Аббатство Даунтон по-другому

1913 год.       Весной, спустя четыре месяца после свадьбы, случилось то, чего так сильно боялась Мэри: её первая серьёзная ссора с Мэттью. Хотя они примирились быстро, конфликт поставил в истории их семейной жизни что-то вроде чернильной кляксы. Ту страницу оба вскоре постарались перелистнуть побыстрее, но неприятное воспоминание, так или иначе, осталось.       Стояли прохладные апрельские ночи, но в колебании ветра за окном уже чувствовалось первое дыхание тепла. Небо было как-то по особому густо усеяно ярко мерцающими звёздами, деревья источали влажный последождевой аромат.       В сердце Мэри на днях поселилось непроходящее чувство вдохновения и удовольствия. Она сама не понимала, что так приятно волнует её душу — мелочи вроде суетливой подготовки к юбилею отца, или глобальные перемены в Аббатстве: примирение с возвратившейся Эдит, роман Сибил с папиным протеже Клайдом, приятные разговоры о мамином недомогании. В этом прекрасном расположении духа она едва не каждую ночь отдавалась ласкам Мэттью, не гася ночник.       Его сбившееся дыхание согревало ей ключицы, а поцелуи жгли чувствительную кожу. Тональность шелеста простыни стала грубее, и Мэри томно выдохнула, запрокинув голову: — Мэттью, пожалуйста… — Мэри!.. — он приглушённо простонал и одновременно нежно и сосредоточенно задышал ей в шею.       Порывистый толчок, затем ещё одно движение — всё было как будто подступом к кульминации, которая вот-вот должна была грянуть. И за какие-то несколько секунд до этого стремительного завершения Мэри отстранилась, мягко оттолкнула Мэттью от себя.       С минуту они лежали, не касаясь друг друга и восстанавливая дыхание. Наконец она вытянула руку и ласково погладила его по груди, всё ещё тяжело вздымавшейся. Кончик пальца почувствовал капельку пота. Мэри пододвинулась к мужу и тепло прошептала, склонив голову ему на плечо: — Что ты? Всё было прекрасно…       Он молчал, не отвечая на тихие расслабляющие поцелуи, заключённый в объятия, которые только раздражали его. Пряди чудесных волос Мэри щекотали его кожу, и Мэттью отказывался верить в чудовищные предположения, которые сами собой строились в его воспалённом сознании. — Мэттью! — наконец позвала Мэри. — Что не так? — Мне нужно поговорить с тобой, — одним духом выпалил он и приподнялся на локтях. — Говори, наконец я хотя бы узнаю, что тебя так мучает! — она подтянула одеяло и устроилась рядом, вопросительно взглядывая на супруга.       Вся решимость Мэттью мигом улетучилась. Никогда прежде ему не доводилось затрагивать подобных вопросов — он терялся, и румянец густой удушливой волной набегал на его щёки. — Мэри, мне очень трудно спрашивать тебя о таком, — краснея, начал он, — но я подумал, что мы доверяем друг другу… то есть, что ты доверяешь мне…       Мэри уже знала, о чём пойдёт речь: женская интуиция не подводила её и на этот раз. Она стыдилась не меньше Мэттью, но заставила себя посмотреть ему в глаза и заверить его: — Это естественно и правильно. Я тебе доверяю, Мэттью. Во всём. — Но ведь есть то, о чём я не знаю, верно? — Мэттью говорил тихо, в исступлении опустив голову. Он искренне жалел, что они не могут сейчас выключить ночник и не видеть лиц друг друга.       Голос Мэри упал; она почти прошептала: — Уточни. — И одной этой просьбой подписала себе смертный приговор. — Я знаю, что ты ездишь к доктору Кларксону каждый месяц, ты никогда не даёшь мне… ты… ты отодвигаешься, когда я… — Мэттью обессиленно вздохнул, и вдруг досада стала клокотать в нём, взрывной волной поднимаясь всё выше и выше. Он против воли ожесточился на Мэри за её тайну, за необходимость смущаться и выяснять это. — Я знаю, что ты пьёшь какие-то таблетки, только я не говорил тебе этого прежде! — наконец выдал он.       Мэри в страхе разоблачения ошеломлённо умолкла, и её хватило только на то, чтобы спросить: — Ты рылся в ящике моего туалетного столика? — Просто хотел найти что-то, что могло бы подтвердить мою догадку, — безжалостно отрезал он. — Какую догадку, Мэттью?..       «Только говори со мной, не вздумай замолкать сейчас, когда мы только начали этот самый неудобный в мире разговор…» — Такую, что ты не хочешь иметь от меня детей. — И стоило ему произнести эту фразу, как сдерживающую плотину прорвало, и Мэттью обрушил на неё поток фраз, мучительных для обоих. — Что же сразу не сказала? Ты разве нездорова, или… — его вдруг осенило. — Или ты просто хочешь подождать, пока родится ребёнок у твоих родителей? Ждёшь, когда выяснится пол ребёнка кузины Коры и кузена Роберта, чтобы точно понять, на что я обрекаю наших с тобой будущих детей? А если у них родится мальчик и я перестану быть наследником Даунтона, ты никогда не пойдёшь на это? Никогда не родишь сына или дочь адвоката, да, леди Мэри Кроули?..       