The Wolf and Little Red: A Hogwarts Love Story

      Рождественские каникулы быстро переросли в бурную подготовку к Новому году. Пожиратели Смерти пришли в небывалое движение. Члены Ордена входили в дом на площади Гриммо и выходили из него с такой быстротой, что у Гермионы появилось стойкое ощущение, будто она поселилась на многолюдной станции метро. Миссис Уизли, отказавшаяся от правил приличия ради четырех подростков, казалось, наконец-то согласилась с тем фактом, что им позволено делать всё, что хочется, и с кем им нравится. Это привносило в стены вечно занятого дома нотку безмятежности. Но несмотря на свободу, которая была дана Гарри, Джинни, Рону, Тонкс, Гермионе и Люпину, Молли не отказалась от неодобрительных взглядов в сторону младшего сына, когда Тонкс прыгала ему на руки после ее возвращения с работы, или когда Люпин затягивал Гермиону в глубокий поцелуй после собраний Ордена.       Сидя на краю ванны, Гермиона наносила на ноги увлажняющий лосьон после водных процедур. Люпина срочно вызвали на кухню, когда Чарли бесцеремонно вторгся в дом вместе с Биллом и Кингсли, умоляя переговорить с Ремусом. Люпин бросил на Гермиону извиняющийся взгляд, поскольку это был не первый раз, когда их совместное времяпрепровождение прерывали неотложные дела, которые требовали его или ее внимания. На самом деле, после полнолуния у Гермионы и Люпина не было возможности остаться наедине друг с другом на достаточно долгое время, чтобы исполнить задуманное. Оба обычно возвращались очень поздно, слишком уставшие, чтобы найти силы для чего-то ещё, кроме как упасть на кровать.       Впрочем, это не помешало оптимистично настроенной Гермионе постоянно принимать противозачаточное зелье перед тем, как лечь спать. У Ремуса оказалось достаточно такта, чтобы не спросить, что она делает, когда он поймал её на том, как она осушала флакон на ночь перед сном.       Его отсутствие предвещало еще одну скучную ночь, поэтому Гермиона решила принять долгую горячую ванну, чтобы расслабить напряженные мышцы. Этим вечером она чувствовала себя расстроенной ещё больше, чем обычно, потому что умудрилась использовать свой последний пузырек противозачаточного зелья до того, как Ремуса вызвали на кухню. Но Гермиона знала, что они не могли остановить происходящее вокруг по своему желанию, и теперь она собиралась лечь спать в одиночестве. Когда её подсохшие волосы завились в шелковистые кудри, девушка со стоном потянулась и остановилась у зеркала, висевшего над раковиной.       Несмотря на худобу, она впервые искренне почувствовала себя красивой. Гермиона выглядела так же как обычно, учитывая, что на ней был самый простой ночной ансамбль из черной кружевной майки и трусиков пудрово-розового цвета. Она смотрелась удивительно просто по стандартам Ведьмовского Еженедельника. Тем не менее, идея быть совершенно неотразимой для человека, которому она была предана всей душой, заставила ее почувствовать себя прекрасной. Ее единственное желание состояло в том, чтобы его долгие, страстные поцелуи, почти случайные прикосновения к ее телу наконец превратились в раскаленный докрасна жар интимной ласки любовника.       Гермиона чувствовала, что сходит с ума от ожидания близости с ним. Но поскольку внеочередные собрания постоянно срывали их планы, она чувствовала, что напряжение начинает нарастать. Скоро они вернутся в Хогвартс, и Гермиона знала, что будет крайне трудно убедить Ремуса заняться с ней любовью, пока они так близко к вездесущему оку Дамблдора.       Вернувшись в спальню, Гермиона посмотрела в окно на ясную полночную луну. Только лишь слегка искривленный диск давал понять, что он больше не был полон. В ночь полнолуния Гермиона услышала беспокойные шаги и шкрябанье когтей над головой, когда Ремус заперся на чердаке. Она пыталась уснуть, но, когда услышала, как он скулил, бившийся о дверь, она потеряла надежду на отдых и просидела всю ночь, прислушиваясь к звукам, надеясь, что он не сильно поранился. Гермиона была достаточно умна, чтобы понимать, что не может помочь ему, но ее сердце жалобно сжалось внутри, когда она услышала его крики.       