Teatro "Deja vu"

+ + + /Ариозо Тарьи о костюме/ + + + С огромным трудом и исполнением концерта для арфы с оркестром на собственных нервах Тарья все-таки одолжила у одной третьекурсницы наряд для предстоящего концерта. «Только не измажь, не порви нигде, и верни 15-го числа! Смотри у меня, если что – больше никогда ничего не дам!» – вспомнила она слова той щепетильной особы. Нельзя было сказать, что та девушка была подругой известной нам второкурсницы, но и врагом ей она тоже не считалась. Так что это был вполне оптимальный вариант. Тёмно-синий корсет и струящаяся, чем-то похожая на ночную воду, многослойная юбка. Очень простая ткань, ничего лишнего, никаких гламурных блёсточек или стразиков. Лишь глубокая тёмная, почти чёрная, синева. Юбка была слишком длинной, и оставалось одно из двух – либо подогнуть низ, чтобы потом распороть (владелица костюма была повыше Тарьи), либо – надеть «каблуки». «Нужно для хорошей опоры!» – вспомнила она собственные слова. Скрепя сердце, солистка выбрала второй вариант. + + + /Терцет Тарьи, Эмппу и Юкки в гримерной/ + + + – Тебе страшно, Тарья? – спросил Эмппу, с нервной улыбкой наблюдая, как девушка постоянно поправляет то юбку, то причёску. – Нет! – покраснела вокалистка. – Ну да, немного. – всё же согласилась она. – Мне, если честно, тоже. Хоть бы не забыть аккордов в «Elvenpath»… – В каком такте? – спросил Юкка. – В 26-ом, кажется. – Ну, у меня там всё просто. Зато в конце. Так, не думать, не думать… – Ah dear friend, I remember the night, the moon and the dreams we shared, your trembling paw in my hand, dreaming of that northern land…. that northern land… that northern…. О Господи, что ж там дальше-то? А, touching me with… a kiss of a beast. Так, не волноваться! Я же учила слова, и уже три репетиции пою без листочка!– лихорадочно повторяла слова Тарья, вальсируя в обнимку со шпаргалкой. – Импровизация – великая вещь. Импровизация. Им-про-ви-за-ци-я. Я не лажаю. Я круче Блэкмора. Импровизация. Я круче Блэкмора. Я не лажаю. Я не умею лажать. – скрестив пальцы, повторял свою мантру Эрно. – Раз и, два и, три и, четыре- и – раз-два… – пальцами по «Тарьиному» трюмо выбивал и называл ритм Юкка. – Что-то Холопайнена не видать. Ушел договариваться с организаторами – только его и видели. – с деланным спокойствием сказала Тарья, поправляя волосы, что за этот вечер у нее вошло в привычку. Судя по всему – дурную. – Им-про-ви-за-ци-я. Я круче Блэкмора… Не мешай, Тарья. – уже откровенно шутил Эмппу, но страшно было всем троим. – И правда, где же он? – три-четыре… + + + /Квартет Туомаса, Тарьи, Эмппу и Юкки. Речитатив Ведущего/ + + + – Народ, сейчас наш выход… – Туомас вдруг замолчал, так и стоя в дверях. – Наконец-то! – почти одновременно взревело «трио». – Туомас? Что они сказали? А? – Тарья подошла поближе, шелестя юбками. «Проклятая ткань. Шелестящая». – Ау! Туомас! Холопа-а-айне-е-ен?! – помахала солистка рукой перед глазами клавишника. – Зачем нам лидер-манекен? «Она ТАКАЯ… такая… я просто…». – Ты… это… похожа на ночную сирену… Да… Вот. – наконец подал голос он. – Очнулся, наконец! – покачал головой Юкка, и они с Эмппу хитро переглянулись. – Спас-сибо. – Сирена покраснела. Маэстро тоже. – На сцену, пора! – стараясь не смотреть в глаза Тарье, Туомас спрятался за маской властного лидера. И вот свершилось. Почти. Группа «Nightwish» стояла под сценой, слушая рёв публики в адрес предыдущего номера. Теперь та другая группа спускалась со сцены. – И, представляем вам, впервые на сцене, группа Нигхтвисх! То есть, Найт-виш!.. – наверное, горе-ведущий наконец-то заметил транскрипцию, написанную под названием. – Так, Тарья, ты выйдешь первой… то есть последней, то есть… – тихо «командовал» Туомас. – Короче, выходим все вместе! – помог ему Эрно, подталкивая маэстро к лестнице. «Ступенька, ещё одна… Как бы не споткнуться… Чтоб их, эти каблуки!» – словно на эшафот, поднималась Тарья на сцену, как можно аккуратнее переставляя ноги. Нервные улыбки и горящие от света прожекторов глаза «украсили» лица всех четверых. Публика ободряюще зааплодировала. Потом всё стихло. На миг. – In the sheltering shade of the forest Calling calming silence Accompanied only by the full moon… Туомас улыбнулся, вспоминая маленькую каморку в подвале, свет луны через оконце, и этот же синтезатор. – The howling of a night wolf… – «Слава тебе, Господи, я пока еще не ошиблась! Ура! Надо сделать свой голос еще таинственнее…», – ...The Elvenpath! Сердца публики были покорены. И это не преувеличение. Впервые в жизни настоящие прожекторы, настоящая, намного больше, чем в Академии, сцена, и когда окончились все номера, наступила тишина. А потом – взрыв аплодисментов, криков, оваций – на целых полчаса. Ведь это был самый конец концерта, «Нигхтвисх» был «десертом». + + + /Сцена группы/ + + + – Пережили. Мы это пережили! Классно было, правда? – удивляясь своей смелости, Холопайнен обнимал е ё. Вообще-то, это были объятия всей группы после концерта, но Тарья стояла около него. Вся раскрасневшаяся, но счастливая, она выглядела замечательно. Она