Посмотри на меня

Глава 4. – О, мой яшмовый Дайду! Мой просторный, обширный Дайду! Всем народом построенный, Всем совершенством мира украшенный! Зимой и летом– вовек не знающий горестей! О, мой Дайду – святыня всеобщей веры… – Как красиво! Что это? – Не знаю, мой господин. Просто песня. Наверное, слышала когда-то, а теперь вспомнилось... – Это очень красивая песня. Хотел бы я услышать её целиком. Мне кажется, она должна быть больше... О да, там намного больше. Там о стенах твоего Дайду, о его величественных вратах, о четырёхстах тысячах воинов, что жили в нём. О великом Хане, который его построил, и о том, который его потерял... И как бы мне хотелось, чтоб ты никогда не слышал её окончание. Но почему из всех слов в мире мне вспомнились именно эти? Может быть, потому что никак не могу найти других, чтобы описать этот город? Дайду – словно модель мира. В центре всего – как в центре вселенной – Дворец Императора. Точнее, комплекс дворцов, дворов и прочих построек, как бы нанизанных на одну ось, что идёт от Главного дворца с юга на север, и спрятанный за высокими стенами. Вокруг него расположился "город чиновников" – Золотой город. Здесь живут все сановники и военачальники, здесь есть дома всех наместников всех провинций, здесь все, кто нужен императору. Как планеты вокруг солнца. Золотой город тоже обнесён стеной, но не такой большой – не для обороны, а просто для обозначения границы. Ибо граница должна быть, но не должна быть препятствием. И уже за этой оградой – сам Дайду. Огромный город, широкими прямыми проспектами разделенный на жилые кварталы и заключенный в квадрат неприступных крепостных стен. Кварталы тоже делятся прямыми, но уже маленькими улочками, больше похожими на коридоры между рядами домов-квартир. Но потрясает даже не множество людей и домов, не обилие торговых и ремесленных лавок, не чистота на улицах и керамические сточные трубы вдоль стен. Прямо в город, почти к самим Главным Вратам дворца Императора по невероятной сети рек, озёр и каналов, могли вплывать корабли и баржи с зерном, и даже чужедальние парусники с заморским товаром. Город-порт так далеко от моря. Зрелище множества разных судов было завораживающим и смутно знакомым. Словно мои глаза не раз видели это всё и очень любили. Вообще, всё в Дайду было необычным, непривычным — и необъяснимо родным... – О, мой яшмовый Дайду... – у него красивый голос, и когда он пропевает эту фразу, по моей коже бегут мурашки...– Да, это очень хорошая песня. Но почему-то от неё веет грустью и потерей. А сегодня слишком хороший день, чтобы грустить. Я смотрю на него и не перестаю изумляться. Какой же ты, оказывается! Совсем-совсем другой... Тогон согласился сразу, почти не раздумывая, чем несказанно меня удивил. А я-то приготовилась к долгим уговорам, совсем забыв, видимо, что привычка бояться не отменяет природной мальчишечьей удали, задора и отчаянной храбрости. Он даже удовлетворился слегка путаными объяснениями того, откуда и зачем у меня мужская одежда его размера. А вот то, каким образом мы слиняем, чтобы нас никто не поймал, его интересовало очень живо. Но именно как технический вопрос. Словно всё его недоверие ко мне, к Танашири – дочери канцлера, осталось в том углу, где мы прятались вместе. А если и были какие-то остатки этого недоверия, то они исчезли в тот момент, как он махнул на всё рукой и сказал "Была не была". От старого дворца вдоль крепостной стены вела маленькая заброшенная дорожка. Петляя и путая, она выходила к западным вратам – прямо в Охотничий парк. Изначально этот лесок и был моей незамысловатой целью. Парк располагался за дворцовыми стенами, вокруг маленького озерца Тайечи, в пределах Города Чиновников – уже почти на воле, но ещё под охраной. Небольшая прогулка, что-то вроде пикника под сенью деревьев, красивая девушка, свежий воздух, немного вина – эх, наивная женщина!.. События понеслись вскачь, совершенно сбив мне все задумки