Конечно, это не любовь

      Шерлок вышел из правительственного здания на Уайт-холл, похрустывая прихваченным имбирным печеньем, резко крутанулся на каблуках и довольно хлопнул в ладоши*. Добро пожаловать домой, Шерлок Холмс. Удивительно быстрое возвращение. Он махнул рукой, останавливая такси, и нырнул на сидение, сказав:         — На Бейкер-стрит, — потом, подумав, добавил: — чудный день, не так ли?       Таксист промолчал, и Шерлок нахмурился — неужели так сложно ответить?       — Ну же, взгляните в окно! Потрясающая погода, солнце светит. Отличный денёк, так и располагает к долгим прогулкам. Вы любите гулять?       Таксист почему-то посмотрел на него с удивлением, но, к счастью, ответил:         — В хорошую погоду.         — С внуком, разумеется. Ему исполнилось четыре, я прав?       Таксист кивнул, и Шерлок довольно хлопнул в ладоши — он не сомневался, что всё увидел правильно, но получить подтверждение было приятно.         — Что вы ему подарили на день рождения? Нет, постойте, я сам… Ваши руки говорят о физической работе, эти небольшие шрамы на тыльной стороне ладоней весьма характерны… Где я их видел? Да, конечно, плотник, и неплохой. Ваша фирма разорилась, и вы решили сменить профессию. Но вы скучаете по ней и мастерите игрушки для внука по выходным. В этот раз была… Необычно. Вертолёт, но почему?       Шерлок взглянул в окно, и проблемы таксиста перестали волновать его. Загадка была разгадана, ответ получен, можно было двигаться дальше, тем более, что за окном хватало объектов для изучения. Например, женщина в фиолетовом пальто сегодня впервые изменила мужу, а мужчина с рыжим чемоданом регулярно обкрадывает своего работодателя.       До Бейкер-стрит доехали даже быстрее, чем Шерлок ожидал. Расплатившись, он выпрыгнул из машины в двух кварталах от дома и с огромным удовольствием прошёлся пешком. Прогулки. День располагал к прогулкам.         — Я дома, миссис Хадсон! — крикнул он, открывая дверь, и недовольно выругался себе под нос — почему миссис Хадсон не ждёт его? Разве она не должна сейчас готовить обед к его триумфальному возвращению?       Он взбежал по лестнице, распахнул дверь в гостиную и замер — весёлость, распиравшая его последние три часа, несколько убавилась, хотя не прошла целиком.       Чтобы избавиться от неё, нужно было подождать ещё часов пять. Всё-таки Майкрофт — идиот. Только он мог поверить, что подобное возбуждение, торопливость речи и повышенная активность вызваны радостью от возвращения.       Однако стоящая посреди гостиной Гермиона несколько отрезвляла. Она никогда не относилась к числу идиотов. Шерлок взъерошил волосы и попытался взять себя в руки. Он подумал, что вполне может разыграть перед ней адекватное состояние. Всё, что нужно, это рвущиеся на язык слова проговаривать про себя, а озвучивать только последнее предложение.       «Привет, Гермиона, ты выглядишь так, словно сбежала из психушки, и волосы у тебя стоят дыбом. Похоже, возвращение Мориарти тебя не слишком обрадовало. Кстати, почему именно синий? Не зелёный и не красный, а именно синий? Почему ты всегда в синем?»         — Не думал, что ты заглянешь, — сказал он вслух, прошёл через всю комнату и сел в кресло. Сидя значительно проще контролировать моторику.         — Я переживала за тебя. И, кстати, спасибо.       «Вздор, ты спасала меня столько раз, что могла бы уже привыкнуть. Я крайне живуч, между прочим. Спасибо? Магнуссен — это прошлое, он меня больше не интересует».         — Как насчет того, чтобы обсудить нечто более интересное, чем прошлогодний снег?       Гермиона открыла рот — и тут же закрыла, её глаза сузились, губы превратились в одну тонкую линию.         — «Прошлогодний снег», Шерлок? — спросила она вкрадчиво.         — То, что прошло. Не цепляйся к словам! — попытался было спасти своё положение Шерлок, но бесполезно. Образность речи, конечно. Будь он в норме, он бы ни за что не стал использовать бесполезные метафоры.       Гермиона преодолела разделявшее их расстояние, резким движением схватила Шерлока за подбородок и приподняла его голову.       