прекрасно спела. Ни разу не забыла слов, и не сбилась с ритма. «Пора». – подумал Туомас. Он подал знак ребятам, и те, под предлогом общения с «фанатами», вышли из гримёрки. Туомас Холопайнен и Тарья Турунен остались наедине. – Было так… весело! И совсем не страшно! – первой нарушила тишину вокалистка. – Д-да! Ко мне подходили какие-то люди, альбом записать приглашали. – Так это же прекрасно! Если всё получится. – лицо девушки погрустнело. Она ведь знала, что сказок не бывает. – Тарья, – окликнул Туомас её, чувствуя, что сейчас снова «онемеет». – Да? – поглядела на него она. – Я хотел тебе сказать, что я… ты… я… это… – Что? – Тебя… очень… тебе… – Я ничего не слышу, Холопайнен. Ты в порядке? – Простите, ребята, – блеснул улыбкой внезапно зашедший Эмппу, – Я гитару забыл. – … Хотел сказать, что… у тебя такой шухер на голове! – пробормотал Туомас. – Да я знаю! – весело ответила девушка. «Идиот. Трус. Размазня.» – это были самые вежливые из множества прозвищ, которыми Туомас мысленно наградил себя в этот момент. – Спасибо, Эмппу. – едко сказал он. + + + /Речитатив Тарьи и Марсело/ + + + 2002, июль – Привет, Марсело. Ты можешь мне помочь? Срочно. – Да-да, а кто это? – Это Тарья. Тарья Турунен. – О, чем я заслужил звонок столь известной личности? – Хватит прикалываться, у меня к тебе серьёзное дело. – Я весь внимание. – Марсело! + + + /Каватина Марсело. Сцена Тарьи и Марсело/ + + + В небольшой кафешке на самой окраине Хельсинки Тарья точно знала, что останется неузнанной. Это было неприятное, насквозь прокуренное заведение со старомодной обстановкой и небольшими замызганными оконцами. Странно было видеть здесь её знакомого, такого «всего из себя» бизнесмена Марсело Кабули в его идиотском официальном костюме. Сама же металл-дива оделась гораздо скромнее. На ней были простые джинсы и – что поражало – довольно некачественная футболка с изображением Nightwish. – Страдаем от звёздной болезни? – поприветствовал её продюсер. – Нет, маскируемся в толпе. Если на мне футболка Nightwish, то я просто люблю Nightwish, а не пою в Nightwish. – Логично, и слишком много Nightwish. – иронично усмехнулся Марсело. – Ну, я же его люблю. – Кого – Холопайнена? – Нет, Nightwish! – вспыхнула Тарья. – Хотя тебе не помешало бы говорить потише, Марс. – Я не Марс. – Марсианин. – Ну ладно, я говорю тихо. Только не надо меня так называть. Так что тебе такое срочное нужно? От меня, тем более. – Марсело, ты же знаешь, мы друзья. Ты мне словно брат, и между нами ничего нет, и не будет. Или будет? – Спятила, что ли? Прости, Тарья. – Дальше. – девушка не обратила внимания на проявление дурных манер собеседника. – Это хорошо. Но! Но у меня есть секрет. Который ты только что выболтал. – Что ты любишь… – Да, я его люблю, и мне нужна твоя помощь. И его ревность. – Я понял. – ответил Марсело. – Вот и прекрасно. – гаденько усмехнулась Тарья. + + + /Трио Туомаса, Тарьи и Марсело – знакомство/ + + + – Туомас, знакомься, это наш новый менеджер. Марсело Кабули. – вышеназванный изобразил «обаятельную аргентинскую улыбку», но чересчур переиграл, и лицо его украсила жалкая гримаса. Которую Туомас не мог не заметить. Он с недоверием пожал руку антагонисту. Серые маэстровы глаза высказывали неприкрытую ревность и отвращение. «И имя, как у попугая Сами». – это ещё добавило масла в огонь. Тарья подмигнула сеньору Кабули, а Туомас счёл это мимическое выражение последней каплей. Он же не знал, что это означает «План действует!». + + + /Дуэт Тарьи и Туомаса о продюсере/ + + + Сразу же после ухода «попугая», как про себя назвал Туомас этого Кабули, пианист позвал солистку для «разговора наедине». – С какой это стати ты выбираешь нам продюсера?! Нам он не нужен! – поэт был в «праведном гневе». – Но Туомас, пойми, мы не справимся сами… – лепетала Тарья. – Да что за бред?! Мы и раньше справлялись со всеми проблемами дружно, всей группой, так справимся и теперь! Зачем нам постороннее лицо?! – прорычал Туомас. Чуть ли не впервые за много лет эти двое, которых за глаза почти все называли «парочкой», ссорились. – Неужели ты не веришь, что нам нужен продюсер? – Нет! – Но почему? Он же тебе ничего не сделал! – Он странный. Он как-то ведёт себя не так. – Не так, как ты? – взбеленилась Тарья. – Да он флиртует с тобой напропалую!!! – закричал Туомас, а в глазах его светилась безнадёжность. «В отличие от тебя!» – чуть не ляпнула девушка, но сдержалась. – И что? Какое до этого дело ТЕБЕ?! – так близко к разгадке она подводила его, дёргая за ниточки, но он всё никак не понимал. – Да… никакого. – вздохнул Туомас, уже понимая, что они оба знают, какое это чудовищное враньё. + + + /Дуэт Тарьи и Марсело о плане/ + + + – На него это не действует, надо применять тяжёлую артиллерию. – И какую же это? – спросил Марсело. – Не знаю. Тяжёлую. – Здесь я вижу только один выход. – Что? – Тарья поняла намёк. – Я не собираюсь целоваться с тобой! А ты уверен, что это – единственный выход? – На таких, как он, действует только, как ты говоришь, «тяжёлая артиллерия». – «Таких, как он»? – передразнила его девушка, – Как