Дрифт

Шел дождь, мы под водой, шелковые капли на руке. Я навстречу ветру, так промок, я не знаю, где мы есть.

Обморок от переизбытка душевной боли наверно звучит очень глупо и по-детски, но и такое случается с такими людьми, как я. С такими же неудачниками. Количество проблем и неудач ломает таких слабаков, как я. Я слабая. Я настолько слабая, что с достоинством не могу принять удары судьбы. Боль затмевает рассудок. От неё у меня темнеет в глазах. И я просто лечу в пустоту. Проваливаюсь в какие-то невидимые руки, которые сжимают меня так сильно, что органы внутри меняются местами. Я словно в лабиринте, из которого нет выхода. Я мечусь по тысячам коридоров, бегаю туда, сюда, миную знакомые улицы, но выхода нет. Ни света, ни конца тоннелей, ничего. Только бесконечные замкнутые коридоры… Меня разбили, как фарфоровую куклу и бросили на пустой улице, как ненужную вещь. Я просто стала не нужна. Уезжаю из Москвы в тот самый день, когда мне позвонил отец. Первым же поездом отправляюсь в Королёв, не медля ни секунды и не смотря на то, что на улице глубокая ночь. На вокзале проводницы удивляются тому, что я еду в пустом вагоне в два часа ночи одна. Знали бы они, что я действительно одна. А если Машки не станет, то папа не выдержит. Я знаю, что он не выдержит. Я чувствую это. И тогда у меня не станет ещё и папы. Мне просто будет нечего терять. Мир перестанет существовать. В поезде мой взгляд неотрывно прикован к ночной улице, усеянной белым снегом. По коже пробегает холод, не смотря на то, что я закуталась в парку словно в одеяло. Дорога кажется бесконечной, будто эти деревья за окном никогда не сменятся пейзажем города. Ужасно хочется спать. Глаза наливаются свинцом. Но как только я их прикрываю, то в голове возникают страшные образы. Кирилл, целующийся с другой девушкой прямо передо мной. Минаев, который душит меня во сне. Машка и отец в гробах. Я широко раскрываю глаза, пытаюсь утихомирить дыхание и бешенное сердцебиение. Оставляю попытку заснуть, потому что такими темпами я точно сойду с ума. Поезд останавливается на родном вокзале ровно в половину пятого утра. Беспросветная тьма развеивается лишь светом уличных фонарей. Гробовая тишина разбавляется тихими разговорами редких прохожих. Беру такси сразу до больницы, в которой лежит сестра. Благо водитель попадается подвыпивший и доставляет меня в нужное место за пару минут. Правда он летит по встречке и нарушает кучу правил дорожного движения и, мы даже пару раз чуть не разбиваемся на смерть. Этот лысый, толстый и засыпающий дядька даже забывает взять с меня деньги за проезд. Больница представляет из себя неприглядное кирпичное строение, от которого мне становится дурно. В этом месте умирала моя мама. В этом месте едва не умерла я после аварии. И в этом месте сейчас умирает моя младшая сестра. От подобных мыслей у меня засасывает под ложечкой. Вхожу в здание больницы и, тут же в глаза ударяет такой яркий свет, что я даже шарахаюсь в сторону, словно кто-то толкает меня. Повсюду снуют люди в больничных халатах. В носу стоит запах спирта, хлорки и лечебных препаратов. Дежавю… Подхожу к стойке регистратуры, опираясь на большой белый стол со стеклом руками. За столом сидит пожилая женщина с копной седых волос и огромными очками на носу. — Здравствуйте, — вяло говорю я. Мой голос кажется совсем безжизненным. Женщина поднимает на меня уставший и злой взгляд. Кажется, я нарушила чьи-то сновидения. — Подскажите пожалуйста, в какой палате лежит Вышнеградская Мария Олеговна восьми лет? Женщина недовольно фыркает, опускает взгляд в компьютер. Через долгие пять минут, она наконец поднимает на меня свои потухшие карие глаза. — В отделении онкологии, третий этаж, пятнадцатая палата, — устало говорит женщина. — Спасибо, — говорю я, но женщина перестаёт обращать на меня какое-либо внимание. Покидаю два лестничных пролёта, перепрыгивая через три ступени сразу. Коридор третьего этажа кажется мне более тёмным, чем все остальные коридоры больницы. Вокруг почти нет людей. Лишь пара человек, мирно дремлющих перед дверьми палат. Наверно, у этих людей тоже кто-то умирает за этими одинаковыми белыми дверями. Даже запах в этом месте пропитан запахом смерти, словно сейчас из-за поворота выйдет человек в чёрном плаще с остро заточенной косой. Ощущаю металлический привкус во рту. Кажется, я прикусила язык. Сжимаю ладони в кулаки, видя на белой двери цифру пятнадцать. Чувствую неприятную боль. Я забыла перевязать руки. Подхожу к двери, останавливаюсь, кладя руку на металлическую холодную ручку. Глубоко вздыхаю. В ушах свищет тишина. Нажимаю на ручку и захожу в палату. Свет приглушён. Повсюду темнота, развеивающаяся слабым огоньком от лампы. В палате всего две кровати, одна из которых пустует. Повсюду куча электронных приборов, один из них пищит. Я едва не падаю на землю, словно меня ударили по ногам с огромной силой. До последнего я не могла смириться с тем, что мне предстоит здесь увидеть. Моя сестрёнка мирно лежит на огромной металлической кровати, словно спит. Она подключена к искусственному источнику воздуха. Из её маленькой бледной ручки торчит иголка и проводок, заканчивающийся