Дрифт

И знал бы ты, Каково это — одним остаться, Они все хотели, чтобы мы упали, Но я никогда и ни за что не сдамся.

Руки трясутся так сильно, что мне приходится дважды поднимать телефон с пола. Живот сводит от животрепещущего страха, который словно бьёт меня по органам. Голова разрывается от ноющей боли. В висках стучит и пульсирует кровь. Лоб покрывается испариной. Чувствую, как по щеке скользит капля пота. Отбрасываю непослушные локоны волос за спину. Уехать из Королёва было весьма проблематично, так как дважды задерживали поезд. В Москве ситуация не блестит большей перспективой — я два раза застреваю в часовой пробке и миллиард раз жалею о том, что не поехала в метро, а выбрала такси. В добавок ко всему ещё и телефон сел на вокзале, так что восьмичасовой путь до дома мне пришлось пережить наедине с сотней тысяч мыслей в голове, которые буквально сжирали мне мозг. Домой возвращаюсь лишь в восемь часов вечера, уставшая, голодная и грязная, словно побывала в каком-то туристическом квесте. Так что пока телефон мирно лежал на тумбе и заряжался, я, наконец, смыла с себя ужас последних суток. Уверяю себя в том, что это мой единственный шанс спасти сестру. Другого не будет. Её жизнь сейчас висит на таком тонком волоске, что у меня кровь стынет в жилах. Я не могу потерять Машку. Я не могу дать ей умереть.

Четыре года назад

После очередной тренировки на тачках я вернулась домой ближе к девяти часам вечера. В квартире ярко горел свет, слепя глаза. Странно. Машка уже должна спать, а папа должен сидеть рядом с её кроватью и охранять сон сестры, как он делает это всё время, потому что мама в больнице. Я тихо сбросила со своих вспотевших ног потрёпанные «конверсы» и, спрятав ладони в карманы джинсового комбинезона, на цыпочках начала двигаться в направлении ванной комнаты. Сентябрь подошёл к концу, но я продолжала надевать свой любимый джинсовый комбинезон и водолазку в чёрно-белую полоску. Вечера холодные, но Артур всегда даёт мне свою кожаную куртку, поэтому свою таскать смысла нет. Моё сердце ушло в пятки, когда в коридоре резко возник папа с абсолютной печалью на лице. Его глаза были заплаканными и, у меня создалось ощущение, что сейчас он разрыдается или, у него начнётся истерика. Я жалобно подняла свои глаза на папу, который был на две головы выше меня, и состроила щенячью мордочку. — Прости, папа. Я знаю, что должна была быть дома час назад, но… Мы со Светкой долго делали домашку по физике, вот и задержались немного, — сказала я, ни чуть не стыдясь собственного вранья. Я привыкла к тому, что мне необходимо скрывать своё увлечение гонками от родителей. А ложь — это лучший способ что-то скрыть. Папа сжал края своей грязной клетчатой рубашки и глубоко вздохнул. Его сальные волосы блестели в свете скудной лампы нашей узкой прихожей. Неужели он так сильно расстроился из-за того, что я опоздала? Это ведь не в первый раз. — Маму привезли сегодня, — тихо сказал папа. Внутри меня что-то затрепетало, словно крылья бабочек начали щекотать мою кожу. Я силилась улыбнуться, но, видя скорбную грусть на лице папы, не смогла этого сделать. Бьюсь об заклад, что моя недоулыбка походила на звериный оскал. — Мне можно к ней? — тихо спросила я, кладя руку на ручку двери родительской спальни. Папа начал тяжело и учащённо дышать, словно ему перекрыли доступ к кислороду. Потом он посмотрел на меня так, что этот взгляд я запомнила надолго. Его голубые потухшие глаза покрылись пеленой слёз и, по его щекам сразу заструились горячие дорожки воды. Он смотрел на меня так, словно сейчас я рассыплюсь на сотни маленьких частиц. Словно прямо сейчас случится конец света и, мы все погибнем. Он был так несчастен, будто в один момент потерял