Он вырвался и подскочил из кресла.         — Что ты принял?         — О чём ты? — возмущённо переспросил он.         — Мерлинова борода, ты себя со стороны видел?       Шерлок не удержался и сказал:         — «Мерлинова борода» — это самое дурацкое ругательство, которое я слышал.       Гермиона тяжело вздохнула, но, вопреки ожиданиям Шерлока, не достала волшебную палочку и не начала принудительное лечение, а опустилась в кресло Джона и закрыла глаза.         — Я не под кайфом! — заверил он её.         — Заткнись, если можешь, ладно? Порывистые движения, расширенные зрачки, неуместная болтливость, шило в заднице — мне кажется, я даже знаю, что именно ты принял. Только не понимаю, зачем.       Шерлок пожал плечами. Вообще-то он колол себе амфетамин для того, чтобы немного взбодриться после сознательно организованного передоза опиатами, но, похоже, ошибся в расчётах, потому что действие препарата получилось слишком сильным.         — Нужно было, — ответил он.         — Я собиралась просто заавадить тебя, если ты снова начнёшь принимать наркотики. Вот, думаю, может, и правда стоит?       Шерлок рассмеялся — всё равно в этом состоянии ему бы не удалось долго сдерживать эйфорию. К тому же, он не сомневался — Гермиона не убьёт его и не причинит серьёзного вреда, чем не повод для радости?         — Ты этого не сделаешь. Сантименты. Ты привязана ко мне, — он снова рассмеялся.         — Я ведь уже советовала тебе заткнуться, да? — уточнила Гермиона.         — Ты знаешь, что это бесполезно. И, да, несколько часов мне будет очень сильно хотеться с кем-нибудь поговорить, — Шерлок присел на подлокотник кресла Джона и хлопнул себя по колену. — Как насчёт сказки? Хочешь, расскажу тебе сказку?       Гермиона встала из кресла, как будто сидеть рядом с Шерлоком ей было неприятно, отошла к камину и сказала:         — Нет, это я расскажу тебе сказку. А ты будешь её слушать, и только попробуй меня перебить, — она достала палочку из кармана мантии, — и я тебя обездвижу. Судя по твоему поведению, примерно через час можно будет начать тебя лечить. И я вполне могу посидеть этот час рядом с твоей статуей.       Шерлок поднялся с подлокотника, взъерошил волосы, прикинул риски и сказал:         — Давай свою сказку.       В конце концов, можно просто ходить по комнате. Играть с ножиком для вскрытия писем. Щёлкать Билли по гладкой макушке. Это будет однозначно лучше, чем наговорить того, о чём он позднее пожалеет. К тому же, он не учёл одного неприятного побочного действия принятого наркотика — повышенное сексуальное возбуждение, ненатуральное, синтетическое, но весьма ощутимое. Безусловно, лучше послушать сказку.         — Жил-был на свете молодой чародей**, — начала Гермиона тихо, — богатый, красивый и очень талантливый. И однажды он заметил, что от любви его друзья глупеют и ведут себя как последние идиоты. Молодой чародей решил, что с ним такого не случится, и обратился к Тёмным искусствам, чтобы стать неуязвимым для любви.       Шерлок ходил по комнате, едва слушая историю о том, как чародей был доволен своим решением и наслаждался своей независимостью, насмехаясь над теми, кто поддавался любви. В какой-то момент он действительно взял ножик для писем, но тот сразу же выскочил у него из рук. Гермиона отложила его на каминную полку, не прерывая рассказа.         — Шли годы, чародей жил в роскоши и блеске, но однажды услышал, как слуги жалеют его и даже смеются над ним — что он так богат и силён, а до сих пор не нашёл себе жены. И тогда чародей решил выбрать себе в жёны искусную волшебницу, красавицу из знатного и богатого рода — всем на зависть, — Гермиона сделала паузу, и Шерлок, который давно уже ходил в такт её речи, тоже остановился. Как ни странно, действие наркотика начинало ослабевать, ему уже не хотелось прыгать, кричать или болтать чушь.         — Дальше? — попросил он почти нормальным тоном, не испытав никакого желания задать вместо одного вопроса двадцать. Это был настолько резкий переход к практически здоровому и вменяемому состоянию, что Шерлок даже задался вопросом — не использует ли Гермиона какую-то особую магию.         — Он нашёл такую девушку, — сказала она грустно, — и начал ухаживать за ней, расточать комплименты. Все вокруг диву давались и говорили, что он переменился как по волшебству, но девушка чувствовала в его нежных словах могильный холод. Как-то на пиру, когда он начал клясться ей в любви, она сказала: «Я бы была очарована твоими речами, если бы только знала, что у тебя есть сердце».       Шерлок снова сел на подлокотник кресла Джона. Почему-то он уже не очень хотел слушать продолжение сказки, но Гермиона не останавливалась:         — Тогда чародей рассмеялся и заверил её, что на этот счёт она может быть спокойна. И повёл её в подземелье, где в драгоценном ларце хранилось его сердце. Увидев его, девушка ужаснулась — за годы одиночества и заточения сердце обросло длинной чёрной шерстью и сморщилось.       Она снова прервалась, отошла от камина и остановилась рядом с Шерлоком, мягко погладила его по волосам. В другое время он с негодованием отверг бы это никому не нужное проявление эмоций, но неделя в одиночной камере, передозировка наркотиками и возвращение Мориарти его вымотали, поэтому он, как делал это иногда в детстве, когда они вдвоём до поздней ночи зачитывались детективами, прикрыл глаза и привалился к её плечу. Но сказка не закончилась.         — Девушка воскликнула: «Что ты наделал? Верни его обратно!». Чародей достал волшебную палочку, вскрыл заклинанием себе грудь и вложил мохнатое сердце на место. Девушка улыбнулась и воскликнула: «Теперь ты сможешь почувствовать настоящую любовь!», — и обняла чародея. Но его сердце одичало, исказилось и оголодало. Было поздно. Гости на пиру заметили их отсутствие и после долгих поисков пришли в подземелье. Девушка лежала бездыханной на полу. В груди у неё зияла рана. А рядом корчился безумный чародей. Он сжимал, целовал ещё трепещущее сердце девушки и клялся обменять на собственное. Но мохнатое сердце не хотело расставаться с чародеем. Тогда он отбросил волшебную палочку, выхватил серебряный кинжал и, поклявшись никогда не подчиняться своему сердцу, вырезал его из груди, — Шерлок сглотнул. Гермиона всегда умела рассказывать или читать вслух истории.         — Это всё? — спросил он.         — Не совсем. Он сумел ещё подняться на колени, а потом рухнул на тело девушки и умер, так и сжимая в каждой руке по сердцу.       Гермиона замолчала, Шерлок отстранённо подумал, что совершенно не разобрался с дозировкой. По его расчётам, эффект должен был сохраняться ещё несколько часов, однако сейчас он чувствовал себя… собой. Однозначно не обошлось без магии.       Безо всякого перехода Гермиона толкнула его в плечо и твёрдо сказала:       — Душ, Шерлок. Я подготовлю зелья, а ты прими холодный душ.       Пожалуй, в этом был смысл. Напоив его зельями, Гермиона ушла, и он почти сразу заснул.       А наутро игра началась снова. Шерлок знал — есть только один способ дождаться следующего хода Мориарти, не позволяя себе при этом отвлекаться на посторонние, разрушительные, подобные компьютерному вирусу в отлаженной программе эмоции. Как назло, именно сейчас ум Шерлока работал так хорошо, как никогда прежде, или же преступники совершенно измельчали — во всяком случае, дела занимали его на день-полтора, не больше, а чаще всего раскрывались за полчаса. Шерлок и раньше пробовал вести по два-три дела, а теперь понял, что вполне способен справиться с пятью-шестью.       Правда, Джон считал, что это перебор, но разве можно было сидеть сложа руки, когда полиция сбивалась с ног в поисках преступников? Шерлок был уверен, что нет. Возможно, Джон и сумел бы помешать ему работать столько, сколько было необходимо, но у него был теперь другой объект для неусыпной заботы — Мэри. Изредка отвлекаясь от дел, Шерлок замечал, как он бегает вокруг жены и становится всё более заботливым по мере того, как приближался срок родов.       А потом это произошло.       