Звонкая пощёчина прервала эту обвинительную речь. Мэри смотрела лихорадочно блестящими глазами на свою ладонь и не верила в то, что сама ударила его, своего Мэттью. Лишь бы замолчал. — Послушай-ка, Мэттью Кроули, — развернувшись к нему, лицом к лицу, зашептала Мэри. — Мне жаль, что ты так плохо узнал меня за эти четыре месяца. Что ж, возможно, это моя вина. Я была недостаточно убедительна предыдущие сотню раз, но постараюсь объяснить внятно в сто первый. Мне плевать, кто будет у мамы с папой: мальчик или девочка. Мне так же наплевать, унаследуешь ты Даунтон или нет. И я хочу, слышишь, чёртов Мэттью, родить тебе детей. Когда-нибудь — хочу, но я не понимаю, почему должна делать это сейчас. В наше время легкомысленно решаться на такой шаг через четыре месяца после свадьбы — ты не находишь? Боже мой, Мэттью, — прошептала она вдруг почти ласково. — Я ведь знаю, что полюблю нашего ребёнка больше, чем себя, больше, чем тебя. И, да… я должна знать, что нас ждёт. Так что здесь дурного? Нам необходимо твёрдо стоять на ногах, чтобы и ребёнка мы смогли поставить так же твёрдо. Я всего лишь задумываюсь о нашем будущем. Если и это ты осуждаешь, то… — Мэри, прости, — прерывающимся голосом перебил виноватый Мэттью. — Если бы я знал раньше… — Знал, что твоя жена — честная перед тобою женщина, да? — Мэри, я действительно думал, что ты меня обманываешь, но этого больше нет. Прости меня, прошу, я непростительно сглупил. Если ты так хочешь, давай еще подождем, сколько нужно. Милая, я очень хочу, чтоб ты меня простила. — Разве у меня есть выход? — вздохнула Мэри. Она ещё хмурилась, но Мэттью чувствовал, как секунда за секундой уходит обида.       Только теперь Мэттью заметил, что в ходе перепалки она почти раскрылась, одеяло, которое она подтянула к самым плечам, уже почти открыло грудь, локоны её разметались по плечам, а красивое лицо почти горело. Он притянул жену к себе, вовлекая в долгий поцелуй. Мэри ответила, хоть и с непривычной для них обоих заминкой. — Знаешь, что? — сказала Мэри, устроившись у него на груди. Её ладонь покоилась в руке Мэттью. — Прежде чем в следующий раз усомниться в моей честности, спроси у меня. Если мы не будем говорить друг другу все, то долгие годы совместной жизни нам не грозят.       Мэттью с серьёзным видом молчал, слушая её, но вдруг не удержался и громко прыснул от смеха. И поспешил спрятать улыбающиеся губы в волосах Мэри, ореолом просвечивающих в свете ночника. Внезапная вспышка хорошего настроения вызвала у Мэри недоумение. — Извини, — пробормотал он, отсмеиваясь. — Просто я только что подумал, что за одну ночь ещё никто не называл меня «чёртовым Мэттью» и «Мэттью, Боже мой». — Можно подумать, что ты когда-нибудь раньше ссорился ночью с обиженной женщиной, — иронически усмехнулась Мэри. — Теперь хотя бы будешь знать, что ожидать от меня, когда я сержусь. — Буду сердить тебя почаще, — с готовностью ответил Мэттью. — Мне безумно нравится. Особенно град твоих горячих пощёчин. — Ерунда. Вовсе не град, а одна маленькая, — парировала леди Мэри. — Я просто не нашла другого способа тебя остановить. Кстати, ты тоже хорош. Два вопроса: как ты проник в мой секретный ящик, и не стыдно ли вам, господин будущий граф?       Давно сгустились сумерки, и всё это придавало совсем происходящему дурацкий детективный оттенок. Стыдно, глупо, но… Необходимо понять, прав ли он. Определённо надо понять, потому что жить, теряясь в догадках, более невозможно.       Мэттью не мог больше сидеть в постели. Ему смертельно хотелось курить. Мэри принимала ванную и не могла вернуться ранее, чем через двадцать минут. Анна не войдёт, зная, что он здесь, в спальне. Мэттью медленно поднялся, сделал шаг.       От столика Мэри чуть слышно пахло духами и пудрой. Этот запах щекотал ноздри и волновал до изнеможения. Рука его дрогнула, когда он открывал шкатулку. Тоненькая чёрная шпилька (Господи, она тоже пахла Мэри!) блеснула при свете ночника.       Мгновение — и Мэттью держит её около скважины ящичка. Взломать — и убедиться. Или…? — Вот уж не думала, что венчалась в церкви с вором, — рассмеялась Мэри и легонько толкнула его кулачком. — Да, те таблетки, что ты тогда нашёл, — это те самые. Но больше никогда так не делай, понимаешь, никогда! — Не буду, Мэри.       Ещё пять минут оба молчали. Потом Мэттью полусонно спросил: — Как ты смотришь на имя «Веста»? — Что? — смеясь, переспросила Мэри. В эту ночь она уже ничему не удивлялась. — Когда у нас родится дочь, мы назовём её Вестой, хорошо? — он рассеянно погладил Мэри, пропуская пряди её волос сквозь пальцы. — Ты неисправим, Мэттью Кроули…