всю свою семью. Моё сердце начало болезненно ныть. — Конечно, — слабо улыбнулся папа, утирая слёзы. Он поцеловал меня в лоб и удалился на кухню. Я лишь слышала его тихие ругательства и громкие всхлипы. Тихо приоткрыв дверь в спальню родителей, я удивилась темноте и холоду, которые царили в этом просторном помещении, отделанном в стиле ретро — любимый жанр и стиль мамы. У дальней стены стояла большая кровать из тёмного дерева с чёрным пастельным бельём. Спинка кровати была отделана деревянной резьбой. Машка любила выводить на ней узоры. Несколько комодов, сделанных из такого же дерева, стояли напротив кровати и у правой стены. На стенах бежевого цвета висели красивые картины с разнообразными пейзажами, купленные на блошином рынке. На светлом паркете был расстелен старый ковёр со странными узорами, похожими на ромбы и круги. Мама лежала на кровати, прикрыв глаза. Её бледные тощие руки были сложены на груди. На одной ладони до сих пор сверкало обручальное кольцо. На голову мамы был повязан шарф тёмно-синего цвета. Её бледная кожа в свете настольной лампы казалась жёлтой. Я громко сглотнула и подбежала к маме, присев у её кровати на колени. Она меня не услышала. Я накрыла её ладонь своей. Холод её кожи едва не заставил меня упасть в обморок. Веки мамы были похожи на фиолетовые синяки. По её рукам вились ниточки ярко-синих вен. От мамы пахло знакомой ванилью, вперемешку с чем-то очень кислым и неприятным. Мама приоткрыла глаза и, её пухлые губы изогнулись в слабой улыбке. Она старалась не открывать рот, чтобы я не видела её зубы. — Риточка… — тихо сказала мама. Я слышала, как тяжело ей говорить. Она буквально задыхалась на каждой букве. — … ты пришла. Мама медленно подняла свою тонкую ладонь и положила её мне на голову. Я уткнулась подбородком в её плечо, смотря, как её изумрудные глаза стали тёмно-серыми. Я почти не слышала, как мамино сердце бьётся. Даже её грудь вздымалась так редко, словно мама не дышит. Мама стала такой худой. Она стала весить даже меньше, чем я. Даже Машка ненамного легче её. Смотря на свою мамочку, которая больше походила на ожившего мертвеца, я зарыдала. Горячие слёзы струились по моим щекам, капая на мамину кровать. Вот почему папа смотрел на меня так в коридоре. Мама умирает… — Ты плачешь? — испуганно спросила мама. Её взгляд бегал по мне, словно она меня не видит. Я сжала её ладонь двумя руками. — Нет, — ответила я, утирая слёзы и с трудом сдерживая всхлипы. — Не плачу. Мама улыбнулась и погладила меня по голове. Это было так приятно, что я прикрыла глаза, будто кошка гладит своего котёнка. Мама положила свою шершавую ладонь на мою. — Помнишь, я тебе говорила, что сильный человек должен бороться за то, чтобы быть во всём первым? — спросила мама. Её тёплое дыхание обжигало мою щёку. Я кивнула. Мама говорила мне эту фразу, когда я впервые получила двойку по математике в четвёртом классе и разрыдалась. — Рита, это не правда. По-настоящему сильный человек должен уметь любить так сильно, чтобы сносить любые стены, любые преграды. Он должен любить так сильно, чтобы в любой момент спасти свою семью, любовь, жизнь. Я слушала маму внимательно, вникая во все сказанные ею слова. Каждая буква отпечатывалась в моём мозгу, как мантра, как молитва. Изредка мама корчилась от боли, словно кто-то бил её по голове. Говорила она очень медленно, будто это последние слова в её жизни. — Ты должна мне кое-что пообещать, — сказала мама, сжимая мою ладонь. — Я всё сделаю, — уверенно отозвалась я, заглядывая в мамины глаза. Она меня не видела. Лишь смотрела куда-то вдаль, сжимая мою ладонь. — Обещай, что, чтобы не случилось, ты позаботишься о папе и о Машке. Не смотря ни на какие невзгоды, ты будешь о