Я никогда тебя, наверно, не пойму. Ведь ты всегда права. Почему тебе счастливой быть, а мне быть одному — И знать, что больше я тебя не обниму; но я сам виноват…
Крупные дождевые капли барабанили по крыше кафе; откуда-то наплывали на небо еще более тяжелые, словно налитые свинцом, тучи. Слышались раскаты грома, заставляющие пол дребезжать. И сквозь пелену дождя, как сквозь густой туман, почти не было видно соседних зданий — лишь общие очертания. По стеклам скатывались одна за другой капли дождя, оставляя за собой мокрый след. Леша сидел около окна, совсем невеселый. Смотрел в окно, пусть и не видел там почти ничего — лишь дождь, так внезапно начавшийся и ставший практически тропическим ливнем. Но чаще, почти весь вечер, Самойлов смотрел именно в окно — в пустоту, но не вперед. Не туда, где Катя сидела за столом в пышном белом платье. Где рядом с ней сидит этот Александр, наверно, впервые в жизни надевший костюм, а не кожанку. Лишь изредка бросал Леша туда взгляды. И видел он в глазах Кати не счастье. Нет, не счастье и любовь. Видел лишь адресованные ему слова «так надо». — Так надо… — пробубнил Алексей, ковыряясь вилкой в салате. — Черта с два так надо! Отбросил вилку в сторону. Взял бокал, наполненный вином. Выпил. Снова отвел взгляд к окну. Вздохнул: «Тогда тоже был дождь…». Леша сидел на своем рабочем месте, почти зевая, и смотрел на то, как Калитина бегает то по своему кабинету, то оперативников в красивом платье, стуча каблуками по полу, в поисках вдруг понадобившегося Дубровскому отчета. При чем очень срочно. И слышать о том, что сегодня свадьба Антона и Нади, он, конечно же, не хотел. Поэтому Катя, все же желая не опоздать на свадьбу коллег, носилась по кабинетам, то и дело спрашивая Самойлова: не брал ли он этот отчет. На что Леша уже устал отвечать, что даже не знает, как он выглядит. Опер уже обыскал и свой стол, и стол Жарова, умело отлынивавшего от поисков — он должен был везти молодых в ЗАГС. Тогда Калитина, сорвавшись с места и взяв с собой Самойлова, пообещала Наде и Антону, что они обязательно успеют, и убежали в отдел, проклиная нового начальника на чем свет стоит. Много всего выговорил Леша, пока они добирались до «Щуки». Многое из этого Катерина не слышала. И слава Богу. И вот уже минут десять с лишним они торчат в отделе, и Самойлов уже готов идти к Дубровскому и, во-первых, высказать всё, что он об этом думает — а ведь знал, что у Лакушева и Костровой свадьба, а во-вторых, сказать, что он завтра же собственноручно напишет этот отчет, хоть под диктовку. Ну начальник, а знал о столь важном событии — и все равно выдернул из-за какой-то бумаженции, которая еще бы неделю где-то провалялась, и никто бы не заметил. — Хрулева на него нет, — пробурчал Алексей и продолжил шарить по ящикам стола. — И не говори, — дунув на мешающиеся пряди, отозвалась Катерина, уже распрощавшаяся с возможностью успеть на регистрацию. Самойлов нервно закрыл ящики один за другим, сделал оборот в кресле. Побарабанил ладонями по столу. Вздрогнул от неожиданности, услышав радостный вопль из кабинета следователя. — Нашла! От радости Катя даже подпрыгнула и, схватив треклятую бумажку и по пути надевая пальто, вылетела из кабинета. Леша тоже резко соскочил. Схватил куртку и подался вслед за ней. Наконец выйдя из отдела, ребята вдохнули как можно больше свежего воздуха. Пахло дождем. И небезосновательно — на еще недавно ясное небо наползали темные тучи, заслоняя солнце. Становилось темнее. Катину прическу разлохмачивал налетевший холодный ветер. Калитина вздохнула: сделать она все равно ничего не могла — ни капюшона, ни зонта у нее нет. Придется