и планы, но я об этом не то, что не жалела – даже и не вспоминала. Мы были как дети, сбежавшие из-под строгого надзора многочисленных взрослых – и в этом было столько счастья! Если западные ворота и охранялись, то сегодня категорически безобразно – браво, Колта! А вот дальше... Дальше по парку, какими-то дикими тропами меня вёл сам Тогон... – Государь мой, я через эти кусты не полезу, даже если прикажете. Я не хочу ходить в рваной одежде. – Это платье конечно не тот шелковый утренний "пеньюарчик", оно из какой-то ткани, больше похожей на лён, но и кусты доверия не вызывают. – И вообще, почему мы пошли здесь, если есть нормальный путь? – Потому что так мы выберемся прямо к каналу в Хайцзы, а оттуда по берегу, через мост и мы в городе. Я тут лет в десять всё исползал, пока... пока меня не отправили из дворца. Сначала на север, а потом в Корё... Очень давно, короче. Ну да, за это время здесь слегка подзаросло. Слегка??? Милый, сколько лет ты здесь не был? Пять? Десять? Кстати, сколько тебе вообще лет? Интересно, а мне сколько?.. – Так, вот здесь можно пройти спокойно, – прервал Тогон мои размышления. – Руку давай, помогу... Что только не видел Дайду на своём веку, так что парочка молодых людей, праздно шатающихся по городу, не привлекла ничьё внимание. А мы ходили вдоль каналов и рвов, по широким улицам и по узеньким переулкам внутри кварталов--хутунов, почти до крепостной стены и обратно. И вот сейчас мы стояли на берегу большого городского озера, того что сам Тогон назвал Хайцзы – Сын моря, а я знала как Цзишуйтань – Место скопления влаги. Откуда я знаю всё это? Тайечи, Хайцзы, канал Тунхуйхэ, все эти дома и корабли?.. Ведь не было же этого, ни в одном кадре не было! Почему здесь это всё есть и откуда я всё это знаю? У меня такое чувство, что я словно раздваиваюсь иногда, что меня две – одна помнит эти места и названия, а вторая знает про Ки Нян и "Плач Тогон-Тэмура по Дайду". Но нам обеим хорошо здесь и сейчас. С ним. – Вы правы, мой господин, сегодня чудесный день...– мы договорились, что в городе мы будем просто господин и госпожа. Конспирация, она и в Юани конспирация. – Хотя и в радости можно увидеть печаль, и в печали найти радость... – Знаешь, я тебя совсем не узнаю. Ты совсем другая. Ты говоришь по-другому, по-другому ведёшь себя. Словно ты – это совсем не ты. Мать моя женщина! Никогда ещё Штирлиц не был так близок к провалу... – То же самое я могу сказать и о вас, мой господин. Но с другой стороны, а что мы оба знаем друг о друге? Ничего, кроме чужих разговоров и наговоров. Разве мы говорили с вами когда-нибудь по-настоящему? Не притворяясь, не ища выгоды или подвоха? – Ты права, наверное. Просто... Нет, не просто. Слишком много всего, и всё совсем непросто . Совсем не просто. – Не сегодня! Мой господин, сегодня пусть всё будет просто! Просто вы, просто я, просто город и озеро. Просто солнце, ветер... просто запах жареной рыбы... – Ты тоже чувствуешь? Я голодный. Идём. Как в огромном городе, полном приезжих, и без харчевен? Наверное, есть и гостиницы, и публичные дома, но это место больше всего напоминало обычное летнее кафе на открытом воздухе. Дом, в котором, скорее всего, и живут сами хозяева, небольшой навес над тем местом, где готовится пища, несколько столов и лавок. И умопомрачительный запах жареной рыбы, что действовал на желудок, как валерьянка на кота... – Что угодно молодым господам? – плечи и взгляд старика выдавали воина, а хромота и согнутость тела – старую травму. – Мы голодны, хозяин. А твоя рыба так пахнет, что у меня в животе урчит. – Хороший аппетит – признак здоровья и силы, молодой господин! Располагайтесь, сейчас всё будет. Рыба свежайшая, буквально только выловлена. Мы готовим её по одному особому рецепту. Вы нигде не найдете такой вкусной рыбы за такую ничтожную плату... Ох, боже мой!!! Так и знала, что что-нибудь забуду! Ни у меня, ни у него нет с собой денег. Зачем