них заботиться, ты всегда будешь рядом с ними. Обещай, — хрипло сказала мама. По её щекам заструились слёзы. — Обещаю, — тихо ответила я. Мама притянула меня к себе за голову и поцеловала в макушку. — А теперь иди спать, Рита. Я уже спела Машке. Не забывай петь ей нашу колыбельную перед сном. Она без неё не засыпает, — дрожащим голосом сказала мама. Я кивнула и, поцеловав маму в щёку, поднялась с пола. Мои руки тряслись, а внутри всё свело от страха. Я на вялых ногах поплелась к двери, чувствуя, как по моим щекам бегут ручейки горячих слёз, капая на пол. — Рита! — позвала мама. Я быстро обернулась. Мама уже прикрывала глаза. — Я люблю тебя, дочка. — Я тоже люблю тебя, мам, — ответила я, улыбнувшись. Мама закрыла глаза и погрузилась в сон. Наверно, в вечный сон. Я открыла дверь и покинула спальню родителей, насквозь пропитанную запахом боли и смерти. Той ночью мама умерла…

Настоящее время

Я обязана выполнять всё, что обещала маме. Я обязана спасти Машку. Сжавшись на диване, словно избитый щенок, я набираю знакомый номер, даже не надеясь на то, что этот номер до сих пор существует. Испытываю невероятное облегчение и не менее сильный страх, когда слышу громкие гудки. Тереблю плед с бахромой вспотевшими ладонями. Инстинктивно трясу ногой, будто больше заняться нечем. После долгих пяти гудков, в трубке слышится знакомый голос. Голос, похожий на голос дикого хищника. Он пробирает меня до костей. Я застываю на месте, словно мою шею обвила хищная змея и, при любом моём движении, она начнёт меня душить. — Алло. — Серёжа, это ты? — срывающимся голос спрашиваю я, еле-еле ворочая парализованным от страха языком. Какая же я трусиха! Мне нужно перестать бояться его. Слышу в трубке тихий смешок. — Какая великая честь — звонок от самой Риты Вышнеградской, — смеётся Минаев. Я сжимаю руки в кулаки. Как вовремя я перевязала их бинтами. — Если ты звонишь на счёт Кирюхи, мы уже замяли дело. Можешь не переживать. — Мне плевать на Незборецкого — с ненавистью в голосе говорю я. Упоминание этого имени заставляет внутри меня всё переворачиваться. Испытывать каждый раз дикую боль в сердце. Минаев громко свистит и закатывается своим дьявольским смехом. — Неужели перепихнулись и разбежались? У-у-у, Ритка, ну от тебя я этого не ожидал. — Минаев, кончай прикалываться, — говорю я, сжимая телефон в руке. — Мне нужна твоя помощь. На пять секунд в трубке царит молчание. — Что случилось? — спрашивает Минаев не своим ироничным голосом. Серёга словно настораживается, словно ждёт от меня ловушку. — Это не телефонный разговор. Нам нужно встретиться лично, — требовательно говорю я, не веря собственным словам. Я предлагаю своему убийце встретиться лично. — Что тебе нужно, Рита? — Мне нужны деньги. Восемьдесят пять тысяч долларов. Это всё, что тебе стоит сейчас знать. Подробности при встрече. — Ну-у, хорошо, — словно сомневаясь, отвечает Минаев. — Завтра в восемь часов вечера встретимся в «Бургомистре». — Договорились, — тихо говорю я, прикрывая глаза. — До встречи, Маргарита, — нежно говорит Минаев и отбивает вызов. От отвращения у меня появляется желание прочистить и без того пустой желудок. Двое суток не брать в рот пищи — это не лучшая затея. Устало кладу голову на подушку дивана, сворачиваюсь в комочек. Прикрываю глаза, надеясь, что смогу хоть немного поспать, пока не приснится очередной кошмар. Но кошмар посещает меня в реальности. Входная дверь начинает трястись под сильными ударами. Я вскакиваю, беру с тумбы канделябр. Сердце стучит так громко, что у меня создаётся ощущение, что движусь в его ритме. Вот и пригодился подарок от Сашки на восьмое марта. Только воров мне не хватает для полного и умопомрачительного счастья. Подхожу к