — отмахнулся Блэк. — Вы лучше принюхайтесь, чем сейчас запахло. Мы принюхались, и, судя по притихшему залу, все остальные — тоже. — Картофельный пирог! — одновременно воскликнули мы с Айрин. И в самом деле, после завтрака каждому раздали по куску картофельного пирога. Мой кусок мне протянула Амелл, и на мгновение мне стало не по себе от её спокойного, безучастного взгляда. Впрочем, вскоре я позабыл и про усмирённую Амелл, и про одиноко сидящего в своём углу Коннора. Всё-таки что-что, а пирог этот всегда удавался на славу. Теперь я знаю, что мне следовало бы поступить иначе в тот день. Я не прощу снисхождения из-за своей юности за то, что был так жесток и глуп — я могу только жалеть об этом. *** В библиотеке наша компания сидела рядом, хоть старшие маги и пытались нас рассадить подальше, чтобы мы перестали разговаривать друг с другом и начали читать свои книги. В последнее время занятия были в основном теоретическими: наши наставники что-то делали на верхних этажах Башни, и, когда спускались вниз, выглядели утомлёнными, и пахло от них премерзко. Мы с Блэком могли себе только представлять, что там такое наверху, если от этого даже такой маг, как Ирвинг, до сих пор не может избавиться. — Там всё ещё бродят демоны, точно, — сказал Блэк, нависая над своим столом так, чтобы никто не увидел, как он рисует в учебнике. — И гниющие ожившие мертвецы. И ходячие доспехи храмовников. И глубинные охотники. — Глубинные охотники-то почему? — наморщилась Айрин. — Ну, они же наполовину черви. Если в обычных дохляках заводятся обычные черви, то в нашенских — глубинные охотники. — Это полная чушь, Блэкфайер. Глубинные охотники — в подземельях и пещерах. — Дурочка, — снисходительно сказал Блэк. — Их же пауки съедят. Как они съели Леору. — Если ты не прекратишь, то меня сейчас стошнит. — Вот, и так вечно со всеми девчонками. — Вообще-то меня сейчас тоже стошнит, Блэк, — встрял я. — И ты будешь должен мне лишний кусок картофельного пирога. Когда я требовал у Блэка замолчать, он всегда это делал, как будто я для него был непререкаемым авторитетом. Вообще-то он почти не затыкался, а смутить его и вовсе было делом невозможным. Но и докопаться до него нельзя было не попробовать: таким он был заметным и нелепым. Докапываться до Блэка было всё равно, что тыкать палкой в дохлую мышь — ей всё равно, а тебе весело. Когда Блэк был новичком, я и сам пробовал докопаться до него, но, исчерпав запас аргументов, просто ему врезал, а он врезал мне в ответ. Так мы стали друзьями. Пока Блэк с Айрин препирались, выясняя, где могут и не могут обитать твари с Глубинных троп, я рассматривал стол, исписанный своими предшественниками. Кто-то аккуратно и мелко строчил пером, кто-то, торопясь, ставил кляксы, а у кого-то закончились чернила — или же он просто их экономил, поэтому и процарапал буквы на столе. «Пойдешь сегодня со мной погулять после ужина? А.» «Да, но если не как в прошлый раз. В.». «Ненавижу энтропию» «А я — книги на тевине» «Я подозревал, что тебе понравится этот вид из окна. Но чтобы настолько… А.». «ЗНАЙТЕ, А. — ГРЯЗНЫЙ ПРЕДАТЕЛЬ!!!» «Эй, он вообще-то меня первую пригласил» «А ты кто?» «П. из младших, а ты?» «Я М. Мы с тобой в одной комнате!!!» «А., берегись! Смерть твоя близка» «Давайте спрячем его котёнка» «Да он сам тут всё про себя написал. А. — ты дурак» «А я правда его люблю, но никому не скажу.» «Мне можешь сказать, но только на ушко. А.» «С.А. + К.Р =…?» Я хотел было написать, что люблю картофельный пирог, но вовремя заметил, что в библиотеку вошёл храмовник Каллен, который порчу общественного имущества точно бы не оценил. Он и так стал мрачен после того, как усмирили Солону Амелл, но после нашествия демонов совсем свихнулся. Я как-то подошёл к нему, чтобы поболтать, но он сделал вид, что даже не знает, как меня зовут, просто сказал: иди, куда шёл, ученик. Спустя два десятка лет я вновь встретил Каллена — вернее, командира Резерфорда, — и обнаружил, что он опять может улыбаться. И что он помнит, как меня зовут. Но на себя прежнего Каллен похож всё равно не был. А тогда он прошёл мимо меня, и я сразу взялся за книгу. Как и многие, я хотел стать великим магом, таким, как Ирвинг, но зубрить заклинания самостоятельно я мог разве что под угрозой лишения картофельного пирога. Впрочем, взгляда нового мрачного Каллена мне тоже хватило, чтобы взяться за ум. Долго мне браться за ум не пришлось: из коридора донесся какой-то гвалт, грохот, потом — чей-то вопль. Каллен мигом устремился к двери, на ходу выхватывая меч; другой храмовник оттолкнул меня, когда я вскочил со своего места, чтобы выйти и посмотреть, что происходит. — Отлично! Демоны выбрались с верхних этажей! — воскликнул Блэк. В глазах у него засветилось воодушевление — он уже наверняка представлял, как сокрушает их силой своей магии. Айрин испуганно смотрела то на него, то на выбегающих за дверь храмовников и старших магов. — И глубинные охотники! — азартно добавил Блэк. Айрин взвизгнула и запрыгнула на стол. — Ага, всё-таки поверила! — Вовсе нет! — Дети, успокойтесь, сядьте на свои места. — Храмовников в библиотеке не осталось — только Петра, которую недавно сделали старшим магом и поставили за нами приглядывать. Петра нервно посматривала то на стоящую на столе Айрин, то на Блэка, и дрожащим голосом пыталась призвать нас к порядку. — Вовсе