После этой страшной ночи Гермиона позаботилась о нем, когда Люпин лежал измученный в их комнате. Она вытерла засохшую кровь от его вновь открывшихся ран, исцелила их, как могла, понимая, что шрамы никогда не исчезнут полностью. Ремус был слаб, но благодарен, он нежно целовал ее и шептал, как сильно любит ее. Он пообещал ей, что ему будет лучше, когда исчезнет необходимость в заточении в доме на Гриммо, и они вернутся в Хогвартс. Гермиона знала, что он пытается ободрить ее, но теперь она поняла, почему он так боялся впускать ее в свою жизнь. Это станет неизбежной реальностью для нее каждый месяц, но, как бы она этого ни боялась, девушка знала, что уже не оставит его.       Звук открывающейся двери вернул ее к реальности, и, обернувшись, она увидела, что Люпин выглядит озабоченным. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы заметить ее присутствие, и Гермиона была тут же награждена яркой счастливой улыбкой, которая всегда делала его намного моложе. Однако Гермиону было сложно обмануть.       Беспокойство, плескавшееся в глазах, выдавало его истинные эмоции.       — Гермиона, — облегчённо выдохнул Ремус.       — Тяжелая встреча? — сочувственно спросила она, когда он пожал плечами, устало вздохнув.       — Да, — ответил он. Люпин не стал ничего уточнять, а только подошел к ней, положив руки ей на плечи и нежно поцеловав ее в лоб. Он уже не выглядел слабым и бледным, но шрамы на его лице все еще были сердито-красного цвета.       — Я приняла ванну, пока тебя ждала, — заметила Гермиона, наблюдая, как он снимает обувь и носки. — Это было очень расслабляюще.       — Знаешь, я думаю, это именно то, что мне нужно. Я приду через несколько минут.       — Не торопись, дорогой, — крикнула ему вслед Гермиона, когда Люпин исчез в ванной. Она вытащила учебник по древним рунам, решив, что это будет еще одна спокойная, тихая ночь. Гермиона была готова к этому, но волновалась, что у нее не хватит домашней работы.       Девушка только достала перо и свой перевод, когда Ремус уже вышел из ванной, на ходу вытирая волосы. Она наблюдала за ним, очерчивая взглядом его гибкий, мускулистый торс, усеянный шрамами.       Гермиона невольно подумала о том, насколько он прекрасен, и оторвала от него взгляд только тогда, когда обнаружила, что жадно смотрит на линию светло-каштановых волос, которые спускались с пупка, исчезая за резинкой его пижамных штанов.       — Древние руны, — пробормотал он, игнорируя ее разочарованные взгляды, глядя на ее домашнюю работу. — Боже, это было нескончаемо, так как мне приходилось вечно делать переводы. Поверь мне, сражаться намного легче. Предки не видели особой необходимости в длинных словах. Имей в виду, им нравились загадки, так что, возможно, все не так просто…       Он выглядел более раскованным, когда боролся с Древними Рунами, беспорядочно ходил по комнате, заканчивая мелкие дела, которые он всегда оставлял на конец дня перед тем, как лечь спать.       — Ремус, — тихо позвала Гермиона, прерывая его, когда он рассказывал ей о записке, которую Джеймс и Сириус оставили в кабинете профессора Диппета на четвертом курсе, полностью написанную древними рунами, и о том, как старому профессору потребовались недели для того, чтобы перевести ее, так как познания его друзей были весьма сомнительны.       — Да, дорогая?       — Ты как будто не здесь. Что-то не так?       Кингсли и Чарли предупреждали его, но, учитывая, что они были более или менее официально вместе, Ремус знал, что должен был все рассказать. Билл тоже говорил ему, что он обязан поговорить с Гермионой об этом. Только сейчас Люпин осознал, что теперь ему придется думать о ком-то еще, когда он принимает решения. И несмотря на то, что раньше его безумно раздражало любое проявление несамостоятельности, он обнаружил, что не слишком возражает против Гермионы. Он знал, что она поймет.       — В Румынии дела идут не очень хорошо, — сказал он, рассеянно проводя рукой по влажным волосам. — У Чарли сложные отношения с местным населением вампиров. Они продолжают подстрекать драконов. Ему нужно подкрепление, чтобы подчинить их, — он посмотрел ей в глаза. — Он попросил Билла привести Кингсли и меня.       Глубоко вздохнув, она спокойно кивнула.       — Как думаешь, это надолго?       — Наверное, несколько недель.       — И вы будете иметь дело с вампирами?       — Ну, сперва с драконами, но в конце концов… да.       — Ты, конечно, понимаешь, что ты и Билл не будете для них самыми желанными гостями, учитывая, что вы их естественные враги, верно?       Ремус слегка улыбнулся. Он ценил ее остроумие в такие трудные моменты.       — Мы и не ожидаем парад в нашу честь. Но Билл думает, что наше… состояние… пригодится, если переговоры будут абсолютно сорваны.       Она посмотрела на него спокойно.       — Насколько это опасно, Ремус?       Он боялся этого вопроса больше всего. Люпин не хотел пугать ее — хотя в глубине души он знал, что она была сделана из более хрупких вещей, чем любая женщина, с которой он когда-либо встречался до нее, — но в то же время у него не было ни причины, ни желания лгать ей.       — Это будет довольно опасно. Видишь ли… Беллатриса и Долохов возглавляют восстание.       Гермиона с непроизвольным содроганием выдохнула. Если Беллатриса Лестрейндж была действительно тесно связана с восстанием вампиров, она понимала, что Ремус может не вернуться       — Кто будет нас учить, пока тебя нет? — спросила Гермиона, сменив тему на что-то более светлое, подзывая его к кровати. Он, казалось, почувствовал облегчение от ее реакции и подошел, расположившись рядом с ней и вытянув свои длинные конечности, удобно положив голову на подушки. Гермиона лежала рядом с ним, ее голова покоилась на его плече, она закинула одну ногу на него, а пальцами очерчивала шрамы на его груди.       — На самом деле я не особо задумывался об этом, — сказал он через минуту, успокаивающе потирая руку. — Полагаю, это должен быть кто-то из Ордена.       — Может быть, Грюм, — предположила Гермиона.       — Я так не думаю. Дамблдору нужен Аластор для других целей, — он усмехнулся. — Может быть, Тонкс. Это сделало бы Рона счастливым.       Гермиона засмеялась.       — Я знаю, что Дамблдор принимает то, что мы вместе, несмотря на то, что ты являешься профессором, но я очень сомневаюсь, что он одобрит их беготню по всему замку в поисках укромных уголков. Кроме того, — сказала она, слегка улыбнувшись, — Тонкс ужасно неуклюжа. Она может случайно проклясть кого-нибудь заклинанием или еще что похуже. Ты можешь представить ее в паре с Невиллом?       Они засмеялись, представив эту картинку.       — Я полагаю, что о близнецах Уизли не может быть и речи, — продолжил Ремус со смехом.       Гермиона ухмыльнулась.       — Хотя, уроки стали стали бы совсем не скучными.       — Если бы они у них вообще были.       Она вздохнула.       — Я полагаю, что Дамблдор может сам занять преподавательское кресло, пока он не найдет подходящую замену. Будем надеяться, что Снейп останется в своем подземелье. Я не думаю, что смогу вытерпеть два урока с ним.       Люпин наклонил лицо, чтобы взглянуть на нее. Несмотря на ее непринужденную вид, он видел застывшее беспокойство в ее карих глаза. Гермиона старалась быть сильной для него и не показывала страх, потому что не хотела, чтобы возлюбленный волновался за нее. Это не могло не восхищать, и Ремус понял, что это всего лишь одна из причин, почему он по уши влюбился в эту молодую женщину.       — Ты невероятна, — прошептал Ремус. — И я так сильно люблю тебя.       — Я тоже тебя люблю, — ответила она, стараясь не потерять себя в его глазах. Она прижалась к его груди, вздыхая. — Я не знаю, что я буду делать без тебя так долго.       — Полагаю, нам нужно максимально продуктивно использовать время, которое у нас есть.       — Сколько у нас осталось? — она почувствовала, как напряглось его тело, и поднялась на локте, глядя на него. — Когда ты уходишь?       — Кингсли и я уедем из Лондона завтра днем, — ответил Ремус. — Билл и Чарли уехали в Корнуолл этим вечером, чтобы Билл мог провести ночь с Флер в коттедже «Ракушка». Кингсли и я встречаемся с ними там завтра, и мы уезжаем в Румынию с наступлением ночи.       Гермиона снова посмотрела ему в глаза.       — Значит, это наша последняя ночь вместе.       Она произнесла эти слова так просто, без гнева, иронии или скрытого умысла. Слова, однако, говорили о многом между ними. Люпин чуть сместился, повернувшись на бок лицом к ней. Гермиона пристально смотрела на него, и Ремус чувствовал, как его сердцебиение учащается от слов, повисших между ними в воздухе.       — Давай не будем называть это нашей последней ночью, — сказал он, убирая прядь ее волос с глаз. — Давай назовем это… ночь перед короткой паузой.       — Ремус, — сказала Гермиона, взяв его за руку, и покачала головой, — у меня нет иллюзий относительно опасностей, с которыми вы столкнетесь в этой миссии. Пожалуйста, не опекай меня, притворяясь, что все иначе. Это действительно может быть наша последняя ночь вместе. По крайней мере, давай будем честны перед друг другом.       Он улыбнулся, проводя рукой по ее руке, лаская ее пальцы.       — Хорошо, милая, — согласился он. — Прости меня. Я не хотел обидеть тебя. Я просто хотел успокоить.       Гермиона убрала прядь его волос с глаз, нежно проведя пальчиками по его щеке.       — Поскольку это наша последняя ночь вместе… на какое-то время, — сказала она, и Ремус согласно кивнул, — я не хочу, чтобы ты уходил… — Гермиона сделала паузу, — не зная меня.       Она чувствовала, как он слегка дрожит.       — И я не хочу отпускать тебя, так и не узнав тебя, — закончила она, не сводя с него глаз.       — Гермиона, милая, — тихо сказал он, — дело не в том, что я не хочу. Правда. Но… учитывая, что это может быть единственный раз… — Ремус опустил взгляд, стараясь не поддаваться гипнотизирующему эффекту, который ее глаза оказывали на него. — Я не хочу заниматься с тобой любовью, если единственная причина для этого — то, что ты боишься, что не увидишь меня снова.       На одно мгновение Люпину показалось, что Гермиона подняла глаза к потолку в немой мольбе.       — Я не знаю, что произошло за последние несколько дней, что тебе показалось, что я не хочу заниматься с тобой любовью, Ремус, но могу тебя заверить, что, если бы ты не пошел на собрание сегодня вечером, я бы заставила тебя сделать это уже несколько часов назад, — сказала она.       Люпин выглядел слегка потрясенным ее откровенностью, но затем разразился громким смехом. Он был рад разрыву сковывающего их напряжения. Она нежно провела рукой по его лицу.       — Я больше не буду с тобой спорить, Ремус, — тихо сказала она. — Я уже говорила тебе, что я считаю по этому поводу. Я хочу заняться с тобой любовью. Я хочу этого очень давно. Я хочу чувствовать тебя внутри. Я хочу ощутить то наслаждение, которое ты только сможешь дать мне.       Люпин слегка ухмыльнулся.       — Мерлин, разве у тебя нет больших ожиданий?       Гермиона тихо рассмеялась, и Ремус вздохнул, проведя рукой вверх и вниз по ее руке, прежде чем поднести их сомкнутые пальцы к губам, нежно целуя ее кончики пальцев.       — Я так боюсь потерять контроль, — прошептал он.       — Я уверена, что этого не произойдет.       — Но что, если?.. Что если я сделаю тебе больно?       — Ты не можешь сделать мне больно, Ремус.       — Но что, если…       — Я буду здесь, чтобы остановить тебя, — перебила она, проводя пальцем по его щеке. — Я люблю и тебя, и твоего волка. Я давно поняла, что вы заключили внутреннюю сделку, и чем дольше я тебя знаю, тем больше я начинаю это ценить. Я люблю и принимаю вас обоих всем сердцем.       Гермиона говорила с такой искренностью, которую Ремус никогда еще не слышал от женщины. Хотя большинство женщин, с которыми он спал, понятия не имели о его ликантропии, те, кто всё-таки знали о его истинной сущности, были не так открыты и честны с ним, как Гермиона. Люпин был уверен, что в его жизни не было никого похожего на Гермиону, но именно в этот момент он осознал все его чувства к ней. Она любила его всего безоговорочно.       — Займись со мной любовью, Ремус, — выдохнула она ему в губы.       Он посмотрел ей в глаза, эти теплые, заботливые, доверчивые глаза, и все сомнения, обуревавшие его мысли, рассеялись. Она зажгла в нем огонь, который горел с того дня, как он встретил ее. И теперь, когда остальные обитатели дома плавно опускались в страну грез, Люпин наложил несколько заглушающих заклинаний и запер дверь.       — Что я сделал, чтобы заслужить тебя? — прошептал он, прежде чем накрыть ее губы своими. Тихо застонав, Гермиона взмахнула палочкой, и свет погас.