Некромантка

      Должно быть, со стороны это выглядело комичнее некуда: почтенная вдовушка восседает в кресле с ведром на голове, а вокруг носится сумасшедший юноша, опутывая её гирляндами проводов, точно новогоднюю ёлку.       — Вадик, — подала я голос, — долго ещё?       Ответом было лишь сосредоточенное пыхтение. У бедняги явно что-то не ладилось, о чём свидетельствовали запах горелой проводки и угрожающее потрескивание над ухом.       Стоило бы, наверное, испугаться, но страха не было — все прочие чувства меркли в сравнении с овладевшей мною неловкостью, — словно я ковыряюсь пластмассовым совочком в песочнице, леплю куличики, а со всех сторон на меня изумлённо смотрят мои коллеги по работе.       Оттого я и сидела зажмурившись — как на приёме у стоматолога.       Молодой человек продолжал возиться с шлемом, присоединяя к нему всё новые и новые гаджеты, а про меня, казалось, позабыл.       — Вадик, — вновь напомнила я о себе, — вы всегда носите с собой все эти железяки?       — Мариночка, ты же знаешь, рюкзак хипстера — это почти как дамская сумочка. В нём есть всё, но, чтобы хоть что-то там найти, нужно сперва вывернуть его наизнанку.       Клочьями разметало гарь — пахнуло грозовой свежестью, кофейным ликёром и горячим хлебом. Все звуки угасли, кроме мягкого насмешливого голоса, который я бы не спутала ни с каким другим. От неожиданности я вздрогнула и распахнула глаза.       Исправляет ли горбатого могила — вопрос интересный, но на моего мужа загробная жизнь нисколько не повлияла. Он так и не избавился от манеры прятать чувства за чуть глумливой, обесценивающей улыбкой. Во рту болтается незажжённая сигарета, глаза на полвосьмого — делает вид, что удивлён.       Но это едва ли. Пожалуй, рад встрече, но не хочет, чтобы я догадывалась.       — Ну, и кто из нас выходец с того света? — съязвила я. — Чего уставился?       — Это смотря с чьей стороны посмотреть, — прикуривая, он наконец отвёл взгляд, — к нам, знаешь ли, тоже не каждый день экскурсии приезжают.       Признаться, совсем не так мне представлялась работа этой штуковины. Я ожидала чего-то вроде разговора по скайпу или даже интерактивного фильма с механическим голосом за кадром.       Всё оказалось гораздо ближе к реальности — в маленькой утлой лодочке мы плыли вниз по реке, лесистые берега укутывал туман, а далеко впереди, рассыпавшись искрами по водной глади, вовсю занимался янтарный рассвет.       — Где мы? — запоздало поинтересовалась я. — Что это за река?       — Стикс, — он виновато пожал плечами, — других рек у нас нет. Только не вздумай пить из неё, тебе ещё мой роман дописывать.       «Опять он за своё!»       Всё, как и прежде: наглая ухмылочка на лице, поза вальяжна, голос звенит непререкаемой правотой.       Спорить, по обыкновению, я не стала.       — А зачем тогда ты удалил все файлы? Чтобы меня позлить?       — Не догадываешься? — для пущей важности он немного помолчал. — Видишь ли, Мариночка, написать можно только свой роман. Чужой роман написать нельзя. Для того, чтобы роман стал твоим, ты и должна была попасть сюда.       — Попасть сюда? Не понимаю, в чём связь?       — А тебе не надо ничего понимать. Если ты здесь, то это значит, что роман уже твой. Он ведь так и начинается: двое плывут вверх по реке…       — Куда плывут?! — я начинала закипать. — Для того, чтобы плыть вверх, нужно для начала вёсла в руки взять! А они у тебя болтаются, как… как шнурки у нерадивого подростка!       — Ты и здесь будешь меня жизни учить? — он снисходительно хмыкнул. — Стикс течёт в обратную сторону…       Присмотревшись внимательнее, я поняла, что он прав. Течение не было особенно стремительным, но вода в реке бурлила, как в закипающем чайнике, её будто бы подкачивали насосом откуда-то из глубин, и с каждым пройденным нами метром мы поднимались всё выше и выше.       Как я не заметила этого раньше? Как могла я не услышать тревожных криков метущихся над нами птиц? Их резкие тени упрямо скользили следом, и всё вместе превращало мои видения в какую-то нелепую и жуткую фантасмагорию.       «А чего я хотела?! — мелькнуло в голове. — Это же синтаксис алеф-семнадцать! Наверняка ещё не доработан и с кучей багов…»       — В этой реке воплотилось само Время, — продолжал разглагольствовать покойник. — Выискивая причины наших невзгод, мы неизменно обращаем взгляд в прошлое, а смотреть следует совсем в другую сторону.       — Поясни.       — Пояснить? — на мгновение он задумался. — Мариночка, тебе не казалось странным, что звуки, которые будят нас, порою встраиваются в финал нашего сна и встраиваются настолько идеально, что невольно задумываешься о вмешательстве высших сил?       — Пожалуй… И что?       — Известный факт заключается в следующем: между сном и окончательным пробуждением есть очень короткий, почти точечный промежуток, в течение которого наше сознание компилирует сценарий сна и являет его задом наперёд.       — Неужели?! И кому же известен сей факт?       — Погугли, это-то найти не трудно, — он вновь погрузился в раздумья, но тут же воспрял, словно вспомнил что-то неимоверно важное: — Да! Но никто и никогда не обращал внимания на одну очевидную вещь! Я и сам при жизни этого не понял, хотя, работая над своими книгами, всегда сперва придумывал концовку, а уж потом подлаживал под неё сюжет…       Птицы кричали истошно и жалобно, лодку швыряло из стороны в сторону, то затягивая в водовороты, то вынося на стремнину. Нас неумолимо влекло течением к кромке пылающего горизонта, которая даже не думала от нас убегать.       «Так не бывает! — било мыслью по темечку. — Так. Не. Бывает!»       Там, за этой чертой, только огненное марево и пустота… Всё моё естество сжалось в комочек, но разум оставался холодным, как и безмятежный взгляд моего собеседника.       — И что же ты понял здесь, в посмертии?       — Сон — это модель жизни, Мариночка, — он с грустью вздохнул. — Это как два зеркала, стоящих друг напротив друга… Для того, чтобы увидеть сон, нужно проснуться, а для того, чтобы прожить жизнь, нужно умереть.       — Умереть?!       — Одного нет без другого. И как во сне мы краешком сознания понимаем, что спим, так и проживая жизнь мы уже догадываемся, кому она снится…       Гроза началась внезапно, и с первым её ударом я поняла, что мы падаем. Рёв водопада смешался с шумом дождя, и то, что казалось горизонтом, оставшись позади, теперь стремительно убегало ввысь. Птицы, сложив крылья, падали вместе с нами, тускнея в пламени рассвета, звёзды падали вместе с нами. Лодку разметало щепками, и весь мир, казалось, готовится разделить её судьбу.       — Твоя жизнь! — прокричала я на лету. — Кому приснилась она?!       — Тебе! — донеслось сквозь очередной раскат грома. — Тебе, любимая…

