Simple steps

      Йода перекувырнулся в воздухе, уворачиваясь от очередного сенаторского пода, которыми с лёгкостью швырялся Сидиус.       Сражение, к удивлению Йоды, шло плохо.       Крошечный джедай сражался со всем своим знанием и опытом Светлой стороны Силы. Он оставался спокойным, сосредоточенным, решительным. Сидиус сражался с ненавистью, гневом и всей мощью Тёмной стороны, получая удовольствие от того, что вынуждал Йоду бегать и уклоняться от него по всему залу.       Воплощение Света против воплощения Тьмы.       То, с чем джедаи боролись и чему обучались задолго до того, как Йода впервые узнал о путях Силы.       И Свет терпел поражение.       Тьма изменялась. Развивалась. За тысячелетия тишины Тьма приспособилась. Свет — нет.       Это была горькая пилюля. Тем не менее Йода сознательно проглотил её, падая с высоты под сенаторские поды, скинув плащ развеваться в воздухе, блокируя обзор Сидиусу.       Оставленный Оби-Ваном голокрон говорил о других вещах, которым научился у Энакина. Что джедаи проиграли бой ещё до его начала.       Проскользнув по туннелям обслуживания, Йода, окружённый весь проводами и схемами, попросил Бейла подобрать его. Он начинал верить, что голокрон был прав.       Джедаи проиграли.       Как Мастер–джедай, Йода принял это, добровольный узнать что-то новое. Потому что джедаям нужно перегруппироваться. Император будет повержен. Просто нужно подумать за пределами рамок, которые он возвёл вокруг себя и в которых существовал столетия.

***

      Трое расселись в медитации. Это была не совместная медитация, они не окунулись вместе в Силу, как обычно. Негласно, но единодушно они согласились, что им требуется время просто побыть одним, принять и понять, что случилось.       Энакину осознание того, что его проблемы — результат его же действий, едва ли помогало.       Даже сейчас, наглухо закрытый в собственном сознании, что даже постоянное присутствие Оби-Вана стало едва заметным шорохом, как в самом начале войны, Энакин закипал. Ничто ему так отчаянно не требовалось, как время — время остановиться и подумать. События разворачивались так стремительно, что он едва успевал переварить их. Клоны восстали против джедаев, джедаи мертвы, все они, Палпатин — грёбаный Лорд ситхов, его собственные ребята устроили бойню юнлингов; казалось, что вся галактика восстала против них, и он просто ждал, чем ещё она их приложит — и хуже, знал, чем именно — видением.       Тьма, которую он чувствовал во сне, теперь разливалась в воздухе; кошмарное видение Асоки, содрогающейся в боли, уже воплотилось. Он не смог предотвратить его. Он так отчаянно пытался, пообещал всем, чем был, предотвратить его, и всё же оно произошло! Энакин обратился к другим его частям — Оби-Вану в эмоциональной агонии и, хуже всего, Падме, умирающей в родах. Даже мысль об этом вызывала перед глазами видение, и снова Энакин увидел размытые картины.       — Пожалуйста! Пожалуйста! Эни! Эни!       — Держись, Падме, ты должна держаться!       — Он не мог… не мог… Эни!       Энакин почти чувствовал это, чувствовал её подступающие схватки, чувствовал, как сокращается её живот, когда ребёнок пытался появиться на свет. Он чувствовал отчаяние Оби-Вана, пытавшегося сохранить хотя бы кого–то в живых — самого важного человека для Энакина. Он чувствовал выворачивающую душу боль Оби-Вана, его бессилие утешить Падме. Он чувствовал его измождение, его истощение, страдания физические и душевные. Он только что из боя, понял Энакин. Деталь, которую он прежде не замечал.       В Падме он чувствовал непоправимо разбитое сердце, ощущение безнадёжности и потери, и горькое зачем-теперь-жить без её Энакина. Он чувствовал, как родовые муки вытягивают последние её силы, сокрушая и без того разбитое тело. Он чувствовал её отчаянную борьбу вопреки, добивавшую окончательно, пока её тело просто не смогло больше держать напряжения.       И в тот самый момент, когда она умерла, Энакин почувствовал, что надежда умерла вместе с ней.       …Стоп, надежда?       Брови Энакина свелись к переносице. По размышлению это был первый раз, когда видение приходило в медитации. Они всегда являлись ему, когда он спал или терялся в мыслях — заставали его врасплох посреди ночи или в случаях эмоциональной уязвимости. Первым порывом Энакина было отреагировать гневом: он закрыл бы его от возможных страданий, что ещё задолго до войны вбила в него жизнь, несмотря на все старания и медитации с Оби-Ваном. Теперь же, однако, эмоциональный покой, или, по крайней мере, нейтральное сознание — и он увидел детали, которые раньше никогда не замечал. Он не знал, что Оби-Ван только что вышел из боя, и не чувствовал до того мучительного ощущения потери от Падме. Связав их вместе, Энакин мог прийти только к одному заключению, подозрению, которое зрело в нём ещё до того, как теперь подтвердилось.       Он умер. Энакин Скайуокер должен умереть.       