кошелек тем, у кого всегда наготове множество слуг? – Ты случайно не прихватила с собой пару монет? Так я и думал. Знаешь, – Тогон заговорщицки шепчет мне на ухо, – однажды мне пришлось кое-что украсть. Я, конечно, сумел, но чуть не попался. Ух, и погоня была!.. Но можем попробовать... – Ай-яй-яй, мой господин, как не стыдно! Всегда же можно договориться... Почтенный хозяин! – Да, юная госпожа? – По моей вине мой господин сейчас в неловком положении. Мне так хотелось посмотреть чудесный Дайду, что я позабыла о том, что мы можем устать и проголодаться. И я совсем не подумала о деньгах. Каждый труд должен быть оплачен, но у нас нет с собой ни единой монеты. Может, вы примите это в качестве платы? Я вынимаю из волос шпильку с бабочкой и протягиваю хозяину. Ещё когда мы переодевались в старом дворце, я переплела волосы в косу, но шпильку оставила — девочки всегда девочки – Это очень красивая и дорогая вещь. Не жаль? – Нет. Мой господин голоден. "Не страшно, если женщина ходит голодной. Голодный муж – вот преступление!" – Вам очень повезло с супругой, молодой господин. Она юна и прелестна, но чтит старые заповеди и правила. Я приму плату. Располагайтесь, где вам нравится, а мы постараемся для вас. – Да, кажется, мне действительно повезло... Спасибо, дорогая жена. – Я рада служить вам, мой господин. Он улыбается, а моё сердце колотится, как сумасшедшее. В ушах бьют барабаны – дорогая жена... дорогая... жена... жена… Кажется, отдала бы весь мир за то, чтобы это было правдой! Мы едим прямо руками, и это здорово. Утолен первый голод, движения становятся плавными и ленивыми, и никуда не хочется больше идти. – Мой господин, можно вопрос? – Ага. – Вы упомянули о краже и погоне. Расскажете мне эту историю? – Не знаю, стоит ли... Может, она совсем тебе не понравится. Определённо не понравится. Это было в Корё, и тогда меня чуть не убили твои... – Господин мой! – я перебиваю его, положив свою руку на его ладонь. – Мы же договорились. Сегодня я – это только я. Ни чья-то дочь, ни чья-то сестра. Просто я. А вы – это вы. Расскажите так, словно это не о вас, а о ком-то другом. Просто чья-то история. – Хм…Можно попробовать... Он рассказывает сумбурно и смято, то тщательно подбирая слова, то увлекаясь и забываясь. Он хочет быть героем, но – на удивление!– не скрывает, что не был им. А вот под конец рассказа, на том месте, где по сюжету должен быть гроб с солью и канцлер, он замолкает, и лицо его словно сереет. – Что такое, мой господин? Что случилось? – Сон Нян. Я плохо поступил с ним. Я подвёл его, понимаешь? Я должен был, я обещал ему – и ничего не сказал. Даже хуже – я соврал. Я... – Вы должны были выжить! И не важно, что случилось потом и что пришлось для этого сделать, – я сжимаю его руки. – Вы. Должны. Были. Выжить. – Но Сон Нян? Сон Нян так старался, столько вынес! Он чуть не погиб, спасая меня, чуть не погиб — из-за меня. – И я буду вечно благодарна ему за это! И если судьба предоставит мне эту возможность – отблагодарю всем, чем смогу. Но, господин мой, послушайте, подумайте – разве всё это он делал ради Вас? – В смысле? А ради кого? – Ради своего господина. Ради него и для него. – Но я его господин. – Нет. Для него – нет. Господи, родной мой, хороший мой мальчик, как же мне объяснить-то тебе это всё? – Его господин не Вы. Его господин – король Корё. И это навсегда. Он выбрал. Выбрал давно и не Вас. – Но как же так? Он спас меня, он столько сделал... – И сделал бы больше, если бы понадобилось. Ибо это было нужно его господину. Это было важно, это был приказ. От Вашей жизни зависела жизнь его господина, от вашего спасения. Живы вы – жив и его господин. И если бы королю была бы выгодна ваша смерть – Сон Нян убил бы вас не задумываясь. – Нет. Я не верю. – Не надо верить. Надо подумать и понять. – Но почему? – Потому что он предан и предан по-настоящему. Сон Нян выбрал своего господина и предан ему. И что бы с ним не случилось – для него будет существовать только один господин. И жизнь господина для него ценнее его собственной. И приказ господина нужно выполнить. Любой ценой. Господин приказал охранять вас, беречь вашу жизнь – и Сон Нян делал это. И спас бы вас ценой своей жизни, если бы потребовалось. А если бы приказ был другим – бросил бы вас. Не вы его господин, и он предан не вам. – Но почему так? – Потому что преданность – это как любовь и даже больше. Это как судьба. Её принимают и следуют за ней. Это как рана, как шрам на коже. Навсегда. Даже если захочется всё изменить – шрам уже есть и всегда будет. Можно скрыть его, даже забить татуировкой или другим шрамом — он все равно останется. Если человек был предан по-настоящему, по-настоящему любил – он никогда этого не забудет. И ничто не изменит это. Да, такая преданность — это редкость и ценность, и с ней невозможно спорить. Её невозможно изменить – только уважать. Но ценя и уважая – всегда помнить о том, на что способен по-настоящему преданный человек ради того, кого считает своим господином, или того, кого любит. И что это может дать вам. Или чем может грозить. Я выдохлась. Тогон сидел молча, задумавшись горько и тяжело. Потерять друга, даже созданного твоим воображением – это всегда больно. А потом он произнёс нараспев: – Нет друзей у тебя, кроме тени твоей... – Нет хлыста у тебя, кроме конского хвоста... – Откуда ты знаешь это? Откуда–откуда... Читать люблю... Язык мой! Вечно вперед мозгов... – Я же, как и вы, из рода монгольских воинов. Как не знать "Сокровенное сказание" о Чингисхане? – Мне его пел отец. Давно. Я не думал тогда, что это значит. Просто слушал. Я вообще не думал. Никогда, наверное. Просто жил. Сначала как один из множества внуков Хана Хайсана, которого даже грамоте-то учить незачем. Потом... как изгнанный. Один из запасных принцев. Нас всех доставали по одному, в нужный момент – отца, дядю, брата, меня... Как кости в игре... – Не надо так горько, мой господин! Теперь это и ваша игра, и от вас зависит – как она пойдет и какие будут ставки. – Но как, если кругом враги, а я слаб? Что я могу? – Учиться. Быть внимательным, копить силы и учиться. Нет лучше учителя, чем враг. Любая учёба — это преодоление и победа. А учитель, даже самый мудрый и любящий, всегда на другой стороне. На стороне тех, кто знает и может больше. И главная победа ученика – победа над учителем. Враг – жестокий учитель, но то, что вколочено болью, запоминается лучше всего. – Простите мою дерзость, молодой господин. – Я совсем не заметила, как подошёл хозяин харчевни. – Позвольте мне сказать кое-что? – Говори. – Я случайно услышал последние слова госпожи. Госпожа говорит мудро. Я воин, я был воином и знаю об этом. Я стар, я ходил в походы ещё при Хане Хайсане, под началом канцлера Эль-Темура. Тогда Эль-Темур еще не был канцлером, но уже был генералом – и мы побеждали под его рукой. Эль-Темур, да будут славны его дни, всегда уважал и ценил своих врагов, всегда учился у них – и поэтому побеждал их. – Спасибо, почтенный хозяин. Я запомню твои слова. – Молодой господин, могу ли я обратиться с просьбой к вашей госпоже? – Слушаем тебя. – Когда-то я, молодой и глупый, стал воином, потому что хотел увидеть весь мир. Когда не смог больше сидеть в седле – поселился здесь и открыл это место. Потому что в Дайду весь мир приходит сам, сюда прибывают люди из разных мест и привозят множество историй о мире. Госпожа, – хозяин слегка поклонился, – по вашим словам мне показалось, что вы не из Дайду. Вы юны, но говорите правильные вещи. Мне кажется, что вы знаете много историй. Окажите мне честь и пополните мою копилку ещё одной. – Это как пожелает мой господин. Может быть, я уже утомила его разговорами... – А и правда, расскажи что-нибудь. Всё равно что, но что-нибудь длинное. Я не хочу никуда идти. – Как прикажете, мой господин. – Я улыбнулась Тогону. – Присядьте, почтенный хозяин, история будет долгой.