выглядеть на свадьбе взлохмаченной с растекшейся косметикой, да еще и мокрой. Катя поморщилась: худшей перспективы и быть не могло. Но сделать ничего не могла. Зонт не появится здесь по ее велению, и машины у Самойлова нет. Лешка уже разговаривал по телефону с Максом и говорил, что они наконец-таки освободились. Жаров же в свою очередь говорил, что они уже в ЗАГСе и им, наверно, уже бессмысленно ехать туда — дорога-то неблизкая, и ЗАГС от отдела далековато. Перекинувшись с Максимом еще о чем-то, Леша положил трубку. Протянул: «Н-да…» — и посмотрел на озябшую Калитину. Пока они стояли на крыльце отделения, дождь не попадал ни на их головы, ни на лица, но стоило отойти, как по непокрытой голове Кати забарабанил дождь; Леша же надел капюшон. И теперь Катя дала себе обещание, что будет покупать верхнюю одежду только с капюшонами, либо в сумочке всегда на черный день будет лежать зонтик. Высокий каблук, не рассчитанный на такие хождения, был крайне неудобен, и Катерине хотелось достать из сумочки, помимо зонта, еще и какие-нибудь кроссовки. Проезжающие мимо машины так и норовили окатить их грязью с ног до головы, что бы стало финальным штрихом в их образах. И если Леша выглядел почти так же, как и когда они пришли в «Щуку», то с лица Кати уже начала стекать косметика, а ее прическа постепенно превращалась во что-то бесформенное и безобразное. До кафе, в котором должно было произойти празднование, было недалеко, и поэтому куда быстрее было дойти до него пешком, нежели ждать автобус на остановке или ловить попутку. Хоть и жертвеннее. — Ай, — вскрикнула Катя и наклонилась, потирая ногу. Леша остановился. Она подала ему руку, опираясь, а сама проводила какие-то манипуляции с обувью — дернул же черт. Хотя кто знал, что у Дубровского замкнет на этот отчет. Сейчас они, красивые, должны были стоять в ЗАГСе и слушать речь, смотреть на счастливых Антона и Надю, а потом поздравлять их, но нет — они сейчас тащатся под дождем к кафе. Катя поднялась. Оступилась и не заметила, как налетела на Самойлова, оказавшись почти вплотную прижатой к нему. Их взгляды встретились. Леша смотрел на Катю: на ее растекшуюся по щекам черную тушь, на утратившую свой первозданный вид прическу. Смотрел в глаза, еще совсем недавно полные ярости, а теперь — растерянности. Смотрел и готов был стоять так долго, поддерживая ее, чтоб она не упала. Калитина тоже смотрела на него; он был то ли серьезен, то ли растерян. И что-то вдруг екнуло. Что-то, как магнит, тянуло ее к нему — такому близкому и такому далекому — женатому. И она знала, что он женат, что любит жену, и не лезла в семью, но сейчас просто потеряла рассудок, виня во всем дождь. Становясь все ближе и ближе друг к другу, Самойлов чуть не коснулся своими губами губ Катерины, как разнесся сильный громовой раскат. Калитина резко отвернула голову в сторону. Зажмурилась. Практически прошептала: «Нет. Так нельзя…». Леша вздохнул. Скинул с головы капюшон. Стиснул зубы, не понимая, что на него нашло. Провел ладонями по волосам, взъерошив их. — Пошли, там уже, наверно, подъехали… И Катя, не оборачиваясь, направилась к кафе, причитая: «Дура! Дура! Так нельзя!»