Даже в медитации пробилась инстинктивная реакция: свалить отсюда нахрен. Спрятаться где–нибудь в тишине, пока Падме не родит ребёнка, и видение не окажется бессмысленным. Однако это конфликтовало с другим порывом, не отпускавшим с того момента, как он увидел голозапись последнего боя Дуку: найти и убить Палпатина.       Но если он пойдёт сражаться с Палпатином, он умрёт, и видение сбудется.       Энакин совсем нахмурился, когда понял, что решение окажется не таким простым, каким он рассчитывал. Он ожидал, что всё сведётся к одному решению: защитить Падме. Отступить, но продолжить сражаться, когда будет безопасно. Здравая военная стратегия, которой придерживались многие джедаи, она гарантировала стопроцентную вероятность, что Падме выживет. Но обратная сторона решения в том, что нужно принимать в расчёт Палпатина. Недели, проведённые ими в укрытии, дадут ситху шанс укрепить власть, которую он обрёл, вырезав джедаев и взяв клонов под личное командование. Любой удар, который Энакин сможет спланировать, станет намного труднее, может быть, даже невозможным. Быстрый удар сейчас, когда ситх ещё не обеспечил себе правомочия, имел наивысший шанс на успех, соотносился с любимым стилем Энакина, но если он пойдёт к Палпатину, он всё равно что пойдёт на смерть. Он не мог обречь на эту боль Падме или Оби-Вана, или даже Асоку, хотя видение про неё сбылось и её страдания относились не к его смерти.       Сила, почему Палпатин? Энакин бережно хранил так много счастливых воспоминаний о нём, о посиделках в его кабинете и разговорах со стариком обо всём, совершенно о чём угодно. Палпатин всегда знал, что сказать и как подбодрить, после встреч с ним Энакин уходил с новыми силами — канцлер понимал его проблемы и говорил то, что мальчику хотелось услышать. Энакин вспоминал их насмешливые обсуждения политики, вопросы, которые ставил перед ним Палпатин, словно бы он был уже взрослым, продолжительные дискуссии, которые переносились и к Оби-Вану, и продолжались в споре уже с Мастером. Неужели всё это было ложью? Неужели это ничего не значило, и было лишь махинациями, чтобы проникнуть в Совет джедаев и шпионить за Орденом через наивного, доверчивого падавана, а потом и Советника? Если Палпатин мог быть настолько лживым, что тогда говорить об остальных? Мог ли и Оби-Ван разыгрывать перед ним спектакль? Мог ли и он тоже нагло врать?       Но вслед за этой мыслью пришло мягкое, отдалённое прикосновение к сознанию. Оби-Ван ментально похлопал его по плечу, хотя сам находился глубоко в своей медитации.       Энакин воспрянул духом, зная, что не имеет права когда-нибудь, хоть когда-нибудь сомневаться в Оби-Ване, хотя бы просто потому что такую подлость в связи было бы невозможно скрыть.       Вернувшись к настоящей проблеме — к решению — Энакин увидел, что ему ещё есть, над чем подумать. Палпатин сказал, что возможно спасать людей от смерти. Оби-Ван изучал архивы джедаев часами, пытаясь найти, существовала ли подобная методика, но его работу прервали, отправив на Утапау. Но что если встретиться с Сидиусом и вызнать у старика способ спасти Падме, если не ему самому, то Оби-Вану или Асоке? Договориться с Палпатином — и предотвратить видение? Был ли шанс спасти Падме, не сбегая и не бросая галактику загнивать?       В конце концов, Энакин не хотел убегать.       Это буквально, но фигурально — он бегал всю жизнь, вечно прятался и скрывался от одного — готовности к тому, что однажды все близкие ему люди умрут. Он сбегал от этого страха каждый день. Он бегал от него с того дня, как потерял мать.       …       …Он устал убегать.       Эта мысль вдруг предложила неожиданный вариант.       Идти на встречу к Палпатину рискованно, но Энакин решил, что оно стоит того. Выйти победителем будет почти невозможно, но Оби-Ван не раз вздыхал, что именно делает Энакин с понятием «невозможно». Он может сделать это — он сделает это. Он встретится с Палпатином, изобьёт эту тварь в кровавую кашу, заставит его публично отречься от власти, заставит его научить, как спасти Падме от смерти, и тогда, может быть, убьёт предателя. Он убил бы двух зайцев одним выстрелом — он избавится от Палпатина, избавится от видения и в качестве бонуса обретёт власть над страхом потери любимых. Он не проиграет Палпатину. Он не может проиграть.       Беспроигрышная ситуация: тем самым Энакин ещё загладит часть вреда, причинённого галактике руками Палпатина. Да, и будет неплохо заставить Палпатина показать себя Лордом ситхов, может быть, даже публично, натравив всю галактику на того, кому они лизали задницу больше десяти лет. Если бы он только мог достать запись…       План уже начал выстраиваться в голове, у Энакина появилась идея, как его можно провернуть.       Он сможет сделать это. Никому не придётся умирать. Он сможет спасти всех.       Он сможет… положить конец страданиям.       В самом деле, можно было бы догадаться о таком простом исходе.       Он настолько заступал на Тёмную сторону, что даже не понимал, что лишь ищет себе оправдание.