***

      — Марина Игоревна, вы спите?       Вадик по-прежнему сидел за столом, переводя испуганный взгляд то на меня, то на разбитую чашку и кофейную лужу у моих ног.       Я тоже пришла в себя не сразу — долго вертела головой, точно бы на ней, в самом деле, болталось нелепое жестяное ведро.       «Привидится же такое! — я расхохоталась. — Кому расскажи, не поверят!»       Жалко, любимую чашку разбила. Муж подарил мне её на день рождения… На двадцатилетие? Или позже? Не помню…       — Марина Игоревна, с вами всё в порядке?       — Да, Вадик, простите… Замоталась… Успехи есть?       — Не-а, — сисадмин виновато потупился, — походу, файлы удаляли шредером, это прога такая, чтобы восстановить было нельзя.       Кто бы мог подумать?! Вадик ещё рта открыть не успел, а я уже знала ответ.       — Что же, спасибо за попытку, — я с облегчением выдохнула. — Сколько я вам должна?       — Нет-нет, что вы! — он отчаянно замахал руками. — Всё равно ведь ничего не получилось!       Выпроводив юношу и всучив ему какие-то деньги, я ещё долго стояла с сигаретой у окна, глядя, как мечутся чайки над Невой и как утекает в ней вода, стремясь к той невидимой черте, за которой рассыплется вся ветошь этого мира и останется только любовь.       — Вот ведь сволочь! — повторяла я. — Нашёл крайнюю! Мне, видите ли, его жизнь приснилась!       Стану я писать этот роман, будь он неладен, или не стану, уже значения не имело, — я догадалась, кому приснится моя жизнь, а всё прочее теперь казалось тленом.