На пути к тебе

Сегодня я наблюдала за рассветом. Такая мимолетная глупость, которая, пожалуй, и была залогом хорошего настроения. Моя улыбка увеличивалась с каждой минутой, и все же, в легких словно росли цветы, яркие, красивые, но медленно убивающие организм из-за нехватки кислорода. Все это время я бесцельно бродила по больнице, жалея и упрекая себя. И от этого становится тошно. Я настолько жалкая, что даже не нашла сил узнать нужную информацию, а лишь желала себе смерти, словно была великой мученицей. Когда солнце уже почти встало, и только последние лучи прятались в неизвестности, я пообещала самой себе вернуть сдержанность, которой обладала последние два года. И почему-то я уверенна, что у меня получится. Вместе с твердым характером возвращается и осознание моего глупого положения: я, возможно, умру, при этом еще успеваю беспокоиться об Уилле. Наверное, надо было выбрать кого-то – либо себя, либо Трейнора, но каждый день я откладывала решения на потом, занимаясь ничем не удручающей, неполезной деятельностью. Сегодня в час дня придет Огастус и тогда, когда я услышу все, что так желала узнать при жизни, пожалуй, оставлю выбор между беспокойством о себе или людях, а просто решу жить или уйти. Где-то глубоко в своих мыслях правильный ответ был выбран, но мне не хотелось признавать, что я так быстро сдамся, даже не узнав мучащие меня вопросы все эти два года. Стрелки больничных часов, висевших около приемной, показывали без пяти двенадцать, и я, решив, что надо спокойно рассмотреть местность, побрела от этой самой приемной по коридору, прочь от моей палаты. Больница была трехэтажная, но также был выход на крышу, которую я считала за отдельную локацию, почти свою. Все комнаты были со стеклянными стенами, закрытыми белыми занавесками. Некоторые были открыты, и в них, скрючившись, лежали пациенты. Многие без сознания, с многочисленными порезами и переломами. От всей этой чертовщины начинало мутить, но, поборов спазмы, шла дальше, пока не увидела палату без штор, которые, видимо, сняли для дезинфекции. В ней лежала девочка, лет десяти, кожа у нее была темной, а волосы завивались, создавая вокруг дополнительную подушку. И из этой палаты доносился противный, режущий писк. Никто его не слышал, кроме меня, и я ясно осознавала, что у малышки остановка сердца. Как же это противно – осознавать, что чья-то жизнь может так быстро оборваться на твоих глазах. Слишком хрупка и несправедлива. Я захожу в палату и рассматриваю умиротворенное лицо девочки, ее больничную карточку, на которой черными чернилами выведено: «Эмилия Саббенс. Восемь лет». Я начинаю тяжело дышать и пытаюсь нажать на кнопку вызова медсестры, но палец проходит сквозь койку. Я продолжаю свои попытки, затем снова смотрю на Эмилию. Мне тошно от своей беспомощности. Выбегаю в коридор, людей в нем по-прежнему нет, и мои крики разносятся громким эхом, которое никто не слышит. - Господи, ну хоть кто-нибудь! – я отбегаю чуть в сторону, едва не врезавшись в большую вазу, стоявшую на постаменте, смотрю в другой конец коридора. Пусто. – Черт возьми, помогите ей! – я со всей силы ударяю по постаменту, и элемент интерьера разлетается тысячами блесток по белоснежной плитке, сопровождая все это диким грохотом. Прикладываю руки ко рту, запускаю их в волосы. Слышу возгласы, шаги, нервное бормотание, передо мной появляются несколько взволнованных докторов. Смотрят сначала на вазу, затем забегают внутрь палаты, крича что-то про дефибриллятор. Несколько секунд замешательства, после чего выполняется просьба. - Разряд! – это маленькое тельце вздымается вверх, падает и продолжает неподвижно лежать. Пробуют снова и снова, а потом небесно-голубые, такие бездонные глаза раскрываются. Эмилия что-то бормочет, начинает плакать, а аппарат начинает медленно, размеренно пищать. Два доктора остаются в палате, остальные (а их было трое) выходят и становятся напротив меня, с минуту они молчат, после чего женщина с короткими рыжими волосами усмехается и поднимает осколок. - Валери, вы бы положили осколочек, порежетесь еще, – мужчина, стоявший рядом, важно поправляет очки, скептически рассматривая постамент. – И что же ее разбило? - Не правильный вопрос, Шейн, - с той же улыбкой качает головой рыжая. - Ч-что?.. – доктор даже задохнулся от такой наглости, а я мысленно вообразила, что он живет в компании трех кошек и жутко уверен в себе. - Не «что», - Валери поднимает глаза от осколка и скользит взглядом по мне, - а «кто». Женщина с короткими рыжими волосами усмехается и исчезает в другом конце коридора, сжимая в руке осколок, а на пол бордовыми каплями струится кровь…

