Выбор Бруклина, 2 часть трилогии

Этот мир давно уже потерял краски. Ненависть надоела. Любви не существует. Все оттенки и полутона – всё это давно пройденный этап. Для меня теперь всё серо и однотонно. Коготь бы ни за что не взял меня в свой клан. Да и к Голиафу обратно мне дорога заказана – мне просто совесть не позволит воспользоваться их гостеприимством. Остается только быть отшельницей. Человеком днем – воином во мраке ночи… Хотя какой из меня теперь воин? Последние несколько раз мой бывший клан спасал мне жизнь. Стыд настолько сжигал меня, что я не могла нормально спать больше двух недель. Я все время просыпалась от ноющей боли в груди и ярких образов перед глазами. Я предала свой клан. А они настолько добрые все, что готовы принять меня обратно и забыть про мои грехи. Только я так не могу. А эта женщина, Элиза… я ведь верила ей. И ни разу за всё время, пока я знаю ее, она не позволила усомниться в ее намереньях… ни одним поступком она не показала, что готова предать гаргулий… даже ради карьеры, славы и денег. А я… я ведь пыталась ее убить. Простая ревность… и это убийство было бы самой большой ошибкой в моей жизни. Лишь сейчас я поняла, как ослепляли меня ревность и ненависть. И только теперь мне стало понятно, что Голиафа я бы уже никогда не вернула. А если бы я убила Элизу, он бы убил меня. Он слишком сильно полюбил эту женщину… В таких размышлениях я проводила сутки. Когда совсем изматывалась, засыпала коротким зыбким сном, который прерывался от любого резкого звука… и так было, пока я однажды не встретила Бруклина. Я не пыталась с ним заговорить, я просто следила за ним, можно даже сказать, страховала его. Пусть Организация Каменотесов развалилась, но у нас все еще остались враги. Файлог с Севариусом чего стоят! Так вот, я летела за Бруклином будто тень. Однажды, давным-давно, я уже один раз спасла ему жизнь, правда, потом это все не очень хорошо закончилось, но суть в том, что я тогда его подставила и теперь была в долгу перед ним. Бруклин просто совершал облет. Я знала, что он очень ответственный, но частенько рискует собой зазря. И оказалась права. Стоило где-то внизу разгореться драке, как он нырнул туда, забыв о том, куда летел. Впрочем, вряд ли у его полета была цель. Бруклин быстро разнял пьяных дебоширов и собирался уже лезть обратно на стену, как вдруг что-то привлекло его внимание. Я чуть снизилась и пригляделась. На грязном асфальте возле помойки валялся журнал, бульварное издание, таких ежедневно выпускают миллионы… факт в том, что на обложке газетенки целовались мужчина и женщина. И по тому, как судорожно Бруклин сжал макулатуру, а потом разодрал журнальчик на куски, я поняла – он такой же одинокий, как и я. Одна из ночей не похожа на все остальные. Стоит отголоскам боли утихнуть, как я расправляю крылья, делаю несколько взмахов и довольная подхожу к окну. Ни одно живое существо на этом белом свете никогда не узнает, что творится у меня в душе. Для всех я холодная воительница Демона, бесстрашная, расчетливая, не знающая сострадания, жалости и снисхождения. И всё же я позволила себе проявить слабость. Днем я отправила Бруклину послание. И я точно знаю, что оно дошло до адресата – у меня свои секреты. И с заходом солнца… ну, тут два варианта развития сюжета. Бруклин может разодрать письмо и забыть о нем… однако я знаю, что он до дрожи любопытен и никогда не уступит перед искушением проверить, кто же тот таинственный аноним, что предложил ему встретиться… и еще кое-что. Он никогда ничего не скажет ни Голиафу, ни кому-либо другому из клана. Я же следила за ним. В рейды он ходит один и ни с кем из гаргулий светских бесед не ведет. Проходит час, и я вижу в небе на фоне половинной луны крылатый силуэт. Значит, мой расчет оправдался. Бруклин поддался искушению. Я не спеша спускаюсь по лестнице с вышки и прячусь под навес. Стоит Бруклину опуститься на холодную, сырую после дождя землю, и я выхожу из тени. Выражение лица багровой молнии забавит. Он бледнеет, насколько это возможно для