Шерлок вообще-то не любил детей. Особенно маленьких, вечно орущих, ничего не понимающих детей, которые пачкают пелёнки и доставляют всем множество хлопот. И никогда не понимал тех, кто восхищается ими. В самом деле, что привлекательного может быть в человеческой личинке с несформировавшимся мозгом и неразвитым речевым аппаратом, все функции которой сводятся к потреблению продуктов и их переработке? И всеми силами избегал контактов с произведённым Мэри на свет существом, искренне радуясь тому, что работа занимает всё время целиком.       На крестины, идиотскую церемонию, выдуманную ленивыми глупцами и почему-то поддерживаемую даже самыми здравомыслящими (это про Мэри, а не про Джона, разумеется) людьми, Шерлок пришёл в плохом настроении и с надеждой как можно быстрее сбежать — очередная задачка от Лестрейда никак не решалась, и Шерлок не переставая строчил уточняющие СМС. Поэтому он едва не прослушал объявление имени младенца — точнее, прослушал бы наверняка, если бы Молли не толкнула его локтём в бок.       Шерлоком девочку не назвали. Уильямом и Скоттом, как ни прискорбно, тоже — остановились на скучном «Розамунд Мэри».       На выходе из церкви Мэри-старшая решительно сунула Шерлоку в руки хнычущий свёрток и гневно сверкнула глазами, напомнив ему Гермиону. Преодолевая естественное в этом случае чувство брезгливости и убеждая себя в том, что это просто часть очередного дела, он перехватил свёрток, тяжело вздохнул и взглянул в то, что когда-нибудь станет лицом. Оно было круглым, светло-розовым и… значительно более оформленным, чем Шерлок предполагал. У ребёнка были крупные серо-зелёные глаза, которые смотрели на мир отнюдь не бессмысленно и даже как будто с ожиданием чего-то.       — Кхм, — сказал Шерлок, — значит, Розамунд Мэри.       Ребёнок приоткрыл рот, а потом неожиданно поднял руку и попытался схватить Шерлока за нос. Не получив желаемого, он… она приоткрыла рот пошире и, кажется, собралась зареветь, и Шерлок быстро вернул её родителям.       — Ты ей понравился, — непонятно с чего решила Мэри.       — Чушь, она всё равно ничего не понимает, — ответил Шерлок, и тут его осенило — он нашёл ответ для Лестрейда.       До конца дня его больше никто не трогал.       Впрочем, после этого дня можно было сказать, что жизнь Шерлока разделилась на «до» и «после» рождения Розамунд Мэри. Он, конечно, был бы не против абстрагиваться от ребёнка с его странными потребностями, но Джон по-прежнему работал вместе с ним, а Мэри, безусловно, была одним из лучших аналитиков, с которыми Шерлок сталкивался, так что нельзя было просто взять и сбежать от Ватсонов. От всех троих.       Первые три месяца Мэри ещё выполняла свои обязанности, как положено матери (во всяком случае, Шерлок был уверен, что возня с ребёнком — это исключительно забота женщины), но потом всё чаще Джон стал приходить на Бейкер-стрит, едва сдерживая зевоту, из чего можно было заключить, что он не спит ночами.       Потом он стал приходить вместе с Роззи. А ещё через месяц они стали заявляться с Мэри вдвоём, ставили коляску посреди гостиной и садились «немного отдохнуть» на диван, и Джон, засыпая, бормотал: «Проголодается — разбуди».       Спящий ребёнок не слишком сильно мешал работе — Шерлок и так не любил телефонные разговоры, а в присутствии Роззи переводил всё общение в СМС или сообщения в мессенджерах. Но проснувшийся ребёнок был катастрофой. Шерлок поставил эксперимент — не получающая желаемого Роззи была способна орать на одной громкости как минимум полтора часа (возможно, больше, но его барабанные перепонки этого бы не выдержали). Сложно было представить, чем и как её успокаивает Мэри (когда не спит на диване в гостиной). Шерлок не был уверен, но интуитивно чувствовал, что шесть месяцев — слишком мало, чтобы рассматривать трупы или орудия убийства, стрелять из пистолета или играть с ножом, поэтому пытался успокаивать Роззи её дурацкими звенящими игрушками.       