***

На крыше было прохладно, редкими каплями дождь оседал на землю, покрывая ее причудливым рисунком. Тихо. Только гул ветра и шум деревьев. Я сидела, сложив ноги «по-турецки» и устремив свой взгляд далеко вперед, где верхушки домов утопали в облаках. Небо было неспокойным, собравшим в себе все оттенки синего, начиная от почти белого и заканчивая поглощающим черным. Мои размышления прерывает приветливый всегда оптимистичный голос: - Луиза Кларк, - Огастус сел рядом, доставая сигарету. – Я готов тебя выслушать и ответить на все твои… эй, что случилось? - Сегодня я увидела, как умирает ребенок, а поблизости никого не было. Я звала на помощь, пыталась вызвать медсестру, а потом разбила вазу. Это привлекло докторов, и они спасли Эмилию, после чего рыжая докторша Валери ясно дала понять, что видит меня и забрала с собой осколок от вазы, сжав его так, что он порезал ей руку. Вот, - выдохнула, поворачиваясь к Гасу, он гипнотизировал меня взглядом несколько минут, мгновенно став серьезным. - Ничего не понял. Ты разбила вазу? – я киваю, - Тебя видит какая-то рыжая женщина? – я снова киваю. - Ага, - озадаченно произносит Уотерс, потирая подбородок. – Как думаешь, это ее натуральный цвет волос? - Огастус! Я всплескиваю руками, а он только усмехается, поднимаясь. Убирает сигарету в карман куртки, смотрит на меня, затем подает руку. Немного помедлив, я за нее цепляюсь, и мы вместе идем к лестнице.

***

Оказавшись внутри теплой больницы, пропитанной запахами спирта, мы идем к первым попавшимся кабинетам. Валери была, наверное, единственная девушка с таким ярким цветом волос, поэтому найти ее казалось легкой задачей. Однако, здание было довольно большое, что сразу усложнило наши поиски. Разделяться с единственным человеком, который меня видел, мне не хотелось, поэтому, следуя за Огастусом, мы исследовали каждый угол. Дойдя до приемной, я остановилась, вглядываясь. Обычно эта комната была пустая, поскольку все пациенты перевозились из других отделений, и не было надобности в регистрации, но сейчас там что-то происходило, и, потянув Гаса за руку, я вхожу. Не замечая ничего вокруг, Валери искала что-то, тихо ругаясь. Найдя бинты, женщина начала одной рукой их раскатывать. Только теперь я заметила, что из второй у нее все еще идет кровь, и на подоле халата виднеются багровые пятна. Сделав перевязку, она разворачивается, и, увидев нас, вскрикивает. - Го-осподи, что вы тут делаете? – шипит рыжая, осматривая стоящего за моей спиной Огастуса. - Значит, ты нас видишь? – уточняю я, делая шаг вперед. Она вскидывает голову, затем убирает на место бинты. - Конечно вижу, - снова развернувшись, Валери облокачивается о стену, гипнотизируя нас взглядом. - Почему? Почему только ты нас видишь? – я снова подхожу ближе, останавливаюсь прямо перед женщиной. Она фыркает, отворачивается и делает несколько движений по направлению к выходу, но Гас хватает ее за руку. Рыжая пару секунд смотрит на него, затем вырывается и, подходя к выходу, останавливается. - Я вижу вас, потому что я такая же, как она, - Валери указывает на меня и выходит. Я стою. Жду, когда хоть что-то станет понятным, но этого не происходит. Огастус медленно разворачивается в мою сторону, смотрит сначала на меня, потом на дверь. Вздыхает и начинает подталкивать меня к выходу. - Пошли, ты вроде как хотела узнать про Трейнора, - мы выходим из приемной, идем к лестнице, я резко разворачиваюсь, уставившись непонимающим взглядом на Уотерса. Он приподнимает бровь, показывая, что не видит причины остановки. - Мы просто уйдем? – кивок в ответ. – Гас, что означает «такая, как она»? - Понятия не имею, но сейчас мне бы хотелось забыть про этот разговор, - он смотрит на часы, недовольно морщится. – Мы потеряли слишком много времени, я обещал быть дома. Встретимся завтра. Огастус уходит, оставляя меня одну в этой чертовой больнице со странным доктором. Мне становится страшно, и желание проснуться дома, собраться и пойти на работу к Уиллу расцветает во мне с новой силой.