обладателя бордовой кожи, и делает шаг назад. - Что тебе нужно, Демона? Его полу-испуганный-полулюбопытный голос – бальзам на мои раны. И как я раньше не замечала, что у него такой приятный тембр – бархатный, чуть с хрипотцой… Бруклин никогда не говорит громко, только когда выходит из себя… и то, тогда он обычно рычит. - Поговорить хотела, - произношу я осторожно и слышу предсказуемый ответ: - Однажды мы с тобой уже так поговорили. Все артефакты уничтожены, Демона. Вряд ли на этот раз я смогу тебе чем-либо помочь. Я издаю невеселый смешок. - Нет, на этот раз артефакты мне не нужны. Да и люди для меня… перестали быть источниками зла. - Да неужели? – Бруклин прищуривается и упирает руки в бока. – Я не верю тебе, Демона. Назови хоть одну причину, почему я должен верить тебе. - А ты назови причину, почему последнее время вы постоянно спасаете мне жизнь? Раньше вы, помнится, пытались меня убить. - Ты нас тоже пыталась убить, - раздраженно отвечает Бруклин. – Но после сражения с Охотниками твое отношение к нам резко поменялось. Я замираю, будто от пощечины. И ведь в точку попал! Именно тогда весь мир для меня потерял краски… - Вы могли отдать меня Охотникам, - говорю я тихо, - но вы не дали меня в обиду… а потом… Голиаф предложил мне вернуться. - Да ладно. Когда успел? - Успел. Но я не посмела. Я слишком много зла причинила вам. Бруклин с минуту смотрит на меня, а затем с размаху плюхается на землю. - Демона-Демона… если ты это все честно говоришь, то мир сошел с ума. Он смотрит на меня снизу вверх… и смотрит… уже как-то по-другому. Я еще не успела пожалеть, что открылась ему, но уже близка к этому. А он говорит: - Нет, мир сошел с ума, когда ты год назад обманула меня. Я ведь верил тебе, Демона. - Я была ослеплена ненавистью к людям, - мои кулаки инстинктивно сжимаются, - я не понимала, что творю! Но Бруклин спокоен как наевшийся удав. Он смотрит на то, как я бушую, с долей интереса во взгляде, и также спокойно спрашивает: - А сейчас понимаешь? И вся моя ярость сдувается, как проколотый воздушный шарик. - Сейчас понимаю, - произношу я тихо и тоже опускаюсь на землю. – Ты готов выслушать меня? - Если я до сих пор здесь, это красноречивее любых слов, - веско заявляет Бруклин. Я сама не очень понимаю, что я творю, и совсем не вижу смысла в своих поступках. Когда я писала Бруклину послание, я отчетливо представляла, что предложу ему дружбу… но никак я не ожидала, что выйду из себя, а потом начну оправдываться перед ним, как девчонка. Что со мной творится?! Я не способна на подобное проявление чувств! И я вижу себя почти со стороны, как я практически бессвязно бормочу какой-то бред про раскаяние и жуткую боль в сердце, про образы по ночам… я признаюсь Бруклину во всем, рассказываю ему все свои секреты, будучи уверена, что ни одна из моих тайн не выйдет за пределы этой площадки… с одной стороны, я злюсь на себя за проявление слабости. А с другой – на душе столько всего накопилось, что держать это в себе больше уже не возможно. А Бруклин поймет… Когда поток слов иссякает, я прихожу в себя и внимательно гляжу на Бруклина. Он не выглядит ошеломленным. Скорее… обескураженным. А следующая фраза поражает меня: - Ну и глупая же ты, Демона. Я вскидываю брови и непонимающе смотрю на него. - Почему же? - Все давно простили тебя, Демона, - он качает головой в такт своим словам. – Мы в одной упряжке, и никто не держит на тебя зла. - Но это же… невозможно! – Я настолько изумлена, что вскакиваю на ноги. – Нельзя быть настолько… идеальным! Нельзя быть таким добрым и правильным! Я совершила много такого, за что мне прощенья нет! - А Голиаф так не считает, - Бруклин тоже поднимается на ноги. – Хочешь, я прилечу завтра, и мы продолжим разговор. А пока – скоро рассвет. Извини, мне пора. - Оставайся здесь. - Не могу, прости. Голиаф мне голову оторвет, если я не явлюсь домой. Он уже обещал. Он отвечает за нас. Будь осторожна, Демона. В три скачка он оказывается на вышке и, спрыгнув с нее, взмывает в небо. И я долго смотрю ему вслед.