будто у тебя есть в этом опыт. – Вообще-то, если меня не подводит память, в школе я проворачивал подобный трюк. – А если подводит? – Всё равно. Так вот, мне нравилась одна девочка, и… – К делу, Марс. – Одна подруга помогла мне в аналогичной ситуации. – И что? – Моя тогдашняя пассия возненавидела меня. Но, то было в детстве… – А если с Туомасом случится то же? – в голосе Тарьи появились заметные взволнованные нотки. – Тарья, ему же не 12 лет. – Ему вдвое больше. И это почти ничего не меняет. – вздохнула девушка, зная «нрав» эксцентричного поэта. – Да нет, меняет. – в свою защиту сказал Марсело (потому что сам он был ненамного старше Холопайнена). – Надеюсь, что ты прав. – тихо ответила Тарья. + + + /Дуэт Марсело и Фраскиты. Ариозо Фраскиты с подарком/ + + + – Фраскита, подожди! Я не то имел в виду! – мальчик с довольно длинными волосами попытался схватить убегающую девочку за руку или хотя бы тронуть за плечо. – Ты всё неправильно поняла! Хочешь, я подарю тебе свою коллекцию наклеек? – наконец он поймал Фраскиту, и развернул к себе, держа за плечи. Тёмноволосая девочка своими огненно-карими глазами грустно смотрела на ровесника. Хоть и пыталась скрыть это. – Не нужны мне твои наклейки. Отвали, Кабули. И убери от меня свои лапы. – Но Фраскита!.. – Не называй меня так! Ты мне не друг! И никогда им не был! Тень отчаяния мелькнула в глазах у Марсело. Была весна, тёплая, красивая весна. Но леденящий душу металлический оттенок в голосе Фраскиты словно начисто смывал все краски с полотна этого времени года. Времени надежд, что превратились в безнадёжность. – Фраскита, но я не хотел тебе говорить этого! – Но ты сказал! Отвали. Всё. Разговор окончен. Фраскита отвернулась от бывшего друга, чтобы он не видел, что она сейчас разрыдается. – Но я всё равно не отстану. Хочешь ты этого или нет. – нотки упорства пронзили взволнованный голос Кабули. – Отвали! – даже умоляюще крикнула Фраскита, украдкой вытирая нахлынувшие слёзы. – Вот. Держи. – мальчик вложил ей в руку маленькую коробку от сигарет, из которой торчали неровно сложенные наклейки. – В ней всё. – Мне не нужны эти глупости. Я ненавижу тебя, Марсело. – с этими словами Фраскита швырнула в лицо Кабули пачку с наклейками, и убежала в свой класс, размазывая слёзы по лицу. + + + /Сцена и ария Марсело о пачке/ + + + … – Что за сентиментальный сон?! – проворчал Марсело, приподнимаясь на кровати. Было ещё темно. Занавески шикарного окна тихо покачивались от ветра. «И вот этот неудачник собирается помочь парочке? Я же всё только хуже сделаю!» – почему-то подумал он. Мужчина оглядел комнату в поисках сигарет. «Наконец, нашёл» – схватил Кабули пачку, лежавшую на тумбочке. Бизнесмен вышел на балкон. Прохладный ветерок напомнил о той весне. Марсело открыл пачку сигарет. Там были наклейки. + + + /Ариозо Тарьи. Сцена Тарьи и Марсело о шансе/ + + + 2003, сентябрь Ещё светит солнце. Оно ещё не потухло. Не увяло. Лето почти не кончилось. Хоть уже лепестки приторных роз опадают, и листья на деревьях окрашиваются в тёплые тона. Тёплые! А холодный белый шёлк кажется наждачной бумагой, и даже самый искусный грим не сделает лицо счастливым, если глаза полны боли. – Как ты можешь? Зачем ты мучишь себя и его?! – Отстань, Марсело. Это последний шанс. Он должен прервать это. Сам. Если же… – Ладно, я отстану. – вздохнул Марсело. – Вот и хорошо. – механическим голосом проговорила Тарья. – Это безумие и ложь. Вспомнишь мои слова. – Это театр, Марсело. Так надо. В тот момент она ненавидела свою жестокость. + + + /Сцена Туомаса. Каватина Туристки. Дуэт Туомаса и Туристки/ + + + Звон колокола с каждой монотонной нотой приближал неизбежность. Надо было что-то делать. Но гордость! Как же можно позабыть об амбициях? «Я бы сказал сам, но тот попугай… Он опередил». Но Туомас не позволит ему сделать это ещё раз! У церкви в центре Хельсинки столпилось множество народа. Все хотят посмотреть на сокрушительное фиаско Туомаса Холопайнена! Маэстро невесело усмехнулся. У него появился небольшой план. «Амбиции вместе со страхом – что может быть хуже?!» – сказал ему внутренний голос, но Туомас сделал вид, что не слышит. – Девушка, вас можно кое о чём попросить? – обратился он к первой попавшейся особе из толпы. Та обернулась, непонимающе глядя на него через солнечные очки. Она выглядела чуть старше Туомаса. Волосы у неё были светлые и довольно короткие. «Туристка, наверное. Она не понимает финского». Клавишник повторил тот же вопрос на английском. – Да, я вас слушаю. – со странноватым акцентом сказала туристка, улыбаясь. – Вы не могли бы кое-что сказать кое-кому? Я заплачу, сколько нужно? – Объясните поподробнее, – попросила женщина. – Что я должна сделать? – Вы? Ничтожную мелочь – всего лишь сорвать эту дурацкую свадьбу. – будничным тоном сказал Туомас, невесело ухмыляясь. – Сорвать? Свадьбу? Но зачем? – удивилась владелица солнечных очков. – Вам нужно всего лишь сказать два слова. – А почему вы не можете сами? – Но, девушка, – как, кстати, вас зовут? – я заплачу сколько угодно! – Анетт меня зовут. Вы не сможете