Не ешь желтый снег

      Официантка плачет в туалете. Ди слышит ее всхлипывания, но не испытывает ни малейшего сожаления. Бар провонял сигаретным дымом и мочой: свинья Пондероса все же нассал где-то в углу. С другой стороны, где еще ссать гостям, если в мужском сортире Мак и Рекс как заперлись полчаса назад, так и не выходят, а из женского доносятся завывания, достойные «Макбета»?       Чарли первым обнаруживает лужу возле музыкального автомата. Проверив двери туалета, он кричит гостям, чтоб нужду справляли на улице. Гости не в восторге: мало кому охота выходить за дверь, где лютует небывалая для Филли снежная буря. Ди прикидывает, где бы ей самой пристроиться — в подвале или над мусорным ведром в кабинете — когда Фрэнк берет микрофон.       Фрэнк нарядный, аж сверкает. Ди видела его таким последний раз на похоронах тети Салли в восемьдесят шестом году. Фрэнк тогда был удивительно тих и торжественен в черном костюме, что был ему великоват (хотя кто в восьмидесятых носил вещи по размеру?), даже обронил слезу. Почему-то Барбары на тех похоронах не было — не хотела, должно быть, иметь ничего общего с родственниками Фрэнка. Хотя тетя Салли была нормальной, вечно приносила какие-то подарки, и...       И Ди с Деннисом бежали с подарками к себе в комнаты, пока тетя Салли и Фрэнк разливали вино.       Ох, блядь.       Фрэнк бубнил свою речь: о том, как счастлив за Чарли, о том, как счастлив сам Чарли, о невероятном счастье невесты — тут он сделал паузу, чтобы отхлебнуть из бокала, и по бару пронесся глухой взрыд из туалета. Чарли запаниковал.       Ди так хотелось, чтобы эта свадьба прошла максимально тихо. Только свои, без этого позора. Но Фрэнк проявил любовь к Чарли по-своему и собрал в «Пэдди» всех, кого знал: Макпойлов — две штуки, Артемиду (ее заманил шведским столом), придурка Билла, Рекса — для Диандры, но затея провалилась, и Сверчка — не как священника, конечно, просто в отчаянной попытке создать видимость толпы.       Ди не имела ни малейшего понятия, пригласил ли кто-нибудь Денниса.       О Деннисе вообще не говорили.              Последний раз, когда в баре звучало это имя, был через два дня после его побега. Мак тогда вышел из кабинета, держа возле уха мобильный, с глазами как две плошки. «Кто там?» — спросил Чарли. — «Официантка? Скажи, я сдох!» Мак покачал головой. «Это Деннис», — прошептал он, и еще минут пять слушал доносящиеся из мобильного вопли. Потом связь прервалась. «Он хотел перегнать к себе тачку. Ну, и ему не понравились новости про тачку». Чарли шмыгнул носом. Ди пожала плечами. Фрэнк крякнул.       И Деннис перестал существовать.       Они обходили его имя, избегали называть его, так, словно это было слово на букву «н». Они жили дальше, смеясь и шутя — натужно, чтобы не было видно, как сильно они скучают. Но Мак скорее сбежал бы под стать Деннису в другой штат, чем признал бы, что спит в обнимку с его футболкой. Чарли сам не замечал, как странно пытается покрепче прикипеть к своим друзьям, будто недополучая каждый день чего-то. По Фрэнку и прочитать нельзя было ничего, а Ди лучше сдохла бы, чем открыла другим, что в боку у нее зияющая дыра, будто часть паззла вытащили и унесли.       Впервые она почувствовала эту дыру два десятка лет назад, дома, лежа на ковре в своей комнате. Смотрела в потолок и чувствовала на языке пальцы Барбары, запихивавшие ей в рот таблетки. На лице горела пощечина. Ветер через открытое окно шевелил бумаги на столе — письмо из универа об отчислении. Диандра беззвучно плакала.       Ей не нужен был Деннис, чтобы пожаловаться, и уж точно не нужен он был для утешений. Она просто почувствовала бы, что все на своих местах, если бы в дверь сейчас заглянула его противная рожа. Он бы оскорбил ее в знак поддержки, швырнул бы в нее комком бумаги, все равно, главное — она бы знала: в доме Рейнольдсов есть один человек, который на ее стороне. К черту дружбу. Да здравствует война вдвоем против всех.       