***

      Падме выпрямилась, поглаживая ладонью свой округлённый живот. Она давно вернулась на Тантив IV и терпеливо дожидалась Энакина, Оби-Вана, Асоку, Бейла, хоть кого-нибудь. Врач настояла, чтобы она немного отдохнула, поэтому Падме перебралась на кресло в конференц–зал и просто ждала. Она не могла отдыхать. Не могло быть отдыха, пока её муж и семья не окажутся в безопасности. Но в ожидании, по крайней мере, от неё не требовалось усилий.       На заднем плане фоном работал голонет, просто белым шумом, пока Падме смотрела на нерождённого ребёнка и пыталась сосредоточиться на позитивных мыслях. Новая жизнь, маленькое чудо, сотворённое ею с Энакином, скоро появится на свет. Наверняка непоседливый и безгранично любопытный, с ним будет с удовольствием нянчиться дядюшка Оби-Ван, позволяя молодым супругам побыть наедине. Может быть, к нему иногда будет присоединяться и тётушка Асока. Первые шаги и первые слова, первая улыбка, первый смех — сколько счастливых мгновений их ждёт впереди.       Предполагая, конечно, что она выживет. Предполагая, что Энакин выживет. Падме не была уверена в вероятности ни одного из этих событий.       Энакину было видение о её смерти при родах. Из того, что они сумели ещё узнать, скорее всего, он умрёт вместе с ней.       Падме не хотела этого. Она не хотела, чтобы ребёнок остался сиротой. Да, Оби-Ван присмотрит за их сыном или дочерью в любом случае, Падме не сомневалась; и учитывая, какого замечательного падавана вырастил Оби-Ван, ребёнок остался бы в надёжных руках. Асока, несомненно, тоже его не бросит. Но даже если с ребёнком всё будет хорошо, Падме не хотела оставлять его одного. Она мечтала воспитывать его вместе с Энакином, в тиши и вдали от мира. Она всего лишь хотела, чтобы семья была вместе.       Но так многое случилось и так быстро... У Падме до сих пор в голове не укладывалось.       Все джедаи мертвы. По всей галактике, убитые в одно мгновение. И её муж и его падаван ощутили на себе каждую их смерть.       Палпатин оказался предателем. О, он с лихвой предоставил «доказательства», по которым джедаи подлежат истреблению. Доказательства, которые даже не обсуждались, доказательства, которых оказалось достаточно для немедленного вынесения «приговора».       У Падме кружилась голова.       Она хотела сделать хоть что-то. Но внутри неё рос маленький ребёнок, ради которого приходилось думать не только как сенатор, но и как мать. И всё, что ей оставалось делать — ждать.       Ожидание, пожалуй, самая трудная вещь, с которой в жизни приходится иметь дело.       — Такая беспомощность не к лицу вам, сенатор, — раздался старческий голос от двери.       Падме крутанулась в кресле, её глаза распахнулись.       — Мастер Йода!       Ещё один джедай выжил! Значит, есть надежда, что и остальные смогли. Падме выдохнула в облегчении. И другие джедаи живы. Ведь не могли же убить их всех.       — Хмм, в лучших обстоятельствах предпочёл бы я с вами увидеться.       — Как и я. Пожалуйста, присаживайтесь.       Йода заковылял вперёд, Бейл за ним, подходя к столу.       Падме украдкой опустила глаза на живот, надеясь, что стресс долгого дня не сильно повлияет на ребёнка, и на секунду задумалась над ситуацией. Бейл, хоть и при неудачных обстоятельствах, знал про неё и Энакина. Йода — нет. Падме не считала себя вправе откровенничать с почтенным мастером: хоть она и относилась к нему более мягко, чем Энакин, не она испытывала сложности с доверием к нему.       Падме подняла голову, собираясь предложить хорошее место, где можно будет спрятаться им с Энакином и другим джедаям, но так и не начала разговор.       — Народы Республики! Вам солгали в лицо!       Все трое синхронно повернулись к голонету.       — Падаван Тано? — ахнул Бейл.       — Джедаи не совершали переворота! Мы всегда хранили и защищали мир в Республике. Но когда началась война, нас бросили в самое её пекло.       По мерцающему изображению прошли помехи.       — Мы так же, как и вы, не понимали, что происходит. Вся война была лишь игрой ситха. Нас всех предали. И когда нас начали истреблять, мы поняли, кто предатель.       Появилась голозапись службы безопасности Храма, колыбели и безрукий Дуку, скрытый под капюшоном ситх, которого Падме теперь узнала. Запись проиграли перед ними, и Падме в ужасе прижала руки к губам. Особенно когда Дарт Сидиус заговорил. В голосе канцлера ошибиться невозможно. И как только Дуку оказался на полу, Сидиус повелительно махнул рукой, и в зал вошли клоны, расстреливая беззащитных детей в колыбелях. Падме инстинктивно схватилась руками за живот, который ещё служил домом её ребёнку, в каком–то страшном предчувствии, что может случиться.       — Если у вас были сомнения в голосе Дарт Сидиуса и его личности — после записи их не останется. Наш «Император» слишком долго играл с нами. Пришла пора восстать против него.       Голозапись сменилась на частично разрушенное здание Сената, в котором Энакин и Оби-Ван, провозглашённая Команда Республики, в открытую вышли против Палпатина.       — Друзья! Помогите поддерживать эту запись так долго, как сможете. Я должна помочь Мастеру сразиться с предателем. Неважно, что случится с нами — теперь вы знаете правду.       — Ох, — слёзы выступили на глазах Падме. — О-о-о-ох.        Чем думал Энакин, когда ломанулся к Палпатину? У Падме зрело желание при следующей же встрече придушить его.       Но теперь все в галактике знают правду. И без того недовольные люди поднимут сопротивление.       Падме наклонилась вперёд, вытирая мокрые щёки. Над Энакином тяготело видение, предупреждая, чем может закончиться встреча с Палпатином. Но он пошёл всё равно.       Как же она любила его за это.       — Хммм. Смелый шаг это. Очень ожидаемый от юного Скайуокера.       Бейл осел в кресле, совсем побелевший.       — Мы… мы должны связаться с Мон. К нам теперь пойдут тысячи. Нужно это как–то организовать и найти тех, кто хочет реальных изменений. Будет... будет не просто бардак, будет буря. Как можно укротить такую бурю?       В тишине наблюдая за ударами начинавшегося боя, Падме почувствовала первые схватки.

***

      Оби-Ван не хотел этого.       Снова и снова. Он не хотел этого делать.       Когда они пробирались в здание Сената, все его мысли сводились к тому, чего он не хотел: не хотел быть здесь, не хотел участвовать в этом, не хотел видеть ничего из того, что случилось. И не хотел он этого не для себя — для Энакина.       Что-то страшное происходило в голове бывшего падавана. Если сознание наполовину павшего джедая так ощущалось, то он не хотел даже думать, на что похож разум совершенного Лорда ситхов. Весь страх, гнев, и ненависть, переполнявшие сознание Энакина… они просто разрушительные. Буквально. Когда он опустил щиты, чтобы сорвать тёмную хватку с Энакина, Тьма вцепилась в них, раздирая связь на части. Даже сейчас он видел значительную разницу в том, как ощущался Энакин, и цепенел от одной только мысли, что падаван может пасть окончательно. Это убьёт Падме, ничего не говоря уж о нём самом, и когда Оби-Ван понял это в медитации, он в полной мере осознал, о чём предупреждало их видение Энакина.       Оно не про его смерть.       Оно про его Падение.       Оби-Ван не хотел делать этого.       Но сразиться с ситхом было его долгом.       Он проклинал свой долг. Квай-Гон однажды сказал, что в жизни каждого джедая наступает момент, когда он начинает его ненавидеть: долг заставляет делать то, что джедай не может, но должен, причиняя такие страдания, какие никто в мире не может понять. Однако джедая делает джедаем умение понимать, что долг служит собой всеобщему благу, и личные жертвы стоят того. Жизнь джедая не из лёгких, она никогда не была простой, но награда джедаю — видеть благо, которое приносит в итоге причинённая ему боль. Оби-Ван полностью в это верил, даже когда не мог видеть блага, последовавшего за его жертвами. Он верил, что в его жизни есть величайшая цель, воля Силы, как удавалось выразить словами, и отсюда приходила уверенность, что чем значительнее боль, тем значительнее благо. В противном случае какой смысл Силе посылать ему страдания — как плен у Вентресс или как всё, что произошло в эти катастрофические двадцать четыре часа.       