… Самойлов перевел взгляд на стол, где сидели жених и невеста. Катя смеялась. Впервые за вечер по-настоящему смеялась. Смеялся и Александр. Хотелось назло поцеловать Олю у нее на глазах. А она, как назло, сейчас в командировке по работе. Хоть и понимал, что Катерина этого не заслужила. Лишь хотела скрыть свои чувства за обручальным кольцом, чтобы теперь и она не могла поддаться чувствам. Если выйдет замуж, то навсегда — так говорила себе в детстве. А сейчас, когда на ее безымянном пальце кольцо, когда на ней шикарное белое платье, не уверена. Тамада что-то сказал. Алексей не расслышал, но когда из-за столиков стали подниматься пары и медленно кружиться в танце — понял. А ему и пригласить некого. Антон танцевал с Надей, Жанетта и Кеша неумело двигались, наступая друг другу на ноги, Игорь — с Викой, Катя… Катя кружилась с новым мужем… А ему даже пригласить некого — все дамы, даже незнакомые ему, пришли с кавалерами. Остались лишь два человека, сидящих за столом. Макс и Леша. Макс сел рядом с другом. Вздохнул. Посмотрел на Самойлова, который был темнее любой сегодняшней тучи. Хмурый, как будто не на свадьбу, а на похороны пришел. Сидит весь вечер, отвернувшись от Кати. Поздравил сухо и всучил подарок — конверт с деньгами. А она, — Жаров видел, — весь вечер смотрела на него. Весь вечер была смурная. Но на это никто не обращал внимания: грустная невеста — ничего необычного. Она ведь прощалась с прошлой жизнью. И все сдержанные улыбки приписывали к тому, что Катя просто боится семейной жизни. Максим тоже пришел один. Не нашлось той девушки, которую он мог бы пригласить. Вернее, он знал, кого хотел бы пригласить, но это было слишком безумно. Он хотел увидеться с Василисой. Хотел просто поговорить с ней. Просто посмотреть на нее. И вот так же, как все остальные, потанцевать. Но каково было звонить в другой город, чтобы пригласить на свадьбу к подруге. Но Макс позвонил. Позвонил, набравшись смелости, собрав всю волю в кулак. И кладя трубку, руки тряслись. Он понимал всю абсурдность ситуации. Понимал, как это выглядит — нелепо и глупо. Каково это, услышать: «Пойдешь со мной на свадьбу?». И это после нескольких месяцев молчания. Полного молчания. Максим никак не мог набраться смелости и позвонить Васе. Даже просто спросить, как дела. А тут — смог пригласить ее. Услышал, наконец, ее голос, ничуть не изменившийся за это время и смех — такой родной и знакомый. И, наверное, самым удивительным было то, что она согласилась. Согласилась прилететь в Москву. И Жаров был воодушевлен этой мыслью. Ждал этого дня, наверно, больше самих молодоженов. И ведь правда — больше. Но сегодня с утра Василиса не брала трубку. Не прибыла в Москву к назначенному времени и все еще не дала о себе знать. И теперь Макс уже понимал, что она не приедет. Говорил, что работой, видать, завалили. Но понять, почему она не позвонила, не мог. И ждал весь вечер хоть сухой СМСки: «Прости. Я не приеду». Но телефон молчал. — Так и не звонила? — спросил Лешка, смотря на не менее невеселого Жарова. — Не-а. Оба вздохнули. — Выпьем, что ли? — А давай. Самойлов взял в руки бутылку водки. Плеснул себе и Жарову. Не успел даже поднести ко рту, как около них, шелестя юбками платья, протанцевали Александр и Катерина. Она смеялась. Смеялась до того, как встретилась взглядами с Самойловым. А потом лишь молчала и сдержанно улыбалась, смотря то в сторону, то в окно, то на Алексея, но не на Сашу. Только не на него. Алексей же залпом осушил рюмку. Посмотрел на нее — точнее, на ее спину, которой она стояла к нему. Увидел, как Александр что-то шепчет ей на ухо, а она лишь кивает. Может, улыбается — Леша не видел. Антон подал Надежде руку; она, придерживая другой рукой белое платье, поднялась. Они проследовали в центр зала. Надя пару раз наступила на ногу Лакушева. Смущенно опустила голову вниз. Он лишь улыбнулся и сказал, что так туфли стали даже удобнее. Катя сидела, закутавшись в плед. Наконец вроде начала согреваться после дождя. На прическу боялась даже посмотреть — представляла, что там творится. Только вот изменить ничего не могла. По взмаху