Спустя несколько лет они стояли посреди покрытого пылью бара, и Деннис объяснял, что от нее требуется: улыбаться клиентам, держать рот на замке и не промахиваться мимо стакана.       Он не спрашивал об ее успехах на актерском поприще.       Она не стала узнавать, куда именно Деннис запихнул свои мечты о работе ветеринара.       Деннис похлопал ее по плечу, сказал «Сделай что-нибудь с этими ужасными волосами». И дыра в боку затянулась.              Не то, чтобы Ди не научилась жить с дырой.       Просто жизнь эта какая-то...       С привкусом дерьма.       Но если много пить — вроде и не чувствуешь.              Он написал ей из Северной Дакоты через два месяца. «Сожги мои кассеты». Нашелся тут идеальный папочка. Ди вытащила коробку с кассетами из-под кровати, расставила их все на полке, фотографию отправила Деннису. «Дура», — ответил он. На том и завязалась переписка, из которой спустя еще два месяца Ди так и не узнала ровным счетом ничего о его жизни. Он спрашивал всякие глупости («Какая у меня группа крови, Ди?», «Ты нашла мою страховку на машину?», «Узнай у Брюса, что за болезни наследуются в его семье»), Ди отвечала в основном когда была пьяна («Хззз я не твоя мамка», «че???», «рак хера»).       Оказалось, что вечно тосковать нельзя. Оказалось, что вечно злиться — можно. Ди ненавидела его смски, но не могла не отвечать на них. Не только потому, что дыра в боку на это время закрывалась. Еще и чувство гордости, дурацкое такое, обволакивало ее, когда вечера в баре становились особенно унылыми.       Он пишет ей. Только ей. Ди смотрела на поплывшие от тоски лица Мака, Чарли и Фрэнка, и телефон с смсками Денниса грел ее бедро через карман.              Билла отправили вышибать дверь. Ди на минуту подняла глаза от бокала. Судя по шуму, дверь он выбил не ту, и теперь Фрэнк орал на Мака и Рекса — те посмели спиздить всех лобстеров и жадно пожирали их в мужском сортире. Чарли пытался разговаривать с Официанткой через замочную скважину. Сверчок предлагал Макпойлам два отсоса по цене одного.       Срань.       Время повышать градус. Прихватив стакан отвертки с чужого стола, Ди накинула пальто и шагнула навстречу снежной буре. Очень хотелось стоять перед баром до тех пор, пока не занесет к херам, но ветер, как назло, улегся, и с неба теперь плавно опускались большие мохнатые снежинки. Улица была отвратительно белой. Ди хлебнула из стакана и поморщилась: вместо отвертки она умудрилась прихватить с собой ананасовый сок. Кто ж пьет на свадьбе... Ах, черт, небось Официантка. И ее гигантское беременное пузо.       Ди вылила сок на сугроб, добавив красок в мертвенно-белое безмолвие, и плюхнулась в тот же сугроб, надеясь утонуть в нем по уши. Утонула только задница.       Кто придумал показывать в кино, как люди валяются в снегу беззаботно, словно в сахарной вате купаются? Снег колючий, и на ощупь как засохшее крысиное говно. Если бы крысиное говно таяло под тобой, когда лежишь затылком в холоде и пытаешься смотреть на небо, а вместо этого моргаешь как бешеная, чтобы снежинкой в глаз не залепило.       Раз снежинка, два снежинка.       Шум колес по занесенной дороге. Хлопает дверца машины.       Три снежинка.       Деннис.       Он появляется в поле зрения Диандры, как проплывающий мимо фонарный столб — словно в автомобиле едешь. Замирает. Руки в карманах пуховика.       Ди не шевелится.       Деннис сморкается в бумажный носовой платок. И наконец-то смотрит на нее.       – Ты сама хоть в курсе, насколько бухая? — спрашивает он.       