И поэтому Оби-Ван поклялся всем, во что верил, всем, что сейчас обратилось в пепел и руины под ногами; он поклялся, что выполнит свой долг. Он сразится с ситхом Палпатином.       И выполнит другой долг.       Он спасёт Энакина от Падения.       Если придётся умереть в процессе, то абсолютная боль логически послужит абсолютному благу. Он надеялся, что дело не дойдёт до этого, но понимал, что исход зависит не от него.       Именно эта мысль придавала Оби-Вану сил, когда он, Энакин и Асока тихо захватывали комнату контроля безопасности. Энакин и Асока быстро сделали свою работу — оба обращались намного увереннее с электроникой, чем он сам.       — Шпилька. Ты останешься здесь, — закончив, приказал Энакин.       — Мастер…       — Нет, Шпилька, как только обращение попадёт в эфир, все до последней крысы попытаются прервать его. Тебе нужно поддерживать трансляцию как можно дольше, по крайней мере, до тех пор, пока он не использует что–то вроде молний или ещё чего-нибудь, выдавая, что он ситх. Кроме того, — добавил он, голос его стал совершенно сухим, — у тебя недостаточно умений, чтобы сражаться с ним.       — Мастер! Я сражалась с лысой ведьмой больше, чем…       — Вентресс не была настоящим ситхом, Асока, — Энакин выпрямился во весь свой рост. Его глаза были по-прежнему голубыми, но склеры и края век — ярко красными, и он смотрел не сколько на своего падавана, сколько сквозь неё, уже мысленно подготавливаясь к бою. — Ты хороший джедай и станешь великим Рыцарем, но потенциал против ситха значит немного. — Низким голосом, почти самому себе, он пробормотал. — Пусть хотя бы один из нас уйдёт отсюда живым.       Оби-Ван встревожился до глубины души — до него так и не донеслось эмоций, подкреплявших эти слова.       — Я… Ладно. Мастер, — Асока нахмурилась, выглядя обиженной и одновременно полной решимости.       Энакин развернулся на каблуках и чеканным шагом вышел из зала, и Оби-Ван задержался лишь на минуту попрощаться.       — Не рискуй зря, — мягко попросил он. — Если нужно бежать — беги, пользуйся тем, что знаешь, и защити Падме. Сила всегда будет с тобой.       Дальше они пошли вдвоём, стараясь идти максимально незаметно. Оби-Ван подёргал истончавшуюся связь, пытаясь уловить чувства бывшего падавана, но всё, что увидел, это чёрное ожидание. Он вздохнул, пытаясь придумать, как вообще можно удержать Энакина от пути, который тот выбирает.       — Я не позволю этому случиться, Мастер, — низким голосом произнёс Энакин. — Я не позволю ей умереть.       — Энакин…       — Нет, Мастер. Палпатин сказал, что может спасать людей от смерти. Нам нужно продержать его живым достаточно долго, чтобы выбить из него секрет. Только тогда мы сможем его убить.       — Энакин, ты сам себя слышишь?       Глаза падавана заблестели красным, но всё же вернулись к голубому.       — Ладно, тогда пусть его казнит суд.       Оби-Ван проигрывал. Но все мысли пришлось отставить в сторону, когда они вошли на арену Сената. В ней творился беспорядок, несколько подов было вырвано и перевёрнуто, в воздухе до сих пор витал запах дыма и озона. Здесь недавно был бой. Но между кем и кем? У Оби-Вана не было времени обдумать, когда они с Энакином с помощью Силы запрыгнули на подиум канцлера. Энакин умело вскрыл контрольную панель и набил команду спуститься в кабинет Палпатина. Оби-Ван сделал глубокий вдох. Он уже чувствовал тёмную силу внизу, хуже — он чувствовал, как она вытягивает щупальца, лаская Энакина и переплетаясь с его личной тьмой.       Долг. Помни о долге.       Встревоженный образ Квай-Гона встал перед глазами, но он быстро изгнал его из головы. Пора.       — Здравствуй, мой юный ученик.