двери, аккуратно заглядывая в глазок. Тут же усмехаюсь и облегчённо выдыхаю. Сашка и Алина решили меня навестить, а я едва не устраиваю из их визита «Ограбление по-итальянски». Ставлю канделябр на тумбу в прихожей. Да уж, более комичной ситуации и представить нельзя. Открываю дверь и отлетаю назад от того, как резко в квартиру заходят друзья. Оба явно о-очень недовольны. Сашка крутит пальцем у виска, закрывая входную дверь, а Алинка сверлит меня злым взглядом, уперев руки в бока. Даже злая и замёрзшая подруга выглядит, как голливудская звезда, а Сашка, как всегда, выглядит, как парень, сошедший с обложки итальянского «вок». — У нас всего один вопрос, — зло говорит Алина, снимая с себя чёрное пальто. — Какого чёрта? Почему твой телефон весь день недоступен? И где ты, мать твою, была? — Это три вопроса, — говорю я, устало следуя в гостиную. Плюхаюсь на диван, а следом за мной садится Алина, не сводя с меня настороженного взгляда. Сашка недовольно присаживается на стул напротив нас, перевернув стул спинкой вперёд. — Сейчас не время для шуток, Вышнеградская, — скрипя зубами, говорит Сашка. — Как только Алина сказала мне, что вы с Незборецким расстались… — Мы не встречались, — резко говорю я, чувствуя, как противно начинает ныть сердце. Меньше всего сейчас я хочу думать о Кирилле. Алина с сожалением смотрит на меня и кладёт руку мне на плечо. — Артур мне всё рассказал. Я хочу, чтобы ты знала, что мы всегда будем с тобой. Мы никуда не денемся. И ты можешь на нас рассчитывать всегда и во всём, — тихо, но настойчиво и уверенно говорит Алинка, сжимая моё плечо. Вижу в её глазах искренность, на которую способен не каждый человек. Я выдавливаю из себя улыбку. — Ритка, чё случилось? У тебя такое лицо, будто по тебе всю ночь бульдозер ездил, — настороженно говорит Сашка. На меня смотрят две пары любопытных и заботливых глаз. Я не хочу, чтобы они знали, но в тоже время понимаю, что это необходимо. Они — мои лучшие друзья. Я не могу скрывать от них ничего. Но я так не хочу, чтобы они начали меня жалеть. — Вышнеградская, если ты сейчас же нам всё не расскажешь, — предупреждающе говорит Алинка. Я устало выдыхаю и начинаю рассказывать друзьям обо всём, что произошло со мной после той отвратительной встречи с Кириллом в парке. Всё время своего рассказа я не смотрю на друзей. Не хочу видеть их жалостливые и сочувствующие лица. Мой взгляд прикован к ковру на полу, словно он показывает мне картинку прошлого. После моего рассказа в комнате повисает гремящая тишина, от которой в моей голове начинают звенеть какие-то невиданные звуки, вроде тихого шипения. — Мы заплатим, — уверенно говорит Саша, сжимая руки в кулаки. — Да, мы найдём деньги сегодня же, — уверенно поддерживает Алинка. Я поднимаю на друзей решительный взгляд. — Нет, — сквозь зубы выдаю я. — Я не собираюсь брать деньги в долг. — Какой долг? Мы друзья, — говорит Сашка, разведя руками. В его взгляде читается обида, словно я ударила друга по лицу без причины. — Ребят, я правда вам благодарна, но… Прошу вас, я уже нашла деньги сама. Не волнуйтесь. Я в состоянии сама помочь своей семье, — усталым голосом говорю я, слабо улыбаясь друзьям. — А сейчас я очень хочу спать. Алина и Саша обречённо переглядываются. — Если засунешь свою гордость в задницу, звони, — говорит Саша. Я улыбаюсь другу и крепко его обнимаю. Он устало выдыхает и обнимает меня в ответ. Сашка уходит в прихожую, нервно теребя края своей чёрной рубашки. Я поворачиваюсь к подруге, которая задумчиво смотрит на меня, и буквально жжёт во мне дыры. И с каких пор Алинка стала лучше меня понимать? — Где ты нашла деньги? — спрашивает Алина, поднимаясь с дивана и складывая руки на груди. Я стыдливо опускаю глаза. Алина