Ди пытается пнуть его так, чтобы не вывалиться из сугроба. Когда лежишь в снегу — ты еще туда-сюда, королева драмы. Когда ползаешь по дороге — дела хуже некуда.       Деннис уворачивается от пинка.       Нужно — что?       Поприветствовать его?       Дальше делать вид, будто не было этих пустых, никчемных месяцев?       Деннис оглушительно сморкается, выбрасывает носовой платок и достает следующий.       — Умираешь? — Диандра выбирает самую нейтральную тему для разговора.       — Тебе смешно, — говорит Деннис, — но ты не знаешь, что там творится, Ди. Это ебаный конец света. Я два часа прокапывал дорогу к машине, чтобы в аэропорт попасть. И это вторая простуда за месяц.       — А ты пробовал, ну... Исцелиться силой воли?       — Поверь мне. Я испробовал все.       Из «Пэдди» вываливается Райан Макпойл. Он молочным фонтаном блюет на угол дома, вытирает рот рукавом халата и заползает обратно в бар.       — Там уже начали, — говорит Ди.       — Понятно, — отвечает Деннис.       — Официантка сказала, что зашьет себе вагину и не родит, до тех пор, пока...       — Пока Чарли на ней не женится. Я в курсе, Ди, он мне писал.       Сугроб внезапно становится еще холодней.       Ди обкусывает нижнюю губу, проглатывая кусочки тонкой кожи.       — Чарли тебе писал?       — А как, по-твоему, я здесь оказался? Уже месяц слушаю подробности о чертовой свадьбе. Мак грозился купить молодоженам путешествие в Северную Дакоту, если я не приеду.       Еще и Мак.       Обкусывать с губы уже нечего, и Ди сгрызает лак с ногтей.       Может, он и с Фрэнком по ночам переписывался. Да чего там, у них, должно быть, групповой чат на четверых.       У нее — сотня смс про ебаную страховку, просьбы переслать счета, и это не считая тех, удаленных, вроде «Заберу его в шесть», и сразу следом: «Не туда».       Дыра не зарастает.       Деннис прямо здесь, раздутый как пингвин в этой нелепой куртке, и дыра становится только больше, и снега туда метет, и колется, сильно. Ди представляла сотни вариантов этой встречи. Взаимные оскорбления. Подколы. Неловкие обнимашки. Тонкие улыбки. Драка с выдиранием волос. Тотальный игнор, наконец.       Что угодно, кроме бесцветных разговоров, словно они те же Ди и Деннис, что полгода назад.       — Ты лежишь в чьем-то ссанье, — говорит Деннис. Ди загребает пальцами желтый снег и с наслаждением жрет его. — Твою мать, Ди!       — Хочешь? Вкусняшка.       — Я... Черт, я почти забыл, какая ты мерзкая.       — Расслабься, неженка, это сок.       — Ди, не... Не швыряйся в меня этим!       — Так уйди с линии огня.       Он закатывает глаза. И что бы это значило?       — Деннис.       — М.       — Помнишь тетю Салли?       — Конечно. Ты украла у нее кольцо.       — Не украла, а взяла поиграть, просто отдать не успела.       — Не успела, ага.       — Если бы она не умерла, отдала бы!       — При чем тут тетя Салли, Ди?       — Фрэнк ее трахал.       Деннис молчит пару секунд.       — Нет.       — Да.       — Фрэнк бы не стал трахать свою сестру.       — Деннис, она не была его сестрой.       — Кузину — пофиг.       — Деннис, он ее трахал!       На лбу у Денниса прорезаются морщины, и среди них Диандра видит свежую.       — Погоди...       — Ну вспомни. Она всегда приходила, когда Барбары не было. Они всегда обсуждали бизнес в спальне. И...       — ...и она вечно ходила по дому в том полупрозрачном халате.       — Это единственное, что ты помнишь?       — Довольно прозрачный халат был, да. Вот черт. Ди, Фрэнк трахал тетю Салли!       — Думаю, можно уже звать ее просто Салли.       — Вот черт.       Глаза у Денниса помутнели.       — А я на нее дрочил в тринадцать лет с таким чувством вины...       — Что?!       — Ди. Халат же, ну.       — Она к тому времени три года как мертва была!       — Это меня не парило, но родство смущало.       — Мерзость... Можешь подрочить на нее сегодня с новыми знаниями.       — Да, но... — Деннис мотает головой. — Теперь все не так.       — Только не говори, что стал праведником в своей Дакоте.       — Я не про то, Ди. Когда она не тетя — уже не так заводит.       — Долбанный извращенец.       — Никогда не осуждай человека за его фантазии. Все, что происходит у нас в голове, остается у нас в голове. Тетя Салли, надо же...       На лице у него расцветает эта странная ухмылка.       — Деннис, вали уже в бар, пока меня от тебя не стошнило.       — Ты думаешь, я не хочу в бар, Ди? Если я через пять минут не промочу глотку — меня можно будет хоронить прямо в этом сугробе.       — Тогда чего ты...       Ди осекается. Встает, скользя подошвами по натоптанному снегу. Деннис, не глядя, подает руку и отряхивает ее задницу.       — Чучело.       — Пошел ты.       И теперь они могут идти.       И воздух такой холодный, что у нее мокрые глаза.       И сейчас они войдут в «Пэдди», и драгоценные друзья Денниса по переписке заберут его в свой самцовый круг, и все будут притворяться, что ничего не случилось, и Ди очень надеется, что где-нибудь сможет раздобыть отвертку, а не гребаный ананасовый сок, потому что эти секунды, когда они идут к дверям бара, эти секунды, когда Деннис держит ее за локоть, и Ди притворяется, что шатается сильнее обычного, чтобы его рука перекочевала к ней на талию, — в эти секунды она такая жалкая, такая невероятно жалкая, что нужно ведро алкоголя, которое смоет этот позор, этот день, этот год, а лучше — эту долбанную жизнь.       Дверь распахивается, влетая в лоб Деннису, и он падает, увлекая за собой и без того не слишком уверенно стоящую на ногах Диандру. Официантка выскакивает наружу, путаясь в подвенечном платье, в одной руке нож, в другой — бутылка джина. И океанской волной за ней выплескивается весь честной народ: Чарли с болтающимся на шее развязанным галстуком, Фрэнк, которому кто-то успел оторвать рукав пиджака, Мак с недоеденным лобстером в руках, и прочие отвратительные рожи с горящим в глазах любопытством.       — Но я помнил! — кричит Чарли. — Клянусь, я... Я вспомню завтра!       — Ты ни черта не помнил, Чарли Келли! — орет Официантка в ответ. Ди тормошит Денниса, но тот, похоже, надолго в отключке, и пропускает лучшее зрелище на свете.       — Просто скажи еще раз, детка, — увещевает Официантку Фрэнк. — И я прослежу, чтобы Чарли записал твое имя куда-нибудь на видное место.       — Я татуировку сделаю, — клянется Чарли. — Нож только положи, ага?       — Это все... — Официантка поднимает нож. — Одна... большая... — Размахивается посильнее. — ...ошибка!       Она бьет себя ножом в живот. С тихим писком Мак падает в обморок.              Деннис открывает глаза, и Ди отдергивает руку от его волос.       — Бргмл? — спрашивает Деннис.       — Ты три часа валялся, — отвечает Ди. — В зеркало не смотрись, плакать будешь.       Деннис немедленно достает телефон и включает фронтальную камеру. Зрелище налитого кровью синяка над правым глазом лишает его всяких сил.       — Свадьба... кончилась? — шепчет он, в двух словах умещая всю скорбь по несчастным людям, которым пришлось праздновать такое событие без великолепного Денниса Рейнольдса.       — Можно и так сказать, — хмыкает Ди. — Правда, вместо венчания Официантка вырезала у себя из живота ребенка. Ну, точнее, мы думали, что там ребенок. Оказалось, там подушка. Я так и не поняла, в чем был ее хитрый план. По-моему, она хотела, чтобы Чарли почувствовал себя загнанным в ловушку, но... Хер знает, Чарли даже расстроился.       Деннис переваривает эту информацию.       — Он расстроился, — отвечает наконец, — потому что я обещал дать ему двести баксов, если назовет ребенка Официантом.       — О.       — Ага.       — Погоди, он что, говорил тебе, что будет мальчик?       — Типа того.       — Он даже мне не говорил, что будет мальчик.       — Ди, вот чего ты бесишься? Все равно родилась подушка. Что? Что?! Почему ты корчишь такие рожи? Я не понимаю, поэтому прекрати!       Этой подушкой да придушить бы его, чтоб не орал так громко. Чарли и Мак за дверью только и ждут, когда Деннис очнется, уже и конфетти приготовили, Ди поспорить готова. Можно сказать, что Деннис умер, и отправить их выбирать гроб — тогда у нее будет еще пара часов, чтобы...       ...Деннис чихает.       — Деннис, чтоб тебя! Прикрывайся, когда сопли разбрасываешь!       — Я не принимаю критику от человека, жрущего собачьи ссаки.       — Это. Был. Сок.       — Если тебе так легче живется — называй их соком, не возражаю.       Деннис тянется к висящему на стуле пуховику и обшаривает карманы в поисках «Клинекса». Из правого кармана выпадает маленький пластиковый солдатик.       Его темно-зеленый штык бьет прямо в центр черной дыры. Он вспарывает реальность, в которой Деннис, лежащий на протертой кушетке, принадлежит миру Диандры Рейнольдс.       Если бы снег не перестал идти.       Если бы Северную Дакоту накрыло так, что...       Ди закрывает глаза.       — У меня есть парень, — говорит она.       Деннис трубно сморкается.       — Встретились на катке.       Деннис рассматривает свои сопли в салфетке.       — Его зовут Уинстон, и, кстати, он азиат.       — Так, они определенно не должны быть настолько зелеными, — говорит Деннис.       — Деннис, я, по-моему, первый раз в жизни влюбилась. Мы съедемся на следующей неделе. Решили, что я перееду к нему, потому что мы заведем собаку и все такое, а у него квартира побольше.       Деннис опять включает телефон, и на этот раз Ди успевает заметить фотографию на экране блокировки.       Тысячи пластиковых солдатиков маршируют в центр черной дыры и разбивают там лагерь.       — На самолет опоздаю, — говорит Деннис. — Ди, принеси тональник, нужно чем-то замазать этот ужасный синяк.              Сугроб такой приятный, почти родной. До подъезда осталось пять метров, но Ди положительно влюблена в сугробные валяшки. Есть в этом что-то захватывающее: ты можешь сдохнуть от пневмонии, а можешь остаться в живых. Лотерея, мать ее. Еще один глоток из бутылки. Еще одно «Пошел ты» для случайного прохожего.       Телефон вибрирует под жопой, издав тихий звук колокольчика.       Это звук смс. Никто из ее знакомых уже не пишет смс. Кроме одного человека, отказывающегося разбираться в том, как работает вайбер.       Деннис прислал всего одно сообщение: «Ди».       И ей не нужно переспрашивать, в чем дело, чтобы представить его осуждающий взгляд.       Экран обновляется: «Никакого Уинстона нет».       Ди расплывается в глупой ухмылке.       «Кто накрысил?» — пишет она, с трудом попадая по клавишам.       «Я опросил всех».       Пауза на пять секунд.       «Просто самолет задержали».       Еще пять секунд. Ди ждет.       «А вай-фай здесь так себе».       Ди шлет ему свое селфи в сугробе.       «Я снежная королева, нахуй», — пишет она, посчитав, что такого ответа будет достаточно.       Завтра он снова спросит ее о каком-нибудь дерьме: прикажет отыскать в его барахле свой загранпаспорт, или прислать сканы бухгалтерской книги Фрэнка (будто его волнует, как на самом деле идут дела в баре), и еще полгода, пока кто-нибудь не устроит свадьбу (надо справиться у Мака, не хочет ли он кого захомутать), Ди будет получать от Денниса эти скучные, ненавистные, худшие в мире смс.       А пока он шлет ей разгневанный смайлик.       И пишет:       «Не ешь желтый снег».