меня подкупить. Я ведь тоже богата, если вы об этом. – Вы уверены, Анетт, что не смогу? – Туомас открыл бумажник, и… с ужасом обнаружил, что забыл все наличные дома. Осталась только кредитка, с которой всё было снято ещё неделю назад. – Хм, ну тогда можете быть уверены. Но… пожалуйста…– искренне попросил парень. Туристка по имени Анетт хитро улыбнулась. – Я всегда любила совершать сумасшедшие поступки. А помогать бедным – это ещё интереснее! С вами ведь что-то случилось, да? Эта девушка, – Турунен, кажется, – она ведь дорога вам. По глазам вижу. «Она и сама сумасшедшая, не только её поступки». – Что, это так очевидно? – погрустнел Туомас. – Я старше вас, так что кое-что смыслю в этой жизни. – с интонацией прожившей-уже-много-лет-и-поэтому-очень-мудрой-женщины сказала туристка. – Анетт, вы случайно не психолог? – Я? Да нет, Туомас Холопайнен, я просто люблю смотреть сериалы. – Но как вы узнали моё имя? – не переставал удивляться Туомас этой странноватой особе. – У вас на приглашении – да-да, том самом, что на шее висит, – написано. + + + /Квартет Тарьи, Марсело, Туомаса и Анетт/ + + + Тарья стояла, белее своего платья. Руки её были холодными, словно каменный пол этого старинного собора. В сердце девушки догорала и вновь вспыхивала странная надежда. Марсело смотрел печальным взглядом умирающего от голода бродяжки на красивое витражное окно, словно то был кусок пирога. Туомас за дверью тихо прислушивался. В душе был страх и что-то страшнее самого страха – чувство, которое сильнее даже этих каменных стен. Бледные щёки слегка покраснели, и видны были круги под глазами – следы вчерашнего утопления горя в бокале. Это выглядело печально даже в глазах едва знакомой ему Анетт. Сама же туристка наконец сняла солнечные очки, и всё время пыталась подбодрить несчастного маэстро. – А может, вам нужно пойти? – Нет. – отрезал Туомас. – Это же ВАША девушка! – Нет. Она не моя. – горько ответил молодой человек, глаза которого казались страшными безжизненными щелями. – И никогда ею не… – Хватит! – прервала его опытная в таких делах женщина. – Что за нытье? Она будет с вами, Туомас Холопайнен, зарубите это себе на носу, и… – Всё, ваш выход, мадам Блюкхарт. – Вот. Смотрите и учитесь. – комично вздёрнула подбородок Анетт. + + + /Речитатив Священника. Ариетта Анетт. Сцена задержания/ + + + – И кто может что-то возразить против этого союза – пусть скажет сейчас или замолчит навсегда. Огромные двери мелодично-готичным аккордом заскрипели, и все взоры внезапно обратились с положенной точки (жениха и невесты) на новоявленную (нелепо одетую туристку, что обворожительно улыбнулась всем). С силой, которой позавидовали бы рекордсмены Гинесса, она захлопнула врата. – Я возражаю! – громко прошептала туристка. Прокашлявшись, женщина повторила единственную финскую фразу, которой научил её Туомас в последний момент. – Я ВОЗРАЖАЮ. «Как в «Шреке». – подумалось многим. – Причина вашего возражения? – поинтересовался старенький священник, совсем не удивленный приходом Анетт. Женщина подошла ближе, и перешла на универсальный English, поскольку на только что сказанных словах все её познания в финском окончились. – Потому что вы не можете сделать этого, потому что это будет самый большой ошибка, который вы совершал в своя жизнь! Потому что от этого зависит счастье двух люди! Потому что моя так сказала!!! – от волнения бедняжка сразу забыла все статьи разговорника и школьные уроки английской грамматики. Толпой гостей прошумели смешки, улыбнулись даже мрачные «молодожёны», хоть улыбка Тарьи больше напоминала гримасу зубной боли. Марсело же неотрывно смотрел в серо-зелёно-светлые глаза той странной женщины, на изумительно светлые, словно солнечные, волосы с розовыми прядками, на её несуразную одежду. А одежда, по мнения «жениха Тарьи» у туристки была просто великолепная. Желтая трехъярусная юбка, синяя блузка с бордовым корсетом, колье из значков Hello Kitty и поразительно цветастые кеды до колен. Бледный призрак Фраскиты прощально помахал рукой, исчезая. Рассудок Марсело медленно уплывал вместе с воспоминаниями детства. Ранее практичный, респектабельный бизнесмен только посмеялся бы над такими своими мыслями, таким выражением лица и таким восхищением этой туристкой. Но теперь весь мир рушился, и блаженная улыбка застыла на доселе мрачном лице чужого жениха. – Я должна останови этот безумие! Ой, что я говорю, да, я должна остановить это безумие! И да, эту фразу я слышала в каком-то сериале! Это мой плагиат! + + + /Сцена Туомаса с телевизором/ + + + – Смотрите и учитесь! – мрачно передразнил Туомас, смотря новости по телевизору. Огромная «плазма»? Ещё чего! Это было бы слишком пафосно, и поэтому в «репетиционном подвале» (в воспоминание «о юных днях» такой был и в нынешнем жилище Туомаса) стоял средних размеров телевизор. – Надо бы её вытащить. Жалко же – для меня старалась. И зачем ей это? А этот попугай, кажется, счастлив. Хоть кто-то радуется. – мрачнее прежнего сказал телевизору маэстро. «Шиза третьей степени. Я уже как Гамлет, только вместо черепа Йорика – ящик