сжимает мои плечи и встряхивает их так, что я чувствую боль. — Вышнеградская, еби тебя в рот, что ты ещё задумала? Панель? — Нет, — испуганно говорю я, хотя вариант подруги не так уж и плох. Но там деньги я буду зарабатывать слишком долго. — Алин, поверь, ничего страшного я не задумала. Клянусь, что через пару дней я вернусь в универ, как ни в чём не бывало. Обещаю. Алина долго смотрит на меня, тяжело дыша. Она всё понимает. Понимает, что шанс того, что я вернусь чрезвычайно мал. Но я должна сделать то, что обязалась делать перед мамой. Должна спасти сестру. — Помни, что у тебя всегда есть мы, ладно? — устало говорит Алина. Я киваю и крепко-крепко обнимаю её, вдыхая знакомый аромат вербены и граната. Моментально приходит чувство спокойствия. — Только никому не говори об этом, — требовательно говорю я, отрываясь от подруги. — Не скажу, — кивает подруга. Провожаю друзей и, отправив в рот маленькую булочку, ложусь спать. Этой ночью мне не снится абсолютно ничего, словно даже из моей головы выжили все соки. Просыпаюсь поздним утром и провожу в постели последующие два часа, тупо пялясь в стену. Миллионы вопросов без ответов кружатся в моей голове. Что будет дальше? К чему приведёт встреча с Минаевым? Смогу ли я уговорить его? Только на один вопрос я точно знаю ответ. Что будет с Машкой? Я спасу сестру. Спасу её, чего бы мне это не стоило. Даже если мне придётся душу дьяволу продать, я сделаю это. Пытаясь отвлечься от дурных мыслей, я затеваю в квартире генеральную уборку, которая по праву требуется моему жилищу. Скорее всего скоро я буду жить в общежитии, если вообще буду жить после задуманного. Вечер приближается незаметно. С удивлением обнаруживаю, что до встречи осталось полтора часа, а я всё ещё напоминаю ходячего мертвеца. Душ, макияж и приличные джинсы с рубашкой немного разбавляют мой уставший вид. Но бледность лица и искусанные губы не скроешь ничем. Заплетаю волосы в небрежные колоски и набрасываю на себя парку. Такси уже ждёт внизу. Надеюсь, что пробки не «осчастливят» меня сегодня. В машине испытываю странное спокойствие, будто еду на встречу с хорошим другом, а моя сестра в полном порядке. Даже моё дыхание ровное и спокойное. Только вот перебинтованные руки немного подрагивают. «Бургомистр» — это весьма популярный пивной ресторан, расположенной на Театральной площади, в центре Москвы. Здание, выполненное в тёмно-красных и коричневых цветах, выглядит весьма строго и презентабельно. Но яркие огни продолжают напоминать о том, что вечером Москва — это праздник ярких красок и света. Внутри разносится приятный запах пива и каких-то вкусных блюд. Обстановка напоминает американские пабы. Вся мебель сделана из дорогого лакированного дерева. Барная стойка напоминает хранилище сотни разных сортов пива. Сейчас ресторан забит людьми, смеющимися и веселящимися. Мои глаза усердно изучают толпу и, наконец, я замечаю Серёжу, сидящего за уютным столиком у окна в углу. Плюхаюсь напротив него, даже не снимая парки. Задерживаться здесь надолго я не собираюсь. Минаев переводит на меня взгляд и делает глоток из кружки. Он в своём репертуаре. Уже заказал себе пива и закуску в виде чипсов и орехов. Его светлые волосы напоминают мне лёд, а взгляд и подавно кажется каким-то тёмным. На нём обтягивающая чёрная футболка с длинными рукавами, выдающая наружу все его мышцы. Стоит отдать этому скоту должное — он невероятно красив. Ловлю ревнивые взгляды мимо проходящих девушек. Так и хочется закричать им, что тот, кто напротив меня, не мой парень, а человек, которого я искренне ненавижу и, он пытался меня убить. Пусть забирают его с потрохами, я даже доплатить готова. — Привет, — улыбается Серёга, глядя на меня светящимися