да! Слышишь, как там вопят? Это глубинный охотник откусывает у кого-то кусочки плоти! — Блэкфайер, если ты немедленно не прекратишь, то я пожалуюсь Первому чародею. А ты — немедленно слезь со стола! Теперь внутри библиотеки было, кажется, громче, чем снаружи. Остальные ученики тоже зашумели и повскакивали со своих мест. — Петра, ну пусти посмотреть. Ну пожалуйста, — жалобно сказал Блэк. — Тебе ведь тоже интересно, а? Петра вздохнула и беспомощно развела руками. — Ладно… если вы двое прекратите, то можете… но осторожно! И не неситесь впереди меня! Вот же… Демонов в коридоре не было, как не было и глубинных охотников (мне показалось, что облёгченный вздох Айрин был именно из-за этого). Зрелище было гораздо менее впечатляющим, чем можно было подумать. Прямо напротив нашей двери храмовник Бран удерживал вырывающегося Эадрика — эльфа, которого всего год назад привели из эльфинажа, — а Каллен держал за плечи нашего заморыша-новичка Коннора, хоть тот и стоял совершенно неподвижно. Голова у него была опущена, и он то и дело вытирал лицо ладонью. Я подумал было, что Коннор плачет, но потом пригляделся: у него попросту был разбит нос. — Лордёныш! — с ненавистью сказал Эадрик. — Думаешь, что в Круге эльфы тебе тоже прислуживать будут, как там? Снаружи? — А ну молчать! — прикрикнул Бран. — Грегор с тобой разберётся, эль… маг. — Все вы, люди, одинаковы, — прошипел Эадрик и скинул с себя руку Брана. — Ладно! Ведите меня к Грегору, хотите, убивайте, хотите, усмиряйте, мне плевать. Только ни один человек здесь не будет давать мне приказы, как слуге! — Ну-ну, успокойся… Ругающегося Эадрика немедленно увели Бран с Калленом, и все оставшиеся уставились на Коннора. — Что здесь произошло? — пролепетала Петра. — Мальчик, ты… ты же должен быть в библиотеке, вместе с остальными. — Я попросил его проводить меня к месту, где у учеников занятия, — сказал Коннор. Говорил он так тихо, что его едва было слышно. Я вдруг понял, что это — первый раз, когда он заговорил при мне. Речь его была очень внятной и правильной, и я сразу же подумал, что он не из деревенских, как большинство из нас. Я решил, что он городской, из Денерима. — Я не знал, как тут всё… устроено. У нас дома не было таких круглых коридоров. Я представил, как Коннор подходит к Эадрику, который стоит прямо напротив дверей в библиотеку, и говорит: «проводите, меня, пожалуйста, до библиотеки, я не знаю, как мне туда пройти», а потом получает в нос. Конечно, многим бы захотелось его треснуть после такого многообещающего начала, но… не повезло же ему подойти именно к Эадрику! — Почему же ты после завтрака не пошёл за остальными учениками? Коннор пожал плечами и тоскливо уставился в пол. Я вдруг вспомнил, как он один сидел за «проклятым» столом, и почувствовал, что мои щеки горят, будто я заболел. Я повернулся к остальным — с лица Блэка постепенно сползала его ухмылка, а Айрин была такой же красной, каким, должно быть, был я сам. Я вдруг вспомнил, как сам попал в Башню, хоть это было и давно, целых четыре года назад. Мне было семь, и у меня был младший брат, такой же тихий и послушный, как этот Коннор, а отец мой работал на гваренской лесопилке. Там было совсем холодно зимой. Я вспомнил, как мы с братом бродили по уложенным рядами брёвнам, и пахло деревом и смолой и чем-то невероятно ледяным и чистым, как белые облака. Я думал: интересно, если деревья никогда не рубить, то смогут ли они дорасти прямо до этих облаков, чтобы можно было забраться по веткам и пойти погулять там? может быть, есть где-нибудь такое дерево? Я думал про высоту и про деревья, и вдруг одно из брёвен поднялось в воздух. Мы с братом сидели под этим висящим бревном, как под крышей, и смеялись, и снег падал мимо нас. И мы оба успели отскочить, когда бревно вдруг упало, только по ногам немного зацепило — меня за левую, брата — за правую. Когда я рассказал родителям, что случилось, папа нахмурился, а мама заплакала. Потом меня отправили в Церковь, а оттуда увезли в башню на озере. Больше я не видел ни брата, ни родителей. И Коннор, наверное, тоже своих не увидит. — В общем… библиотека вот тут, прямо за нами. Пойдём, мы покажем тебе… ну, всё, что тут есть, полки и прочее, — мой голос был хриплым и каким-то чужим, когда я говорил всё это, и я не совсем верил, что на самом деле это произношу, и, когда замолчал, испытал настоящий ужас — все смотрели на меня, — и вдруг на окровавленном лице Коннора появилась слабая улыбка, и я почувствовал облегчение. — Ага, пойдём! А здорово ты ему врезал, — добавил Блэк, хотя все мы прекрасно видели, что врезали только Коннору, и кровь всё ещё текла у него из носа. — Этому эльфу давно пора было врезать. — Блэкфайер! — Что, Петра? — Ничего. Иди занимайся… чем бы ты там не занимался. Коннор, пойдём, ты должен рассказать всё Ирвингу. — Я бы не хотел, если можно, — тихо сказал Коннор. — Петра, вы не могли бы… если, конечно, получится… но у меня тут кровь идёт, и я боюсь, что на книги накапаю. У нас ведь сегодня будут занятия? Петра помолчала. Потом сделала жест рукой, и лицо Коннора окутала синяя дымка. Когда она исчезла, Коннор вытащил из кармана платок и вытер остатки крови с лица. — Большое спасибо, — вежливо сказал Коннор. — Пожалуйста… Нет, ну и правда — настоящий лорд, — немного удивлённо отозвалась Петра. Историю эту замяли. Эадрик получил удивительно