волшебной палочки у нее не появится новая прическа и красивый макияж. Остатки старого она тут же смыла, чтобы не опозориться еще больше. Хоть и знала, что никто не будет над ней смеяться, — было скверно. Посмотрела, улыбнувшись, на счастливых Антона и Надю — глаза обоих буквально светились от счастья. Посмотрела, как Муха, радостно лая, бегает возле них и тоже пытается танцевать. К ней подсел Алексей. Поставил на стол две чашки с чаем. Одну толкнул ей. Вторую взял себе, обхватив пальцами обеих рук, чтобы согреться. Катя поднесла чашку к губам. Горячий пар вздымался вверх. — Спасибо, — робко сказала Катерина, вспомнив инцидент на улице. — Да не за что, Катюш, — отозвался Леша, отпив немного из кружки. — Ты как? Согрелась? — Угу, — кивнула Калитина и поежилась в пледе. — А пошли потанцуем! — отставив чай в сторону и взяв Катю за руку, сказал Самойлов. Она едва успела поставить кружку на стол, не выплескав из нее содержимое. — Ты сбрендил? — почти кричала Катя, когда он практически силком тащил ее в центр зала, где кружились Антон и Надя. Алексей перекинулся о чем-то с Лакушевым и, положив ее руки на свои плечи и обхватив Катерину за талию, начал медленно переступать. Калитина опустила глаза в пол. По ее телу пробежалась дрожь то ли от того, что еще не до конца согрелась, то ли от воспоминаний о том несостоявшемся поцелуе. Благо, Ольга прийти не смогла — у матери в другом городе. Наконец, подняла глаза. Огляделась — вслед за ними танцевать подтянулись еще пары, и теперь помимо жениха и невесты кружились в танце еще около пяти пар, включая их самих. — Леш… — Кать, всё в порядке. Забыли, — будто прочитав ее мысли, произнес Самойлов. Улыбнулся и закружил ее. Екатерина улыбнулась и неуверенно сказала: «Да… забыли». — Забыли… — повторил Самойлов, как тогда. — Что? — переспросил Жаров. Слова Алексея вывели его из своих мыслей. Он еще раз проверил мобильник: не звонила ли Вася. Не звонила. Вздохнув, убрал телефон на место. — Да так, — отмахнулся Леша, — ничего. — Лех, я пойду. Там Муха дома один. Ты же знаешь, я никак не мог уломать этих пустить его сюда. Самойлов кивнул. Максим поднялся. Подошел к Кате и Саше. Еще раз поздравил их с бракосочетанием. Обнял на прощание Катерину. Пошел на выход. Леше тоже хотелось уйти. Но если у Макса была причина, то у него — нет. А уходить так просто неуважительно. Все-таки Катя — его подруга, коллега и начальница. И ничего больше. Так он часто говорил самому себе. «И никто больше…» — подумал Леша и отвернул голову к окну, по которому одна за одной стекали капли дождя. Максим вышел из кафе. Встал под козырьком, чтобы дождь не попадал на него. Даже тут слышалась музыка из зала вперемешку с раскатами грома и стуком крупных капель дождя. Посмотрел на свою машину, украшенную разноцветными лентами, промокшими насквозь, и лопнувшими воздушными шариками. Утром она выглядела куда праздничнее. Утром и он сам был в куда более праздничном расположении духа. А сейчас, как и погода, всё сникло. Понимая, что Вася все равно не приедет, что она не звонила и не писала, Макс все равно достал телефон и в очередной раз посмотрел на наличие пропущенных или сообщений. Пусто. Снова ничего. К кафе подъехала машина — серая «Ауди». Остановилась, а из нее, достав что-то с заднего сидения, вышла девушка. Повесив сумочку на плечо, взяв начинавший осыпаться букет в руку, она попрощалась с водителем. «Ауди» отъехала, а девушка, развернувшись, направилась к кафе. Максим смотрел на нее. Смотрел и не мог поверить, что это она. Что это Василиса. Но почему сейчас, вечером? Непроизвольно улыбнулся, увидев ее. Вася улыбнулась в