с новостями». + + + /Сцена в тюрьме. Дуэт Туомаса и Анетт о попугае/ + + + – Госпожа Санфлаверблупинки, за вас внесли залог. Можете быть свободны. – таким придуманным за три секунды псевдонимом представилась Анетт, и стражи порядка даже не заподозрили подвоха. – Санфла… чего? Может, я не ту вытащил? Но из-за решётки Туомасу мило улыбалась та самая туристка. – Всё-таки вы. – очень мрачно, как в последнее время и всегда, сказал поэт. – Если бы вы не переусердствовали, – Туомас и Анетт уже выходили из участка, – То ничего такого не было бы. И у кого тут учиться? – саркастически спросил Холопайнен. – Я сделала то, что нужно. Да, я перепутала слова, но вы бы забыли свое имя! Да, я перешла на крик, но вы лишились бы дара речи! Да, я сплагиатила фразочки из фильмов, но вы объяснялись бы строчками из собственных песен в исковерканном варианте! И да, вам надо было пойти самому, а не посылать меня! – Ну, хоть свадьбу-то сорвали, и на этом спасибо. Но кое-что мне кажется подозрительным – ведь попугай такой довольный! Свадьбу же того – отменили! С чего бы это он зубоскалит? – Попугай? Зубоскалит? – не поняла собеседница. – Жених. – поморщился Туомас. – Марсело. Попугайское имя. – А что он? Может, не хотел он жениться. – Да прям! – Туомас искренне удивился, КАК можно не мечтать о том, чтобы жениться на Тарье! Анетт ЭТО поняла, в отличие от «зубоскалящего попугая». – Туомас, если вы любите её, то это не значит, что он – тоже. – Тогда зачем эта свадьба? – Не знаю. – туристка-психолог зашла в тупик этого вопроса. – Моя гостиница немного выше той улицы. Это рукой подать, так что я пойду уже. – До свидания. – без эмоций сказал Туомас. – Пока! – крикнула Анетт, которая была уже далеко. + + + /Сцена ссоры и дуэт Тарьи и Марсело/ + + + – Найди себе другого сообщника. Другого садиста. – Да как ты смеешь, предатель! – Я же вижу, как ты, дура, мучаешь себя! А ведь мне тоже плохо – я не могу на это смотреть! – Это признание, Марсело? – иронически блеснула глазами Тарья. – Нет, не льсти себе! Зачем ты мне?! – Стой. Я не об этом. – А о чем? – заинтересовался менеджер. – Неважно. – отмахнулась девушка. – Я уезжаю. Тебе понятно? Эх, Тарья-Тарья, как же ты терпишь до сих пор?! – Что именно? – сделала непонимающее лицо певица. – Свою гордую любовь! Эх ты, гусыня! – Что? Это уже смешно. – Ну уж, извини! Ты понимаешь, что я НЕ МОГУ тебе помочь в твоем «коварном» плане, таком жалком, и… – Да, конечно, а я ведь считаю тебя другом, а ты отступаешься от меня в беде! Конечно, назвать меня «гусыней» глупости хватает! И это смахивает на старый бульварный романчик! Да, вали, найду себе друга, уж постараюсь! – она толкнула ногой дверь и прислонилась к проему, тяжело дыша. Подавив в себе минуту «слабости», девушка со злостью распахнула дверь: – Иди! Да, я не могу ему сказать! – Но… – Что «но»? – Почему? – По кочану! Марсело залился деланным издевательским смехом: – Как ты выражаешься! Примадонна тоже выискалась! – На себя посмотри! Психуешь, словно пятнадцатилетний подросток! Бизнесмен, такой из себя пафосно-официальный! Какое-то время они с яростью смотрели друг на друга. – Мы придурки. Полные. Оба. – сказал Марсело наконец уже спокойнее. – А еще я твой вирус подцепил. Я втрескался. По уши. – Это в кого же? Ты же не веришь в любовь! – Да не в тебя же, будь спокойна. – Буду, не сомневайся! – рявкнула Тарья. – Надо беречь голос. – усмехнулся Кабули. – Да заткнись. – прошептала дива, бессильно сползая по стенке на пол под тяжестью собственных невесёлых мыслей. – Так кто же она? – Помнишь сумасшедшую туристку, что сорвала тот дешёвый спектакль под названием «Свадьба дегенерата Марсело и дуры Тарьи»? – Та что «Это моя так сказала»? – Да-да, она. Представляешь себе? – Правда? Марсело опустил голову. – Абсолютная. – выдохнул несчастный. – Так чего же ты ждешь? – То же самое могу сказать и тебе! – огрызнулся Кабули, горестно вздохнув. – Ты же не такой, как я! – Ошибаешься. Я даже не знаю её имени. – У Холопайнена спроси. – ляпнула Тарья. – Гениально, Турунен! Мы же с ним лучшие друзья, по гроб жизни!.. Мы соперники, по твоей, кстати, милости! – Прекрати концерт. – Это театр! – саркастически спародировал её недавние слова. – Плагиатор хренов! – Примадонна с улицы! – Трус! – Гордячка! – Вот зачем тебе интернет? – А зачем тебе репетиции? – Для музыки. – А мне интернет – для работы! – Для работы! – передразнила его Тарья, жутко скандируя. – Не повторяй моих ошибок! – в её тоне была почти мольба. – И всё-таки я уезжаю. Вечером мой самолет в Буэнос-Айрес. – встал с пола Марсело и повернулся к все еще распахнутой двери. – Предатель! – вздохнула Тарья. – А КТО я тебе, чтобы помогать? – Ну, – Турунен тоже поднялась на ноги, грозно сверкая глазами. Но – парадокс – потухшими глазами. – Я думала, что мы друзья. И чем меньше людей будут знать об афере – тем лучше. – Обещаю не болтать лишнего. – Это сарказм, да? – Это зов долга. – Это бред! – Возможно. – согласился бизнесмен. – Прощай, Тарья. Разбирайся сама. – Спасибо, Марс. – желчно бросила ему вдогонку девушка. – Предатель. – шепнула