В один из дней Джон и Мэри вручили Шерлоку дочь и попросили присмотреть за ней пару часов, а сами ушли спать в бывшую комнату Джона. Роззи уже умела сидеть, и теперь осваивала весьма полезный навык — бросание предметов. К сожалению, бросая игрушку на пол, она тут же заливалась плачем, и Шерлок был вынужден вставать из-за стола, отвлекаться от работы и возвращать ей снаряд.       Попытки объяснить ей, что бросание вещи и желание ею пользоваться противоречат друг другу, ни к чему не приводили. Роззи внимательно слушала, издавала звук, выражающий согласие («Ы-ы»)… и опять швыряла игрушку на пол. Или Шерлоку в лицо, если успевала попасть.       — Когда же ты уже усвоишь этот урок, а, Ватсон? — спросил он устало и из вредности не стал отдавать игрушку. Роззи, поражённая изменившимся алгоритмом, сосредоточенно наклонила голову на бок. Шерлок подозревал, что она думает, стоит ли ей зареветь и приведёт ли это к нужному результату.       — Никогда, — раздался от двери весёлый голос. Шерлок поднял глаза и уточнил:       — Почему ты так думаешь?       Гермиона вошла в комнату, притворила за собой дверь и ответила:       — Знаю. Человек сначала бросает вещь или человека, а потом начинает реветь, что ему это было нужно.       — С этой стороны я на вопрос не смотрел, — заметил Шерлок и отвернулся к Роззи. Они с Гермионой не виделись больше полугода, если не считать её короткого визита в феврале и сообщения о том, что Мориарти-Лестрейндж гарантированно и однозначно мёртв, а потому его возвращение — чей-то ловкий трюк.       Шерлок не мог точно сказать, почему перестал заходить к ней домой — у неё не появилось очередного поклонника-идиота, не изменился интерьер, и горячий шоколад она делала всё такой же вкусный. Но он намеренно, оправдываясь занятостью, избегал с ней встречи. Роззи, раздражённая тем, что на неё перестали обращать внимание, покраснела и заорала. Гермиона легко опустилась на колени перед детским стульчиком. Роззи смолкла и ткнула пальцем Гермиону в нос, сопроводив это действие осмысленным: «Ы-ы».       — Её зовут Роззи, да? — спросила Гермиона со странной интонацией в голосе.       — Да, — ответил Шерлок и отошёл к столу, — дурацкий выбор.       — Когда у них родится мальчик, они наверняка назовут его Шерлоком, — хмыкнула Гермиона, — но, поверь, ни один родитель в здравом уме не даст этого имени девочке.       — Меня это не интересует, — дёрнул плечом Шерлок. Раз уж Гермиона пришла, она вполне может взять на себя роль няньки.       — Интересует. Иначе ты бы не ругался на имя. Дочь Рона, кстати, тоже зовут Роззи.       — Что свидетельствует о слабой фантазии.       Роззи опять сказала свое «Ы-ы» и, похоже, собралась зареветь, но Гермиона достала волшебную палочку, сделала сложное движение и произнесла:       — Авис.       Из кончика палочки одна за другой вылетели четыре ярко-золотых светящихся птички. Они защебетали и окружили Роззи. Шерлок, который собирался вернуться к е-мейлу от Майкрофта с просьбой найти пропавшего агента американской разведки, так и не взглянул на монитор. Он привык к тому, что волшебство — это часть жизни Гермионы, к тому, что оно удобно и функционально. Но забыл, что оно иногда завораживает.       — Хороший способ, — произнёс он, с трудом отводя взгляд от порхающих птиц.       — Лили, моя крестница, их обожает до сих пор. А вот Ала и Джеймса таким не возьмёшь, — она хмыкнула и отошла от Роззи. Та была слишком занята попытками поймать птичек, чтобы плакать и привлекать к себе внимание.       Шерлок кивнул и всё-таки взглянул на е-мейл, прочел его дважды, а потом спросил:       — Что-то случилось?       — Вообще-то, — Гермиона вздохнула, и Шерлок тут же отвлекся от е-мейла, чувствуя, что его ожидает более интересное дело, — случилось. Только не могу понять — что.       Роззи переспросила:         — Ы-ы?       Примечание:       * — позволю себе предположить действие амфетамина. Потому что поведение Шерлока в начале первой серии четвёртого сезона… Даже для него — перебор.       ** — здесь и далее «Мохнатое сердце чародея» из «Сказок барда Бидля» Дж. Роулинг в вольном переводе и вольном пересказе