мягкое наказание — отчищать зал Испытаний, который был на самом верху Башни. А Коннор получил не только боевую рану, но ещё и прозвище — оскорбительное «Лордёныш», выкрикнутое Эадриком, трансформировалось в «Лорда» и приклеилось к Коннору намертво, будто он родился под таким именем. Конечно, тогда никто, кроме Грегора и Ирвинга, не знал, что он — сын эрла и родственник покойной королевы. *** Под конец лета пошёл дождь, и он лил и лил, барабаня по крыше и по витражным окнам, лил, вгоняя всех в апатию и уныние. Тогда уже даже нам, младшим, стало известно, что начался Мор, что он катится от Диких Земель Коркари по всему Ферелдену, как мельничные жернова, перемалывая, искореживая всё вокруг себя. Но из окон ничего не было видно, кроме дождя, баламутящего озеро. Многих наставников мы лишились — их отправили на сбор армии в Денерим, — но те, что остались, принялись за наше обучение с удвоенной силой. Мы наконец-то перешли к изучению стихийной магии. Я надеялся, что у меня получится управляться с холодом, а Блэк грезил об огненных шарах, которыми он будет поджигать врагов. Он хотел быть боевым магом, и я хотел с ним за компанию, просто потому, что не мог решить сам, чего мне хочется на самом деле. Помимо стихийной магии, мы продолжали учить и защиту, и исцеление, спускаясь для этого в подвал, чтобы потренироваться на тамошних крысах и пауках. В зале для занятий на втором этаже мы собирались небольшими группами и практиковались, швыряя друг в друга огненные сгустки, которые то мгновенно потухали, то взрывались с огромной силой, и старшая чародейка то и дело обновляла наши барьеры. У меня и Коннора процесс освоения стихийной магии продвигался, как и у всех — с переменным успехом, — а у Блэка и вовсе дело шло из рук вон плохо, из-за чего он был крайне мрачен. Зато Айрин вовсю швырялась в нас огнём, и окутывала наши барьеры коркой льда, и молнии сверкали у неё на кончиках пальцев. Нас часто навещали вербовщики; один из них долго и заинтересованно смотрел, как тренируется Айрин, а потом спросил у старшей чародейки, сколько Айрин лет и прошла ли она Истязание, и разочарованно вздохнул. Про нас с Коннором и Блэком если кто и спрашивал, то только чтобы узнать, когда мы уже прекратим. Все остальные старались обходить нас стороной. — Можно поаккуратнее? — поинтересовался Киннон, когда в ответ на произнесенное мной заклинание Ледяной Хватки в воздухе материализовалась и шлёпнулась на пол омерзительная зелёная жижа. Киннон скривился и отошёл в сторону от неё. Я взглянул на жижу и подумал, что если бы моё настроение имело форму и цвет, то выглядело бы оно именно так. — Эй, поосторожнее! — выкрикнул кто-то. Я тут же пригнулся, и над моей головой пролетел каменный кулак. — Почти хорошо, Коннор, но совсем в другую сторону, — в голосе наставницы Коннора зазвенело отчаяние. — А когда можно будет снова заняться теорией? — вежливо спросил Коннор. — В ближайшее время вы будете только практиковаться. — Мы тренируем так много боевых заклятий потому, что нас отправят сражаться с Мором, да? — Что? Вовсе нет! Сосредоточься. Я вздохнул и забормотал заклинание. Чтобы сделать барьер, нужно представить, что энергия в тебе растёт, как пузырь, и ты оказываешься внутри. Чем быстрее, тем сложнее его делать. Если поспешить, не быть сосредоточенным, то барьер может схлопнуться вовнутрь, а это ощущение не из приятных. Наверное, если бы я не смог построить свой барьер поверх того, что наложила Петра, то меня бы снесло заклинанием, которое произнёс Блэк. Он только начал его говорить, а с его стороны уже повеяло ледяным холодом. Мой барьер задрожал и исчез, а следом начал мерцать и барьер, который наложила Петра. Мне хватило этих нескольких секунд, чтобы прыгнуть за шкаф, и мимо пронеслась вьюга, сметя несколько полок. — Блэкфайер! Прекрати немедленно! — Я не могу! — Обычная отмена! Рассредоточение — и жест отмены! Может, Блэк что-то и попытался сделать, но, судя по донесшимся с другого конца зала воплям, стало ещё хуже. Я уже раздумывал, куда бежать, когда вьюга пойдёт в обратную сторону, как вдруг по залу прокатилась очищающая волна, и всё прекратилось. Барьер мой исчез, как и остаточные эффекты от других заклинаний. После Очищения всегда появлялось такое неприятное чувство тоскливой пустоты, как будто только что стошнило. Младшие ученики недовольно морщились, ученики постарше делали вид, что ничего такого особенного не чуствуют — но у них и магической силы было больше. — Кажется, на сегодня с практическими занятиями закончено, — холодно, под стать прокатившейся вьюге сказала Петра и поморщилась. — Каллен, спасибо, но мы и сами бы справились с… этим. — Не думаю, — угрюмо ответил Каллен и ушел обратно к своему посту, не глядя на нас. Нескольким пострадавшим раздали разогревающие бальзамы и отправили в горячие ванны. Блэк, само собой, раздувался от гордости. — Я вообще-то хотел попробовать сделать снежный кулак — ну, знаешь, как мы делаем каменный. Думал, будет что-то вроде магического снежка. А получилось ещё даже сильнее, — сказал он нам с Коннором, когда мы вышли в коридор. Коннор кинул на Блэка рассеянный взгляд и открыл книгу, прихваченную с полки — в последнее время он заимел привычку читать даже на ходу. — Блэкфайер, — устало сказала Айрин. — Да-а? — Пожалуйста, никаких экспериментов, пока не заведёшь себе свою