глазами. Да этот упырь ещё и счастлив. Шрамы на его лице, которые оставил Артур, я разглядываю с каким-то благоговением. Я фыркаю и скрещиваю руки на груди. — Перейдём к делу, — небрежно говорю я, сверля Минаева ненавистным взглядом. Серёга пожимает плечами. — Я могу дать тебе деньги в любом количестве, — говорит он, делая глотки из кружки. — Но за пару ненавязчивых услуг. — Мне не нужны твои подачки, — едко выдаю я, сжимая руки в кулаки и наклоняясь к лицу Серёги. Он переводит взгляд на меня, а потом на мои губы. Так бы и заехала ему по физиономии. — Я в курсе, что ты знаешь всё о любительских заездах, на которых реально заработать серьёзные бабки. Мне нужно, чтобы ты нашёл для меня гонку, на которой я смогу заработать восемьдесят пять тысяч баксов. От моего требовательного голоса Минаев погружается в раздумья. Он склоняет голову набок. — Ты должна кое-что мне сказать, — медленно говорит он. От напряжения я чувствую, как моё дыхание перехватывает. — Пожалуйста, — выдавливаю я из себя, чувствуя, как ненависть заполоняет мою голову. Минаев заливается громким смехом. Я закатываю глаза. Чувствую жжение ярости внутри. — Я имею в виду совсем иное. Мне нужно знать, зачем тебе такие бабки. — Машка умирает. Она… больна. Ей нужна операция в Израиле. Времени у неё почти нет, — устало говорю я, опуская взгляд. В глазах Серёги сквозит что-то помимо его глупой насмешки. Неужели ему меня жалко? — Хорошо. Ближайший заезд на заброшенном шоссе в Подмосковье, послезавтра в полночь. Там будет знаменитый Рейд. Этот чувак ставит на гонках свои тачки. А они у него стоят лимонов двадцать не меньше. Уверена, что осилишь такого конкурента? — спрашивает Минаев, задирая брови наверх. — Уверена, — киваю я. — Я не хотел подставлять тебя тогда, Рита. Я просто ненавижу людей, которые лишь делают вид, что живут гонками и которые встают у меня на пути. Передавай привет Кирюхе, если вы конечно ещё общаетесь, — шипит Минаев и поднимается со своего места, снимая с вешалки парку. От его голоса кровь стынет в моих жилах. — До встречи, киска. Как только Минаев уходит, я расслабляюсь, словно мой душитель ослабил хватку на моей шее. Продолжаю сидеть, тупо пялясь на свои руки. У меня появился шанс спасти сестру, стоит только руку протянуть и, у меня куча денег в руках. Конечно, всё не так просто. Гонки — это жизнь, висящая на волоске. Резкий звонок телефона заставляет меня вздрогнуть. Смотрю на дисплей, а внутри всё скукоживается от страха. Папа. Неужели что-то с Машкой? — Алло, — говорю я сбивчивым голосом. — Рита, — говорит папа. Я хмурюсь. Его голос такой радостный, словно он выиграл в лотерею. — Я не знаю, как благодарить твоего друга. Откуда у тебя такие друзья вообще? — Пап, ты о чём? — насторожено спрашиваю я. Улыбка трогает мои губы. Таким радостным папу я никогда не слышала. Его голос так взволнован, так счастлив. — Ну как же, сегодня вечером пришла необходимая на операцию сумма. Отправивший представился твоим хорошим другом. Завтра Машку транспортируют в Израиль. А через пару дней у неё операция. Она будет жить, — говорит папа, буквально задыхаясь от счастья. — Пап, но… — начинаю я. Отец меня перебивает. — Скажи своему другу огромное спасибо. Мы в долгу у него до конца жизни. Жаль, что ты не успеешь с Машкой встретиться. Врачи тут уже суетятся с этим перелётом. В общем, когда мы вернёмся, я тебе позвоню. Может, даже встретимся в Москве. А сейчас, Рита, мне пора. Помни, что я люблю тебя. Пока, — говорит папа, отбивая вызов. — Пока, — медленно говорю я, устало пряча телефон в карман. — Что за чёрт? Кто мог оплатить операцию? Саша? Нет, я ведь попросила его не делать этого. Он бы не стал меня ослушаться. Значит, Алина рассказала Артуру…