ответ, увидев его. Она, закрывая голову, поднялась по ступеням к нему. Выдохнула. Улыбнулась. — Вот я и здесь, — сказала она и посмотрела на часы, — прости, что опоздала. Рейс из-за погодных условий отложили. Ну, пришлось на попутке добираться. А телефон дома забыла. Тридцать три несчастья, — посмеялась Михайлова. Жаров осмотрел ее: всё такая же красивая, родная, как тогда, до ее отъезда в Питер. Она почти не изменилась. Но он видел, что жизнь в Питере пошла ей на пользу. Выглядела Василиса очень ухоженно, и одежда, он видел, не из дешевых. Посмотрел беглым взглядом на безымянный палец правой руки — кольца не было. Да и согласилась бы замужняя женщина на поездку сюда? Наконец он видит ее. Видит эти глаза — такие родные ему глаза. Ту самую улыбку. И словно не было лет разлуки. Словно ничего не изменилось в их жизни. И теперь все будет, как раньше. Василиса стояла, переминаясь с ноги на ногу от холода и сырости. Истинно питерская погода. Ей ли, петербурженке, не привыкать к такой погоде? Было видно, что Васе такая погода глубоко не нравится. Что она с радостью поменяла бы ее на теплую и солнечную. Но если в Москве куда чаще солнце, то вот Питер — город пасмурный, дождливый. И, Макс помнил, Вася не любит такую погоду. Она любит тепло. — Как там культурная столица? — наконец спросил хоть что-то Жаров. — Знаешь, у меня такое ощущение, что это не культурная столица, а самый настоящий бандитский Петербург, — рассмеялась Михайлова. Опустила взгляд вниз. Замолчала. Вдохнула запах многострадальных цветов. На свадьбу она явно опоздала. Разве что на второй день успела. — Ты надолго? Подняла глаза на него. Боялась чего-то, хоть и знала, что бояться нечего. — Макс, я… Помнишь тот наш разговор? Жаров зашел в кабинет к Михайловой. Весь день она была какая-то грустная, невеселая, молчаливая. Говорила с Максом и Лешей исключительно по работе и, казалось, хотела что-то сказать. Несколько раз начинала, но потом, отмахнувшись, умело переводила разговор на другую тему. Муха как-то странно смотрел на Василису в этот день. Поскуливал, что ли. Увязывался за ней везде. Был, как и она, грустным. И вот, ближе к концу дня Макс все-таки решился спросить, что с ней происходит. Когда Лешка уехал к свидетелю, Жаров понял, что сегодня лучшего шанса у него не будет. — Вась, — тихо сказал Максим. Василиса, смотревшая куда-то в одну точку, отвлеклась и, попытавшись выдавить из себя улыбку, посмотрела на Жарова. — Да, Макс, что у тебя? Максим присел на стул. Осмотрел ее: будто невыспавшаяся, потухший взгляд, какого он никогда не видел в ее глазах. Но сам взгляд он узнавал. Такой взгляд был у Ленки Брусникиной, когда она говорила, что уезжает. Знала, что поступает верно, но боялась. Но в ее глазах он видел какой-то блеск. В глазах Василисы же этого блеска не было и в помине. Еще вчера эти глаза были веселые, задорные. А сегодня — практически пустые. — Вась, у тебя что-то случилось? — Нет, с чего ты взял? — резко отрапортовала Михайлова, напрягшись. Но, увидев недоверчивый и напористый взгляд Максима, вздохнула. Взяла ручку и начала крутить ее. — На самом деле, действительно, ничего не случилось… Просто, Макс, меня в Петербург переводят. Она замолчала. Откинулась на спинку стула и перевела взгляд куда-то. Куда — было все равно, лишь бы не на него, не на Максима. Жаров молчал, как и Василиса. Переводят в Питер… Значит, они больше не будут работать вместе, видеться каждый день. Гулять после работы. Смеяться над выходками Мухи. Вместе не будут переживать неурядицы и беды другого. Не будет он больше подвозить ее до дома. Не получит больше поцелуев в щеку на прощание. Он не