собственную Башню. *** Иногда мне хочется вернуться назад, в то время, когда будущее было определено, и на каждый вопрос находился простой, однозначный ответ. У меня были друзья. У меня были враги. Храмовники были плохими, а маги — хорошими. Я знал, что проведу в Башне Круга всю жизнь, что у меня не будет имущества, положения в обществе, жены и детей, и не печалился этому. В Башне я никогда не чувствовал себя, как в тюрьме. В отличие от Коннора: он сказал мне однажды, что для него Круг — самая настоящая тюрьма. Потом Коннор добавил, что он заслуживает того, чтобы всю жизнь провести в этой тюрьме. На мой взгляд, он был излишне суров и к себе, и к Кругу. Башня Круга — это не просто место, где храмовники держат магов под замком. Это ещё и укрытие от настоящей жизни для тех, кому тяжело найти осмысленность в бесконечно меняющемся мире, в запутанности человеческих взаимоотношений. Башня была настоящим домом для таких, как я, или, например, Каллен Резерфорд. Это я понял только теперь. *** Новенький Коннор стал частью нашей компании, но всё же он был слишком странным для того, чтобы по-настоящему считать его своим другом. Ночью он часто кричал во сне, поднимая всю спальню — так часто, что старший алхимик намешал ему сонного зелья, чтобы принимать перед сном. Коннор любил слушать наши разговоры и не любил говорить сам, и вид у него всегда был печальный и виноватый, хотя он никогда не делал ничего дурного. Я настолько привык к тому, что Коннор просто ходит тенью рядом с нами, что любое его самостоятельное решение приводило меня в удивление — всё равно, что твоя собака вдруг заговорила. Когда Коннор вдруг высказал желание поучаствовать в блэковском плане, я подумал: интересно, каких сюрпризов от него ещё ждать? Он был последним человеком, который мог бы такое захотеть. А началось всё с одного разговора перед сном. — Между прочим, я узнал, кто подворовывает наши вещи, — с заговорщическим видом сказал Блэк, свесившись со второго яруса нашей общей кровати, и замолчал. Теперь он мог тянуть с продолжением до тех пор, пока не выведет собеседника из себя. Единственный метод борьбы с этим — не обращать внимания на то, что он вообще что-то сказал. Коннор этого не знал. На соседней койке он приподнялся на локтях, и его бледное лицо показалось в полутьме. — И кто? Я закатил глаза. — Ну? — настойчивее сказал Коннор. — А вы догадайтесь. — Кто-то из храмовников? — Пф, нет. — Кто-то из девочек? — Ты ужасного мнения о наших девочках. Вообще-то я думал, что ты-то догадаешься. — Да говори уже! — Лорд, заткнись, я спать пытаюсь, — подал голос другой наш сосед. — Прости, — Коннор начал говорить потише. — Так кто? — Ну, Эадрик. — Да ладно. Зачем ему? — сказал другой заинтересовавшийся, Мэддок. — У меня недавно башмаки пропали, а они на его лапищу не налезут. — Предположим, башмаки твои ты сам посеял. Эльф наш тащит только ценное, чем твои вонючие башмаки не являются. — Значит, Эадрик, — протянул Коннор. — Понятно. — У тебя тоже что-то пропало? Ну, из личного сундука? — Да, — коротко ответил Коннор, а потом я уснул. Меня посвятили в план мести Эадрику утром, в умывальной, когда мы ждали своей очереди, чтобы ополоснуться едва тёплой водой — первыми шли те, что были понаглее и постарше, и вода успевала остыть за это время. — Значит, я подслушал, как Эадрик разговаривает с Годвином. Он ему что-то передаёт в каком-то синем мешке в кладовой, — прошептал мне Блэк. Коннор стоял рядом и, ёжась, переминался с ноги на ногу. Утром здесь и правда было холодновато. — Мало ли что он там ему передаёт. Может, они любовными письмами обмениваются, — сказал я. Коннор неожиданно засмеялся, и Блэк ткнул его в бок. — У Годвина можно покупать разные вещи, а значит, он их откуда-то берёт, — рассудительно заметил Блэк. — Надо нам наведаться в его тайник. — А почему бы просто не рассказать храмовникам? — прошептал я и тут же понял, какую глупость сморозил. — Сдать нашего храмовникам, чтобы они его усмирили? — Блэк укоряюще покачал головой. — Да храмовники и краденое конфискуют, кстати. Так что нет. Мы с тобой проскользнём вечером в кладовую, найдём там этот синий мешок и вернём людям всё, что этот гад утащил. Обсуждаемый нами Эадрик вышел из-за ширмы и кинул в нас грязное полотенце. — Ваша очередь, мелкотня. Я брезгливо откинул полотенце на пол и пошел к ванной, в которой плескалась грязноватая, тёплая вода. При одном взгляде на неё меня разобрала такая досада, что я решил: что бы там не придумал Блэк, я обязательно в этом поучаствую. Оказалось, что Блэк откуда-то раздобыл ключ от кладовой (он наотрез отказывался говорить, как этот ключ к нему попал), но сам туда лезть не хотел. — Нужен человек, который бы стоял около и смотрел, не пойдёт ли туда кто, — прошептал Блэк на молитве, когда жрица Кларисс отошла, чтобы обсудить что-то с храмовником. — И отвлечь, если понадобится. Я для этого идеально подхожу. — Значит, я сам туда должен лезть, что ли? — возмутился я. — О чём это вы там шепчетесь? — Айрин обернулась к нам со своей передней скамьи. — О своих, мужских делах, — отрезал Блэк, и она фыркнула и повернулась обратно. — Можно я тоже пойду? — вдруг сказал Коннор. — Ты? — скептически переспросил Блэк. — Прости, Лорд, но ты слишком воспитанный для такого. — Ты не так хорошо меня знаешь, — едва слышно произнёс Коннор. Блэк недоверчиво