бутылкой с каким-то лекарством. Её кожа кажется совсем белой. Я закрываю рот рукой, слёзы бегут по моим щекам. Внутри всё сжимается так сильно, что хочется вопить от боли. Её каштановые локоны… Их больше нет. Машку обрили на лысо. У кровати на стуле тихо спит папа. Съезжаю по стене на пол, затыкая рот рукой, чтобы не закричать. Не закричать от этой раздирающей боли внутри. Меня рвут изнутри, рвут, не жалея. Сначала погибла мама. Теперь при смерти находится Машка. И всё время одна и та же картина. Обритые на лысо. Ну почему именно Машка? Ей всего восемь лет. Почему не я? Почему Ты не спас Машку, взяв меня? Как я давно не говорила с Богом. Кажется, приходит время для молитв. — Каковы её шансы? Я знаю, что, если начать лечение вовремя, то летальный исход можно предотвратить, — говорю я, с трудом сглатывая слёзы в горле. От увиденной картины я до сих пор не могу прийти в себя, хотя прошло уже три часа. Лечащий врач моей сестры Борис Иванович — худенький старичок лет пятидесяти — смотрит на меня с сожалением, от которого внутри всё холодеет. Папа стоит рядом со мной, положив крепкую руку на моё плечо. — Болезнь прогрессирует слишком быстро. Она передалась Маше от матери. Спасти девочку можно только одним способом, — говорит врач, смотря на приборы, подключённые к спящей Машке и сверяясь с их отчётами. За окном наступает раннее утро. Предрассветное зарево хоть немного освещает тёмную палату. — Каким? Мы должны сделать всё возможное, — говорю я, чувствую, как внутри всё кипит от безысходности. Я должна сделать всё, чтобы спасти сестру. Я не могу потерять и её тоже. — Врачи в России, к сожалению, не могут оказать нужную помощь. Мы не располагаем нужными ресурсами, препаратами и технологиями. Но операцию и курс химиотерапии можно пройти в Израиле, — задумчиво говорит Борис Иванович. В голове всплывает образ умирающей мамы. Тогда врачи предлагали точно такую же операцию и ей, но я была слишком маленькой, чтобы понять, почему папа не смог заплатить за ту операцию. Мы и так были в долгах. Да, и сейчас наша финансовая ситуация не блещет миллионами лишних денег. — Сколько? — сдавленно спрашиваю я, громко сглатывая. Папа сильнее сжимает моё плечо, словно пытается утешить. — Точную сумму сказать сложно. Мы ещё не отправляли запрос в больницу Израиля, но операция и курс химиотерапии будет стоить не дешевле восьмидесяти пяти тысяч долларов, — грустно говорит Борис Иванович, а внутри меня всё падает. Всё летит вниз огромным тяжёлым камнем. У меня подкашиваются ноги и, я едва не падаю на пол. В моей голове возникает единственный верный вариант. Единственный выход из этого положения. Он приходит ко мне так быстро, что я удивляюсь своей сообразительности. Я уже зарабатывала таким образом, правда не серьёзно и не такие суммы, но что мешает заработать на этом серьёзные бабки. Но для осуществления задуманного плана мне придётся сделать самое ужасное, что может быть в этом мире. Мне нужно обратиться за помощью к самому отвратительному существу. — Я достану деньги. Отправляйте запрос на операцию, — уверенно говорю я, покидая палату сестры. Мне срочно нужно ехать в Москву. Про себя усмехаюсь. Я едва приехала, как уже собираюсь уезжать. Телефон раздирает от звонков. Смотрю на дисплей. Двадцать пропущенных от Сашки, двадцать семь от Алины, по пять СМС от них обоих. Два пропущенных от Артура. Прячу телефон в карман парки. С ними поговорю тогда, когда окажусь в Москве. Сейчас у меня нет сил что-либо им объяснять. Кто-то поворачивает меня к себе за плечо. Движение мягкое. Это папа. За этот месяц, что мы с ним не виделись, он словно постарел ещё лет на десять. От вида отца на глазах наворачиваются слёзы. Как же давно было время, когда он был счастлив. Счастлив по-настоящему. Кажется, в последний раз это было перед тем, как заболела мама. Пять лет назад. Пять лет он будто плавает в бездне, из которой не может выбраться. И самое ужасное, что я вижу в его глазах стыд и вину. Он считает себя виноватым, но на самом деле он ни в чём не виноват! — Рита, где ты возьмёшь такие деньги? Я даже кредит взять не могу. Мы по уши в долгах, — отчаянно говорит папа. Его глаза блестят. Он едва не плачет. Я кладу на его плечо руку. — Папа, я достану деньги. Верь мне! И поцелуй от меня Машку. Скажи ей, что я скоро приеду к ней. А сейчас мне срочно нужно вернуться в Москву, — говорю я, беру отца за руку. Его ладонь сухая и очень шершавая, с редкими рубцами. — Обещай мне, клянись, что не опустишь руки. Отец смотрит на меня долгие две минуты. Потом его губы растягиваются в фальшивой улыбке. Но даже такая улыбка лучше, чем ничего. Даже такая улыбка вселяет в меня силы и надежду. — Обещаю, — тихо говорит отец. — Мы спасём её, — уверенно говорю я и чмокаю отца в щёку. Крепко обнимаю папу, прижимаясь к его могучему плечу. Чувствую себя в безопасности, а от этого на сердце словно становится легче. Боль медленно отступает. Но, думая о том, что мне предстоит сделать, я вновь разбиваюсь о скалы мрачной реальности. Отрываюсь от папы. — Пока. Быстрым шагом покидаю больницу, спрятав руки в карманах парки. В голове только страх. Опять лишь один страх…