мог представить, что всё это может вот так просто закончиться. Раз — и нет. Было еще вчера, а завтра уже новый следователь будет сидеть на ее месте и руководить. Хотелось, чтоб она засмеялась сейчас и сказала, что пошутила. Разыграла. Но всем своим видом Михайлова давала понять, что она не шутит, что и сама была бы не против, окажись это шуткой. И, как и Максим, не хотела, чтобы всё это заканчивалось, чтобы стало сном — таким сладким и долгим, но сном. — И еще, Макс, — голос Василисы дрогнул, — давай всё забудем. Будто ничего не было… Раньше Вася и не думала, что эти слова дадутся ей так тяжело. Так трудно будет сказать их, смотря Максу прямо в глаза. И, говоря, хотелось кинуться к нему и сказать, что она вовсе не хочет этого, и разреветься. Просто разреветься, забыв обо всем. Столько всего навалилось. Вася еще до конца отошла от смерти самого близкого ей человека — бабушки. И сейчас нужно расстаться со всем остальным, слишком дорогим сердцу. Но зачем тешить себя надеждами? Ведь, уезжая, она прощается с этой жизнью. Прощается и с людьми из этой жизни. Но хочет ли она начала новой? — Ты о чем? — начал было Жаров, но, посмотрев на нее, нахмурился и серьезным голосом, не смотря ей в глаза, сказал: — Так ничего и не было… Встал и вышел из кабинета, стараясь не хлопнуть дверью громко… — Помню… — хмуро ответил Максим и посмотрел на Васю. Кажется, заметил в ее глазах слезы, хотя, может, это и дождь. Казалось, Вася сейчас разрыдается. Сейчас просто расплачется. Слишком долго они не виделись. Слишком холодно расстались. — Макс, я больше так не могу! Там не могу! — вдруг почти истерично начала кричать Василиса. Максим вздрогнул — вот она и растаяла, эта Снежная королева. Она подошла к нему, опустив букет цветами вниз. Не смотрела, что лепестки сыплются на каменное крыльцо. Не обращала внимания ни на что, лишь смахнула подступившую слезы и припала к груди Жарова. Как она скучала! Как хотела вот так обнять! Вот так просто незаметно пустить слезу. Сжала его куртку. Он обнял ее. Крепко прижал к себе, как еще не обнимал никого и никогда. Оба молчали. Молчали, прижимаясь в такую ненастную погоду друг к другу. — Увези меня отсюда… — прошептала Василиса.***
Леша вышел из кафе; дождь и не собирался прекращаться. Набросил капюшон на голову. Спустился с крыльца. Прислонился спиной к холодной кирпичной стене. Выдохнул. Капли ударяли по непокрытой голове Самойлова. А он будто не замечал. Снова вспомнил то, что обещал забыть. То, что случилось тогда. То, чего не должно быть никогда. И сейчас, снова вспомнив об этом, Леша не смог находиться в здании, где она создает иллюзию счастья и любви. И взглядом лишь говорит: «Так надо…». — Надо-надо… Только кому? — ударив кулаком по мокрому кирпичу, сквозь зубы процедил Алексей. Достал из кармана вибрирующий телефон. Открыл. Посмотрел, кто звонит. А звонила Ольга. Леша, покрутив телефон, убрал его обратно в карман, сказав самому себе: «Дома оставил». Посмотрел в окно — туда, где все веселились все, кроме двоих людей. Послышался громкий смех. Смех, который был для Самойлова сегодня столь раздражающим. Хотелось, чтоб этот дурацкий день наконец закончился. Чтоб начался новый, когда на трезвую, насколько это возможно, голову решить, что делать дальше. Тогда все произошло слишком быстро, слишком непонятно для обоих и слишком глупо. Хотелось отмотать назад и еще там расставить все точки над «i», чтобы сейчас не мучиться и не думать, как будет лучше. И, хоть мысленно, вернулся в то утро. Леша открыл глаза. Голова раскалывалась — неплохо они отметили свадьбу Антона и Нади, нечего сказать. Потер глаза ладонями. Тяжело