хмыкнул, но протестовать не стал. И я тоже не имел ничего против: в конце концов, одному пробираться в кладовую мне сильно-то хотелось. Итак, после ужина мы втроём вместо того, чтобы идти в спальню младших учеников, отправились на второй этаж. День был выбран удачно: большинство храмовников во главе с Грегором помогало в наведении порядка в Зале Истязаний, а Солона Амелл, которая надзирала за этой кладовой, вместе с остальными усмирёнными зачаровывала оружие для отправки в Денерим. Одинокий храмовник Бран клевал носом над длинным столом. Перед ним была книга, но, судя по всему, не самая интересная. Блэк сделал нам знак: спрячьтесь, мол, — и пошёл к нему. Что он наговорил Брану, мы не услышали, но в замочную скважину я увидел, что тот довольно быстро поднялся со своего стула. Мы с Коннором тут же спрятались за изворотом коридора. Стукнула закрывающаяся дверь, следом прозвучали шаги. — …здоровенная крыса, сер! Я хотел жахнуть её ледяным кулаком, но мне запретили колдовать перед сном, я потом уснуть не могу, — донёсся удаляющийся голос Блэка. Коннор отпёр дверь и спрятал ключ в карман; мы вошли в кладовую. Кладовая была вырублена прямо в скале: тут было сыро, а главным источником света были заключённые в стеклянные светильники магические огни. Они были развешены вдоль стен. — Красиво, — сказал Коннор. — В Вал Руайо есть целая улица, увешанная такими фонарями… за это колдовство магам хорошо платят. — А ты там был? — спросил я. — Нет… но я читал об этом. Мы пошли вперёд, разглядывая сундуки и мешки. Тут лежали магические жезлы и рунные камни, и посохи, и какая-то старая одежда, и чего только здесь не было. — Ты видишь какой-нибудь синий мешок? — спросил я. Коннор сел на корточки, разглядывая массивный сундук, внутри которого что-то шуршало. Он постучал по нему, и шуршание прекратилось. — Пока нет. — Придётся пойти дальше. Наверное, это какой-то тайный шифр. Коннор посмотрел вперед, в изгибающийся коридор, и зябко повёл плечами. — Мне кажется, что… — неуверенно сказал он, но не стал договаривать: поднялся на ноги и пошёл вперед. Я пошёл следом за ним. На первом извороте коридора мы наткнулись на трупы гигантских пауков, и я остолбенел. Коннор был так же бледен, как в тот первый день, когда я увидел его на утренней молитве. — Знаешь, — сказал он. — Мне тут что-то не нравится. В этом я был с ним совершенно согласен. Мне уже и мстить Эадрику расхотелось: ну и что, что он вечно к нам цепляется, скоро мы выучим все стихийные заклятия и сможем размазать его по стене, ну, скажем, огненным вихрем, или что там придумал Блэк… или просто подложим ему в кровать дохлую крысу. Или одного из этих пауков. После этого Эадрику, поди, расхочется бродить по кладовым. — Может, пойдём обратно? — спросил я. Мой голос прозвучал на удивление тонко и жалобно, как у девчонки. — Сейчас. Может, у него тайник где-то среди камней. Передёрнувшись, Коннор переступил через пауков и пошёл к стене, на которой висел один одинокий голубой светильник, распространяя вокруг мертвенное сияние. И тут позади раздался звук, который заставил моё сердце подпрыгнуть. Коннор, похоже, тоже это услышал; он застыл на месте и медленно повернулся. Лицо у него было на удивление спокойным. Он медленно поднял руки, как будто собрался произнести заклинание. — Ты чего? — прошептал я. Он взглянул на меня и моргнул; его лицо утратило прежнее странное выражение, стало просто испуганным. — Ну, Блэк! Если нас сейчас поймают… — я не договорил; оттуда, откуда мы пришли, донеслись шаги: одни тяжелые, другие — почти неслышные. Я уже готов был хватать впавшего в ступор Коннора за шиворот и тащить дальше по коридору, но неизвестные остановились там, где мы копались в сундуках и мешках. — Ты всё-таки пришла, как приходила раньше, — голос говорившего мужчины был глухим и таким унылым, будто на обеде перед его носом умыкнули последний кусок картофельного пирога. — Я пришла, чтобы убрать неиспользованные руны. А вам не следует ходить за мной, — ответил ему спокойный голос, от которого у меня пошли мурашки по коже. — Я знаю, что не следует, я, в отличие от тебя, всегда старался держать себя в рамках, — резко ответил мужчина. — Даже сейчас. Создатель! Что я делаю! — Вы стоите у меня на пути. Пожалуйста, отойдите. — Просто… признай, что ты была неправа. Усмирённые не теряют памяти, ты должна помнить, что сама меня заманивала. — Пожалуйста, отойдите. — Прости. Было слышно, как укладывают руны в сундук: аккуратно, по одной. Они немного постукивали, как камешки, из которых летом на берегу я сделал копию нашей Башни. Коннор стоял рядом со мной, прислонившись к стене и почти не дыша. — Мы не должны были этого делать, — печально сказал мужчина, и я вдруг понял, кто это: Каллен, а та, у которой был до жути спокойный голос — Амелл, больше некому. Мне стало ужасно неловко, но не слушать их я не мог, и уйти дальше по коридору — тоже. Каждое движение могло нас выдать. Я послал Создателю короткую молитву о том, чтобы эти двое ушли в другое место. Хлопнула крышка сундука, щёлкнул замок. — Я нашла свой ключ. Новый делать не придётся, — сказала Амелл. — Пожалуйста, поговори со мной. — Если вам нужен запрос на предмет или зачарование, то вы должны обратиться к Грегору за разрешением. — Ты же помнишь прошлый Винтерсенд? Я бы в жизни не подошёл к тебе сам. А ты… это всё было