она, смотря невидящим из-за слез взглядом на захлопнутую ею же дверь. + + + /Ария Марсело. О вежливости и влиянии. Почти конец/ + + + Марсело посмотрел на часы. Было полшестого. Ровно. Стараясь заглушить цветное видение («Опять эта туристка!»), такое реальное, что можно было даже коснуться ее руки, мужчина сам не видел, куда зашел. Но туда его привела музыка. Что само по себе странно – ведь бизнесмен никогда ее особо не любил. Так, просто – чтоб была. Или не была. Раньше. Что-то подсказало ему, что музыка сможет исцелить его безумие. Он смутно верил в это, но и сам не заметил, как уже сидел в боковой ложе оперного театра. Прозвучал третий звонок. Уйти «продюсер» уже не мог – давнишняя вежливость поборола нелюбовь, или, лучше сказать, игнорирование музыки. «А теперь нужно постараться сосредоточиться на этом, скорее всего, скучном зрелище. Может, та идиотская болезнь закончится, и я смогу вернуться к работе. На самолет я уже не успею. Ну и ладно. Никто не узнает – да и зачем им это.» Спектакль, как было написано в программке одного из соседей, назывался «Лючия ди Ламмермур» композитора Гаэтано Доницетти. Марсело впервые слышал такое имя, и поэтому ожидал худшего. Правда, как оптимистично заключил он, это хотя бы лучше, чем внезапно появившееся предчувствие и боль. Хоть в этой боли была зыбкая надежда на что-то, но она почти растворилась в страшном предчувствии, а теперь и в этой меланхоличной музыке. Когда дело дошло до любовного дуэта Эдгара и Лючии, Марсело весело подумал: «Хоть эти-то в чувствах друг другу признались». Вслух. – Что вы сказали? – услышал он женский голос позади. – Я ничего не… – на автомате сказал Кабули, но не окончил фразу. Он узнал этот голос. Обернулся. – А, это вы. Женишок госпожи Турунен. – Вот уж не думал здесь увидеть вас. – удивился Марсело. – Тише! Не мешайте смотреть оперу! – прошипел кто-то из соседей по ложе. – Простите. – неслаженным хором сказал «дуэт № 2». Но Лючия и Эдгар уже пропели свое «Addio!», под громогласные аплодисменты опустился занавес и зажегся свет. Начался антракт. Марсело вышел в вестибюль, стараясь игнорировать сумасшедшую туристку. «Страшно! – это была почти единственная мысль, буравившая его разум и сердце. – Насмешка. Значит, все почти прекрасно». «И я совсем не галантен, что… радует». Удивившись мыслям, Марсело вслушивался в далекую дисгармоничную настройку оркестра. «Музыка исцеляет. Даже такая». – Черт-те что. – вслух ответил он сентиментальным мыслям. – Я становлюсь похожим на Холопайнена. – Это почему же? – Вы! – Я. – насмешливо улыбнулась Та Самая Женщина. Свой безумный наряд она изменила на официальный… казавшийся таковым лишь на первый взгляд в темноте. Длинное голубое платье с корсетом в милый розовый цветочек дополняли… салатовые кеды, игриво видневшиеся из-под юбки. Но прекрасные блондинисто-розовые волосы были собраны в гладкую прическу… с почти незаметными фиолетовыми заколками-сердечками. Марсело был поражен тем, что эту безвкусицу считает неотразимой и полностью подходящей для визита в оперу. – Выглядите прекрасно! – вырвалось у него. «Она, кажется, старше меня.» – Спасибо. Так почему вы… – Хватит болтать. Не будем о таком идиоте, как я. – Это почему же идиоте? – Потому, что я в вас влюбился. Нет, не так. Я вас люблю. – Опера на вас плохо влияет. Это шутка?.. – Нет. «Как все глупо!». – Я замужем. – Я знал. – Это пройдет. – похлопала она совсем поникшего Марсело по плечу. – Я так не считаю. – возразил он. – Я знаю лучше. – подмигнула ему Анетт. – Жестокая вы! – Нет, жених Тарьи. Я опытная. – Простите. Я уже уйду. – отвернулся Кабули. – Но почему? Опера интересная. – Вы любите оперу? – не оборачиваясь, спросил Марсело. Он не мог бы сейчас смотреть на нее. Он это чувствовал и в глубине души боялся. – Нет. – Почему же так говорите? – Просто так. Я пойду, наверное. – Нет!.. – резко обернулся он, автоматически схватив ее за руки. – Останьтесь. – Я замужем, Марсело. – на лице Анетт не было ни одной эмоции. Она грубо выдернула свои руки из его рук. – Откуда вы… – Меня зовут Анетт Блюкхарт. Я все знаю. – снова подмигнула она ему. – Второй звонок. Пора. Они безмолвно вошли в ложу, заняв свои места. И до конца оперы уже не нарушали спокойствие зрителей перешептываниями. Марсело больше не высказывал мыслей вслух. А на сцене Лючия убила своего нелюбимого мужа, и, сойдя с ума, пела длинную арию, мечтая о счастье с Эдгаром. Она умерла. Марсело не проронил ни слова прощания Анетт. Он ведь потерял ее, так и не обретя. Хотелось бы верить в слова Анетт, что это пройдет. Но он не верил. + + + / Сцена и ария Туомаса в кабинете/ + + + 2004 год. «Дорогая Тарья»… «Это низко. Это подло. Это фальшиво и театрально. И это так больно!» «Милая Тарья… Моя любовь… Нет, нет, все не то. Лучше пусть будет больно мне, чем ей.» «Остановимся на официальном: Дорогая». «Да, она дороже мне всего мира, что же я делаю! Да, она вышла замуж, они с Кабули тихо поженились, а пресса раздула все это до размеров мексиканского сериала.» «А теперь надо наврать. Да побольше! Чтобы все уж точно