вздохнул, пообещав себе, что никогда больше не будет столько пить. Повернул голову набок и замер на месте — рядом с ним мирно сопела Катя. Она сладко потянулась и, сонная, ударила Алексея по щеке своей рукой. Медленно открыла глаза, чтобы посмотреть, на что она наткнулась. Калитина повернула голову, безмятежно улыбаясь. Но, увидев Самойлова, вскрикнула и попятилась к краю кровати, бормоча что-то себе под нос. Оперевшись о стену, Калитина смотрела на Лешу, будто видела перед собой что-то страшное. А она и видела. Видела перед собой женатого мужчину. «Лучше бы поцеловались…» — обреченно протянула Катя. Самойлов усмехнулся: «Я думаю, мы вчера и поцеловаться успели…». Глянул на время — полвосьмого. На душе скребли кошки. За все время семейной жизни он ни разу не изменил жене, а вчера как наваждение какое-то. Как туман перед глазами. А Катя — как свет в этом тумане. И весь вечер, и всю ночь он видел только этот свет. — Леш… — тихо, как мышь, начала Катерина, — ты не переживай, Оля никогда об этом не узнает. Я обещаю. Из кафе вышла Катя, накинув на плечи какую-то накидку. Она подошла к Самойлову. Как и он, прислонилась к стене, ощущая, как на нее падали капли дождя, снова, как тогда, уничтожая ее прическу. Но на этот раз ей будто только этого и надо было. На этот раз она не ругалась и не старалась укрыться. Нет, она просто стояла, подставляя лицо к ливню. Алексей посмотрел на нее. Видел, что она не любит Александра. Не будет с ним счастлива. Но никогда не согласится быть с ним. Не согласится на то, чтобы он ушел из семьи из-за нее. И теперь, надев кольцо на безымянный палец, она словно оградилась от него, давая понять: нельзя. Вздохнул. Она была права. Как всегда, права… — Давай сбежим, — любуясь серым небом, проговорил Леша. — Леш, — оборвала его Катя и повторила свое постоянное «нельзя». — Нельзя… — повторил за ней Самойлов. Ни одна эмоция не появилась на его лице: ни печаль, ни разочарование. Лишь безысходность. Безысходность, от которой было не избавиться, наверное, никогда. И эта безысходность выводила из себя. Выматывала. И хотелось наконец забыть об этом всем, но никак не мог, каждый день видя ее в отделении. — А что, похищение невесты — забавно, — усмехнулся Алексей. — Леша! — почти плача, сказала Катерина, — Не мучай меня! Пожалуйста, не мучай! Отпусти! — взмолилась она. А Леша лишь смотрел на нее. Смотрел на ее текущую по лицу тушь, как тогда. И хотелось подойти к ней и обнять крепко-крепко. И чтобы все было хорошо, и не нужно было прятаться за браками, которые никому не были нужны. Которые стали картонными коробками, промокшими под тем дождем. Самойлов смотрел ей вслед. Смотрел, как она, ненароком пачкая грязью белое платье, умываясь слезами, взбегала по ступеням. Забегала в кафе. Как хлопнула дверь, выведя его из этого отчужденного состояния. И Леша, засунув руки в карманы, отошел от стены. Понял, что здесь ему больше делать нечего. Да и с самого начала он был здесь лишним. Достал телефон из кармана. Набрал Олю. Вскоре услышал ее голос — такой знакомый, но уже не такой родной. — Оль, я тут подумал, может, нам в отпуск куда-то съездить? — провел ладонью по мокрым волосам. — Хорошо. Убрал телефон в карман и пошел. Пошел куда-то. Хоть куда-нибудь. Лишь бы подальше отсюда. Лишь бы быть не здесь. Дождь барабанил по его голове. Куртка была насквозь мокрой. Мокрыми были и ботинки. А он шел, даже не думая поймать попутку или сесть в автобус. Просто шел. Шел вперед, не оглядываясь назад. Не оглядываясь в прошлое. Теперь это всё прошлое. Он шел навстречу будущему, не зная, что ждет его в этом будущем и будет ли оно светлым…