Одуванчики

Привет! Я Пит Мелларк, мне шестнадцать лет, и я хочу рассказать вам об одной чудесной девушке, которую люблю...

***

Первый раз я увидел её весной, мне тогда было пять лет. Был ясный и теплый майский день, на школьном дворе цвели солнечные одуванчики. У нас был совместный урок пения, и учительница стала спрашивать: - Дети, кто из вас знает песню нашей долины? Неуверенно и медленно вверх поднялась рука маленькой девочки, я не сразу смог её разглядеть, потому что сидел на заднем ряду. - Выходи, Китнисс, - позвала девчушку учительница. Китнисс... тогда я впервые услышал её имя и запомнил его навсегда. Учитель поставила Китнисс на табуреточку, чтобы девочку было видно с любого уголка класса, и я стал смотреть и слушать... И она начала петь, сначала робко и неуверенно, но потом все звонче и звонче, насколько позволял её детский голос. Я смотрел на Китнисс и запоминал каждую её черточку: темные, как ночь, волосы, заплетенные в две тугие косички; прямой, немного вздернутый носик; прямые тонкие губки; слегка смуглая кожа и глаза... Серые с серебристыми бликами, они манили, притягивали. Хоть я и был тогда всего лишь маленьким ребенком, но уже тогда я был готов утонуть в её глазах. Китнисс пела и, казалось, никого не замечала, а её голос разливался над классом, как пение лесной птицы. Это была наша первая встреча, которую я запомнил навсегда...

***

С нашей первой встречи прошло два года. Китнисс перевели в мой класс, и теперь она сидела прямо передо мной. Я украдкой любовался ею. Смотрел как она поправляет косы, которые стали длиннее и толще. Я не мог оторвать глаз от Китнисс. В тот май была необыкновенно теплая для нашего дистрикта погода. Ярко цвели солнечные одуванчики. Китнисс сидела на траве и плела венок, тихо напевая себе под нос, а я стоял рядом и наблюдал за движениями её ловких тонких пальчиков. Но цветы, лежащие рядом с ней начали заканчиваться, и я решил нарвать и принести Китнисс букетик одуванчиков. Я очень стеснялся подойти и заговорить с ней, но все-таки решился, когда девчушка вплела последний цветок, что у нее был, и начала искать вокруг себя одуванчики. Я подошел и протянул ей букетик, думаю достаточный, чтобы она закончила свою работу. Китнисс лучезарно улыбнулась, блеснув своими неповторимыми глазами и приняла цветы, а я остался рядом и продолжил за ней наблюдать.

***

Мне было одиннадцать, когда в Двенадцатом дистрикте произошла трагедия - взрыв на шахтах, где погиб отец Китнисс. Снова был май. Это вообще важный месяц в моей жизни - все ключевые события происходили и происходят до сих пор именно в мае. Шел сильный проливной дождь. Я был в пекарне и занимался хлебом, но вдруг послышались крики матери, и я тихо подошел посмотреть, что происходит, и увидел Китнисс. Она была очень худая, промокшая, с потухшим взглядом. Китнисс отошла и бессильно опустилась по стволу дерева, росшего недалеко от нашего дома. Я специально подпалил две буханки хлеба, не сильно, но продавать такой было уже нельзя. Я, конечно, здорово тогда получил от матери, но как и ожидал, она велела отнести его свиньям. Вместо этого я бросил отдал его Китнисс. Я видел, как она с жадностью кинулась к хлебу, видел, как прятала его под старой курткой, согреваясь жаром. Это воспоминание, которое ничто не сможет уничтожить. Я в этом уверен.

***

Сейчас мне шестнадцать, и снова май. Сегодня Жатва, и нас всех на главную площадь перед мэрией. Снова на установленную сцену выходит Эффи Бряк, произносит свою торжественную речь, от которой становится только хуже, и начинает вытягивать имена трибутов, по традиции начиная с девушек. - Примроуз Эвердин, - раздается голос Бряк над площадью. Это не может быть Прим. Ей всего двенадцать, и, я знаю точно, Китнисс запретила ей брать тессеры. Прим начинают уводить. Девочка идет с гордо поднятой головой, но вдруг, как гром, над толпой раздается голос Китнисс: - Я доброволец! Установилась тишина, и девушка поднялась на сцену, не проронив ни одной слезинки. А Эффи стала вытягивать имя парня-трибута. - Пит Мелларк! Тишина. Вместо меня точно уж некому пойти, да и в день Жатвы каждый сам за себя. Я тоже поднимаюсь на сцену, и нас с Китнисс просят пожать руки. Её ладонь такая теплая, что даже не хочется отпускать, но приходится. Мне очень страшно. С нашего дистрикта обычно никто не возвращается. Мне на глаза наворачиваются слезы, и в тумане я последний раз оглядываю родной дом, стараясь запомнить каждую деталь. Внезапно мой взгляд улавливает желтое пятнышко. Я присматриваюсь и вижу два одуванчика, которые растут на том месте, где недавно стояла Китнисс. И, знаете, я уверен, что все будет хорошо. Рано или поздно, так или иначе...