было кончено!» – это оказалось не так просто. Три часа Туомас просидел над проклятым листком, на котором виднелись только два слова: «Дорогая Тарья». «А что, если мне нечего сказать, но… Значит, ревность немая. Буду знать, что меня ожидает всю оставшуюся жизнь.» – Туомас со злостью ударил письмо, попав не туда. Полупустая бутылка вина опрокинулась на белый с черными закорючками лист, оставляя на нем слишком символично-очевидные пятна. Туомас безразлично посмотрел на это, и поднял с пола вчера подаренную бутылку шампанского. Жестким движением штопора открыл бутылку, и, на одном дыхании выпив «из горла» напиток почти до половины, парень бухнулся на стол в обморочном состоянии. На ветру из открытого окна тихо позванивали пустые бутылки, едва касаясь длинной девственно-белой занавески. + + /Сцена Тарьи под дверью и не только. Финальный дуэт и сцена безумия/ + + + – Холопайнен! Ты здесь? Или где ты?! Холопайнен! Туомас! – бессильно дергая ручку двери, вопила Тарья. «Надо бы выбить дверь!» – пришла ей голову разумная мысль. Долго же певичка билась, словно птичка о клетку, но безуспешно, поэтому начала рыться в сумке, ища телефон, надеясь позвонить кому-то для помощи. Когда она вытянула его из сумки, то оказалось, что это уже обломки. «А не надо было об дверь биться!» – слишком поздно спохватилась девушка. Хотя какая девушка – женщина. Уже второй год замужняя женщина. Но женщиной Тарья была только формально. Они с Марсело так и не забыли каждый про свою зубную боль. Аргентинец тщетно пытался найти Анетт, но из этих попыток все вышло только хуже. Боль не прекратилась и стала хронической. И лодыри-врачи еще до сих пор не придумали лекарства от этой болезни. У Тарьи же было все аналогично, но с одним отличием – ей не нужно было искать Туомаса, хоть и от этого лучше не становилось. Итак, шпильки для волос не было, каблуки были недостаточно острые, да и дверь казалась очень крепкой. Тарья элементарно не знала, что делать. Она снова попыталась выбить дверь, но – дурное дело нехитрое – это слишком самоотверженное старание привело к появлению синяков на плечах и локтях. Морщась от боли, девушка присела на корточки у двери, зло бросив на землю большую сумку, и начала думать о своей Горькой Участи. Затуманенными от тяжелых дум глазами она безразлично посмотрела на ни в чем не повинный аксессуар, которому тоже можно было бы присвоить тот же эпитет, что и думам. В сумке была аппаратура – два микрофона и много шнуров. Один микрофон был красным, другой – желтым. Также тяжелая сумка содержала в себе наряды и туфли на высоких, но не слишком острых каблуках. Ими дверь не пробить. И тут Тарью осенило: а ведь можно позвать на помощь! «Ведь Туомас… Он там, я это чувствую! И что-то здесь…». – Барышня, дайте пройти, видите – мы несем диван, а вы здесь расселись. – чья-то не слишком вежливая реплика прервала столь патетичные раздумья несчастной сопрано. Это и вправду были двое мужчин, несших диван. Красивый синий диван. Очень дорогой, но и тяжелый. Тяжелее сумки… – Слышите, девушка? – снова насмешливо сказал рабочий. – Дайте дорогу. Тарья прищурилась, хитро улыбаясь. Она мгновенно освободила место, но тут же обратилась к незнакомцам. – Подождите минуточку. – У нас нет времени, мэм. – Вы не могли бы мне помочь? Диван все еще стоял на лестничной клетке. Шикарная мебель еще не подозревала о своей возможной участи. – Помогите, пожалуйста, выбить дверь. – Вы с ума со… – Я заплачу! – сияющая Тарья вынула кошелек. – Мы не продажны! – не слишком уверенно сказал Другой Рабочий. – Я отдам все, что есть в кошельке! Остальное дома… Видите, даже рифмуется: «Диван – таран»! – хваталась за соломинку певица. – Но это дорогой диван. Мы не можем вам помочь. Посторонитесь, мэм, у нас работа. – У меня с собой, вот… – Пошли. – коротко кивнул один из рабочих другому. Тот вздохнул и взялся за другой край дивана. Скорбно Тарья смотрела, как рабочие поднимались по лестнице. «Идиоты. Почему они не поехали на лифте?» – флегматично подумала дива, совсем забыв, что лифт сломан. Пробормотав Страшное Ругательство, примадонна со всей силы пнула дверь ногой. Потом зло навалилась на нее и… упала на спину. Это был до боли знакомый коврик Туомасовых апартаментов. Замок оказался ненадежным, и после того, как известная сопрано металла хорошенько побилась о дверь и энное количество раз попинала ее каблучками, он ждал последней капли. И ею было наваливание Тарьи на дверь спиной в лучших традициях Обиженной Судьбою Девочки-Подростка. Тарья поднялась на ноги, и, бросившись искать Туомаса, тут же снова оказалась на полу. Второй раз поднявшись, девушка обнаружила предмет спотыкания – пустую бутылку из-под какого-то алкогольного напитка. «Опять!» – подумала она. – Туомас! – закричала она, и подобно гончей, помчалась на резкий запах алкоголя. Это привело ее в одну из комнат, где, видимо, не убирались недельки три. Повсюду валялись полупустые бутылки, скомканная нотная бумага, какая-то одежда. Но этот интерьер Тарье был безразличен – ведь она увидела за столом неподвижного Туомаса. Подбежала