неправильно. — Да. Мне нужно идти, — сказала Амелл. — Вас, магов, нужно держать взаперти, не разрешать разговаривать с другими людьми. Я сказал Грегору, что нужно усилить нормы безопасности, но он только посмеялся надо мной. — Я не маг больше. Но я буду слушаться любых правил, которые направлены на благо Круга. Каллен промолчал. — Теперь мне нужно идти, — сказала Амелл. — Возможно, меня скоро переведут в Киркволл. Грегор не даёт мне присоединиться к армии, чтобы сражаться с Мором. Но, если мы все выживем, то я уеду в Киркволл, и больше никогда сюда не вернусь. Постараюсь про всё забыть. — Рыцарь-командор всегда делает правильные решения, мы должны им подчиняться. Так легче, спокойнее. — Ты тоже про всё забудешь. — Нет. Я не чувствую печали и горести, и радости, и прочего, что смущает разум. Но я никогда ничего не забываю. — Жаль, — тихо сказал Каллен, — жаль. — Мне нужно идти, — сказала Амелл. — Иди. Я не держу тебя. Снова шаги. Я осторожно высунулся и увидел Каллена, сидящего на сундуке и прячущего лицо в ладонях, и стоящую на пороге Амелл, спокойно глядящую на него. — Мне нужно закрыть дверь, — сказала Амелл. Каллен молча встал и вышел, и она вышла вслед за ним, а потом клацнул провернувшийся в замке ключ. Я подумал, что сейчас бы не помешало вернуться в свою спальню, лечь под одеяло и забыть обо всем, что довелось услышать сегодня. — Знаешь… мне что-то расхотелось копаться по тайникам, — сказал я и повернулся к Коннору. Он похлопал себя по карманам, и глаза его стали круглые, как две золотые монеты. — Ключ, — прохрипел Коннор. — Наверное, выпал. Когда мы были у сундуков. Я наклонился, и… — Что?! — …наверное, его Блэк у Амелл украл. Она же сказала, что нашла какой-то потерянный ключ… — …просто замечательно. Коннор принялся искать тайник с удвоенным рвением, как будто от этого зависело, выйдем мы из этой кладовой или останемся здесь навсегда. Среди камней он нашел запрятанный мешок, весь светящийся синим, и дрожащим голосом позвал меня. Я распустил тесёмку: внутри были только склянки с лириумом. Коннор переворошил там всё, но ничего другого не нашёл. Словом, план наш полностью провалился, и перед нами замаячила перспектива просидеть под закрытой дверью всю ночь. Я вовсю укорял себя, дурака, что подписался на этот дурацкий план, и дурака Блэка — за то, что он его придумал и не сказал, что спёр ключ у Амелл. И дурака Эадрика за то, что занимается какими-то дурацкими делами. И дурака Коннора за то, что он потерял дурацкий ключ. Но поделать было нечего. Я подтащил тюк со старыми мантиями к двери и уселся на него, надеясь, что Блэк подойдёт ещё раз и вызволит нас отсюда. Коннор тоже сел на мешок с тряпьём. Вид у него был совершенно спокойный. — Нас теперь тоже усмирят, когда найдут? — спросил Коннор буднично. — Что? Нет! — поспешно ответил я. — Ну, может, посадят в карцер. Знаешь, у нас был такой маг Андерс, из старших — его постоянно в карцер сажали. Мы к нему туда даже как-то кота заносили, он просил. — А за что? — Кота? — Андерса. — Ирвинг говорил, что он «отличается невероятным свободолюбием». — Понятно. Я тоже знал одного мага, который сбегал из Круга. — Да врёшь. — Малефикара. — Да точно врёшь. — Его звали Йован. Он пытался убить моего отца. Я посмотрел на него внимательно. — А ты откуда вообще? — Из Редклиффа. — И отец твой кто? Коннор посмотрел на меня без улыбки. — Эрл Редклиффа. Только не рассказывай никому. Любого другого за такое заявление я бы двинул по уху, чтобы не врал, но Коннору почему-то сразу поверил. — Наверное, я был бы не против, если бы меня усмирили. Так тяжело… вспоминать об этом, — тоскливо сказал Коннор. — Я ведь чуть всех не убил. Потом он добавил: — Этот Йован, малефикар… он учил меня. Ну, не магии крови, а вообще магии, как здесь. Мать не хотела отдавать меня в Круг. А потом отец заболел, и я… в общем, случайно призвал демона. Стал одержимым. Мне теперь каждую ночь это снится. Снилось, пока не стал пить сонное зелье. Но лучше уж вообще без снов, чем так… лучше умереть, чем ещё раз стать одержимым. Сейчас я вспоминаю об этом и думаю: может быть, если бы я повёл себя по другому, нашёл бы правильные слова и дал бы Коннору высказаться, всё и вышло бы по-другому. Но тогда я не знал, как на такое отвечать, и утешать я плохо умел — это всегда выходило у меня неловко. Да здесь, в Круге, и жаловаться было не принято. У каждого за плечами была своя грустная история. — Значит, ты и в самом деле лорд, Лорд, — хмыкнул я, подавив неловкость, и Коннор слабо улыбнулся в ответ. Я устроился поудобнее и приготовился к тому, что найдут нас утром, отперев дверь, и потом посадят в карцер. Мысль о карцере была не из приятных, но уж получше того, что мы вдруг услышали в коридоре. Это был шелест десятка паучьих лап. Я медленно поднялся, вглядываясь туда. — Это ещё что за… — начал Коннор, и я шикнул, чтобы он замолчал. Из-за поворота неторопливо показался паук. Судя по всему, он был родственник тем, чьи трупы мы уже встречали. И он таращился прямо на нас. Коннор тоже медленно поднялся. — Ледяная Хватка, — шепнул я, и он кивнул. Этого паука мы не убили, но приморозили к полу, а за ним начали подтягиваться и остальные члены его паучьей семьи. Было ясно, что справиться со всеми у нас, младших учеников, не получится. — Эй, кто-нибудь, откройте! — я забарабанил в дверь, пока Коннор за моей спиной отпрыгивал от особенно крупного паука. Тот плюнул липкой паутиной в мою сторону, попав на руку, и я с трудом отодрал её от двери. Тогда я повернулся и начал вспоминать всё, чему выучился на уроках стихийной магии за последние недели. Слабенькие Ледяные Хватки, хилые Огненные Шары… у Коннора дела шли не лучше. — Я больше не могу! — выкрикнул он. — Ты же уже призывал демона? — я нервно рассмеялся. — Самое время призвать ещё одного! — Да пошёл ты! Сразу стало понятно, что помощи от Коннора не дождёшься. Перепрыгнув сразу через двух пауков (их челюсти клацнули под моими ногами), я выбежал в ту часть коридора, где мы прятались от Каллена с Амелл. В углу светился голубым разворошенный нами мешок с лириумом. Не думая, я захапал столько склянок, сколько смог, и швырнул одной в подбирающегося паука. Тот зашипел, когда стекло разбилось и по его мохнатой шкуре покатилась синяя жидкость. Я никогда не принимал лириум, но знал, что его используют храмовники и маги, у которых заканчиваются силы. Одну склянку я кинул Коннору, и открутил крышку у другой. На вкус лириум был, как жидкий огонь; мне немедленно захотелось выплюнуть его, но вдруг я почувствовал в себе силу, о которой не подозревал раньше; она требовала чего-то мощного, чего-то невероятного… Я подумал про снежинки, мягко падающие на лежащие брёвна, крикнул Коннору, чтобы он сделал барьер, и выпустил в кладовую заклинание снежной бури, которое недавно на занятиях произнёс Блэк. Воздух стал ледяным и чистым, как белые облака, и яростно обрушился на нас. А потом сила ушла и утянула меня в тёмную пустоту. Очнулся я уже в лазарете. На соседней койке с затравленным видом сидел Коннор, а надо мной стояли Блэк и Айрин. У Блэка вид был виноватый, а у Айрин — одновременно сердитый и обеспокоенный. Я приподнялся на своей кровати. Из огромного витража на меня упал тёплый солнечный свет, и я застонал. Голова раскалывалась. — Привет, — негромко сказал Коннор. — Я уже всё рассказал Первому Чародею, пока ты спал. Они с сером Грегором ругаются в коридоре. — Решают, усмирять нас или просто бросить с Башни в озеро? — поинтересовался я, надеясь немного оживить обстановку — больно мрачные у всех были физиономии. Почему-то никто даже не улыбнулся. — Я так и знала, что вы что-то замышляете, — тихо сказала Айрин. — Блэк мне рассказал, что вы пошли в кладовую. Но это было опасно, поэтому я сразу пошла к старшей чародейке. Простите, что так получилось… — Не извиняйся. Если бы не ты, то нас бы сожрали пауки, — спокойно сказал Коннор, и от его тона у меня мурашки по коже побежали — говорил он так, как будто его уже успели усмирить. — Значит, всё было бесполезно, — протянул я, вспомнив, как позорно упал в обморок посреди сражения с пауками. — Не совсем, — ободряюще протянул Блэк. — Вы разоблачили подпольных торговцев лириумом… правда, про них и так все знали. Но вы определённо вывели их на чистую воду. В лазарет вошли Ирвинг с Грегором. — Брысь отсюда, — строго сказал Ирвинг, и Блэк с Айрин мигом соскочили с соседних кроватей. — Удачи, — шепнула Айрин нам прежде, чем уйти. Я кисло улыбнулся в ответ. Ирвинг посмотрел на меня так, что меня пробило холодным потом. Сразу стало понятно, что ничего, кроме неприятностей, меня в ближайшее время не ждёт. — Итак, — сказал Ирвинг и замолк, внимательно разглядывая меня. — Вы нарушили порядок, совершили кражу и проникли в помещение, где вам нельзя находиться, — сурово перечислил Грегор. — Но мы ничего не украли! — запротестовал я. — Кладовая была открыта краденым ключом. Усмирённая Амелл сказала, что он пропадал у неё, и что она вошла через открытую дверь, а ключ лежал у сундуков. — Но в кладовой мы ничего не украли, — уже потише добавил я. Взгляд Ирвинга будто бы сказал мне: лучше молчи, парень. Грегор зыркнул на меня сурово и повернулся к Коннору: — У ученика Эадрика, про которого ты говорил, были найдены подозрительные предметы в личных вещах. Он вытащил какой-то медальон из кармана, и Коннор сразу подобрался на своей кровати. — Кажется, эту вещь ты искал? — уже более мягким тоном сказал Грегор. — Да, — нервно отозвался Коннор. — Ты должен знать, что в Круге запрещено общаться со своими прежними родственниками. Твоя семья теперь здесь. — Но я не общаюсь, это всего лишь медальон, сер… — Медальон с портретами родителей. Лучше бы тебе избавиться от него, ученик. — Оставь, Грегор, — сказал Ирвинг. — Пусть у мальчика будет это воспоминание. — Одни проблемы от этих воспоминаний, — проворчал Грегор, но всё-таки отдал медальон Коннору. Тот немедленно надел его на шею и спрятал под рубашку. — Наказание вам будет определено позже, когда лекарь выпустит вас из лазарета. А что касается тебя… — тут Грегор посмотрел на меня, а потом переглянулся с Ирвингом. — Пусть об этом расскажет Первый Чародей. Я и так потратил на вас слишком много времени. Они с Ирвингом распрощались, а потом Грегор ушёл. Почему-то с его отсутствием мне стало ещё страшнее. — Вы меня усмирите? — холодея, спросил я. — Мой мальчик, ты сам себя едва не усмирил, — сказал Ирвинг. Вид у него был сочувствующий. — В твоём возрасте лучше не употреблять лириум, тем более в таких количествах… магии нужно дать время, чтобы развиться самостоятельно, дать ей наполниться до предела, прежде чем усиливать лириумом. Конечно, ситуация была, так сказать, отчаянная. Я