к нему – тот сидел, уронив голову на стол в луже чего-то красного. У Тарьи невольно брызнули слезы из глаз. «Как это?! Это невозможно!!! Это же… Нет! Нет!!!» – Туомас, ты слышишь меня? Очнись! Туомас! Не умирай, нет, нет! – она обнимала его, трясла за плечи, хлопала по щекам – но никакого результата. И все время повторяла мрачный рефрен: «Нет! Нет! Нет!». – Да он же не холодный совсем! О Боже! Он недавно, вот только что умер! Девушка была близка к обмороку, слезы катились из глаз рекой, как вдруг «умерший» поймал ее за руку, поднимаясь. – Это ты? – не верил глазам он. Тарья чуть не лишилась чувств, но таки помогла Туомасу встать на ноги. Вытирая с лица винные пятна, он посмотрел на свою мечту грустными свинцово-серыми глазами. – Д-да. Это я, Туомас. – Тарья вдруг осмелела: – Почему ты закрыл дверь? Я принесла аппаратуру, а ты будто забыл, что я приду! Как это… Это так… невежливо! – взревела она. – Но прости, я тут был занят, и совсем… – Забыл, что я приду? То есть… Я ведь подумала, что… – Я кое-что писал. – перебил он ее замешательство. – Новую песню? – оживилась Тарья. – Ну, что-то вроде этого. И почему я должен перед тобой оправдываться? – Потому что… я думала, мы с тобой в одной группе. И вообще, старые друзья. – «дежавю», как с Марсело. – Да, да, мы друзья! Конечно же! Я вот тут… присядь, выпьем. – искренне разволновался Туомас. – Выпить? Присесть? Да посмотри на себя! Тебе еще выпить? – далее следовал длинный страстный монолог о вреде алкоголя творческим личностям. – Тогда… Может, кофе? «Будь мужчиной, Туомас!» – совсем как на выпускном приказал себе мысленно. Лейтмотив прошлого неизменно преследовал обоих собеседников. – Кофе? – девушка вздохнула. – Да, вот что мне сейчас нужно. «Он не должен узнать, как я глупо ошиблась только что. И как я волновалась, мягко говоря. Хорошо, хоть не увидел, что плачу.» Туомас почти протрезвел, и направился на кухню за кофе. Но не успел он переступить порог комнаты, как сопрано окликнула его. – Постой, – мягко сказала она. – Что это у тебя? Вот, на столе. Туомас сразу напрочь забыл про кофе и окончательно протрезвел. – Это письмо. – просто ответил клавишник. Тарья подняла залитый вином листочек и попыталась прочитать те два слова, на которых аккуратно размещалось самое большое пятно. – Что же здесь написано? – чернила очень растеклись, и понять ничего было невозможно. Туомас спокойно подошел к своей любимой. Он решил не врать, поскольку знал, что не сумеет. Тем более ей. Поэтому так же просто сказал: – Это начало письма. Здесь написано: «Дорогая Тарья». – Это письмо мне? – искренне удивилась солистка. – Да. И я абсолютно не знаю, что написать дальше. – А я знаю. Я, кажется, поняла, о чем оно. – Правда поняла? Но как? Откуда? – чуть не упал Туомас. – Осторожно, бутылки. – иронично предупредила его Тарья. – Письмо об увольнении, да? Бедный поэт, не подозревая такой проницательности у примадонны, чуть не лишился дара речи: – Но… – Значит, да. Слушай, Туомас, а у меня идея. Я помогу тебе! – Что поможешь? Нет, не надо, это просто письмо, это не совсем… – засуетился маэстро, – Да, это письмо об увольнении. – каждое слово ему давалось с трудом, словно причиняло невыносимую боль. – Я сама напишу его. – спокойно сказала Тарья, хоть внутри нее творилось нечто непередаваемое. Она вспомнила собственные пафосные слова: «Это театр, Марсело. Так надо». «Но зачем было делать это?! Ни к чему так и не привело! Какая еще ревность, если Туомас меня не любит, я даже не симпатична ему! Закрылся в квартире! Напился! До полусмерти напугал меня! Пишет это письмо! Да КАК может этот человек лишать меня всего! Если бы любил, то никогда, никогда! Никогда не поступил бы так!» «Она сама предлагает написать письмо! Порвать со всем, как будто не было этих девяти лет! Она меня не любит, совсем, ни капельки не любит! И это я, идиот, таким образом пытался вызвать ее ревность – Анетт на роль солистки, чтобы… Конечно! С разгону – в стенку! Что и следовало ожидать! Ну что же, пусть так и будет. Лучше пусть будет больно мне, чем ей!» – Давай ручку, я напишу. Повесим на сайте, пусть все знают. – голос Тарьи предательски дрогнул, но лицо осталось бесстрастным. – Так, что тут у нас… – с деланной улыбочкой журналистки взяла чистый лист девушка. – Надо бы полить грязью меня и Кабули, добавить немножко сантиментов… И да, «удачи в карьере!» – почти истерически перечисляла она. – Нет! Стой, стой, ты этого не напишешь! – схватил ее за руку Туомас, а в его глазах горело ужасное пламя. – Это почему же? – сделала невинные глазки Великая Артистка, кокетливо грызя ручку. – Не надо никого грязью поливать! Просто напиши, и покороче! Пожалуйста! – вдруг маэстро тоже решил применить свой актерский талант: – Хотя, идея твоя шикарна, как ни крути. – Я подделаю твой стиль, не волнуйся! – ответила Тарья. – Да, давай, пиши быстрей! – Не торопи! Дай таланту выплеснуться в полной мере! И лишь пустые бутылки могли видеть, как эти безумные разрушают друг другу жизнь. Но они не умели говорить, поэтому просто лежали под ногами у богемных идиотов.