смотрел на Ирвинга во все глаза. Он кашлянул. — Боюсь, что сильным… магом тебе уже не быть, — мягко сказал Ирвинг. — Но магическая сила не ушла от тебя окончательно. Ты не отрезал себе доступ от Тени, и в положенное время пройдёшь своё Истязание и станешь… полноценным членом Круга. Но с остальными учениками ты заниматься не будешь. Я направлю тебя к старшему чародею Даллену, он станет твоим наставником. Я вспомнил этого Даллена: он вечно сидел в своём углу в библиотеке, разбирая древние тома на тевинтерском, древнеэльфийском и на языке рун… Одна мысль о том, что и я стану таким… — Не расстраивайся так сильно, — мягко сказал Ирвинг. — Все хотят быть боевыми магами, но настоящая сила — в словах, которые мало кто может прочесть. Тот, кто владеет тайнами, владеет чем-то большим, нежели магическое мастерство. Потом он пожелал нам скорее выздоравливать, кивнул на прощание и ушёл. Мы с Коннором остались в лазарете одни, и он смотрел на свой медальон, и я смотрел в витражное окно, и мы не сказали ни слова друг другу. *** Тогда я был настолько глуп, что не понял ничего из того, что сказал мне Ирвинг. Потом я узнал, как прав он был, и узнал, что его собственная сила была не в том, что он мог наколдовать огненный шторм, способный воспламенить даже воды озера. Мне не хватало Ирвинга, когда он покинул нас, и ещё сильнее стало не хватать, когда я занял его место. А потом привычный мир начал рушиться. Именно в этот день я в последний раз увидел Коннора. Я не встречал его почти двадцать лет с тех пор, как в небе появилась первая Брешь, и считал, что Коннор погиб, убит демонами из Разрывов, храмовниками или магами-отступниками. Но я сразу узнал его, когда он подошёл ко мне в сумерках после сражения за Башню. Оно теперь известно, как «Битва на Башне», хотя настоящая битва случилась на берегу. Битва эта была уже закончена, и в свете подступающего утра я стоял на берегу, глядя на небольшой остров, где прошла вся наша жизнь. Тени позади меня сгустились, и из этой тени вышел кто-то; я обернулся, услышав лёгкие шаги и зная, что не смогу сопротивляться, если меня захотят убить. Странно, но именно осознание своей беспомощности сделало меня спокойным и уверенным. Человек был высоким и тощим; его взгляд был печален и серьёзен, а каштаново-рыжеватые волосы только подчеркивали нездоровую бледность его лица. — Привет, Коннор, — сказал я и улыбнулся. — Ты совсем не изменился. — А ты изменился, — тихо ответил он. — Говорят, ты стал Первым. Никогда бы не подумал. — Я сам был немало удивлён. Что же, ты решил присоединиться к нам теперь? — Нет, — ответил он. На его груди сверкнул волчий медальон: серебряная пасть, острые клыки. — Раньше ты носил на шее своих отца и мать, — заметил я. — Ты забыл про них? — Никогда. Я делаю это ради них, и тебе тоже стоит присоединиться к нам. — Отчего это? — сказал я, ухмыляясь. — Потому, что мир, который существует, неправилен. Всё должно быть не так. Раньше я думал, что всех магов лучше усмирять, чтобы у них не было искушения… теперь я думаю, что дело не в магах, а в существующем порядке вещей. Он неестественен. Мы вернём всё так, как должно. — Ты не знаешь, о чем говоришь. — Я верю тому, кто нас ведёт. — Ты даже не эльф, Коннор. Зачем тебе? Ты ведь человек. Ты умрёшь. — Я не человек, я маг, — тихо отозвался он. — И я подвергаю всех опасности. И лучше умру, чем стану одержимым. Или позволю другим. Он явно не понимал, что подвергает всех опасности, убивая людей направо-налево. — Для этого ли ты присоединился к Ужасному Волку? Только ради того, чтобы не стать одержимым? — спросил я, и он отвёл взгляд. — Что он пообещал тебе дать? Или, может, вернуть? Конечно, Коннор не ответил. — Тот, за кем ты идёшь — великий обманщик, — добавил я, уже зная, что нет таких слов, которые смогли бы его переубедить — все они остались там, в невозвратном прошлом. Коннор глянул на меня почти презрительно. Судя по всему, верные слова для него смог найти только Фен’Харел. — Говорят, что Первого Чародея назначили не за его магическую силу, а за его мудрость. Но теперь я вижу, что Первый Чародей — не только слабак, но и дурак. — Что есть, то есть, — почти весело откликнулся я. — Надо признать, что я бы предпочёл лишний кусочек картофельного пирога, чем эту должность. Но уж как вышло. Зачем ты хотел поговорить со мной? — Я надеялся, что ты образумишься и пойдёшь за нами. Война с магами не в наших интересах. — Когда интересы одних противоречат другим, получается война. — Тогда мы уничтожим один Круг за другим, как уничтожили этот. — Этот? — я ухмыльнулся. — Вы не уничтожили нас, Коннор. Мы теперь сильнее, чем когда бы то ни было. Он помолчал. Потом сказал, глядя на Башню посреди озера: — Она никогда не была мне домом, и вы никогда не были моей семьёй. — Я знаю. И сожалею об этом. — И мы не были друзьями. — Это так. Но могли бы ими быть. — Да, могли бы. Но теперь уже не будем. Коннор исчез в тени так же неожиданно, как и появился. Я прошёлся по полю битвы: остатки демонов, мёртвые эльфы, кучка недобитых магов. Многие лекари, к счастью, уцелели, и теперь ходили по берегу, пытаясь спасти хоть кого-то из раненых. Я знал, что мы проиграли, но всё же нас не уничтожили полностью. Тогда я вернулся на прежнее место, подобрал свою мантию и сел на берегу. Посреди озера горела Башня, и её стены рушились в воду.