Поврежденная

В мое лицо впивается прохладный ночной ветер, когда я бегу все дальше и дальше от дома. Серые дома и отдаленные виды других фракций исчезают из вида, сменяясь буграми полей. Стягивая с себя капюшон, я забираюсь на самый высокий бугор и падаю на землю. Черное небо накрывает меня своим одеялом. Дыхание перехватывает и я чувствую такую легкость, какую не испытывала никогда в жизни. Звезды, рассыпанные по небу, ослепляют своим блеском, и я закрываю глаза. Моя грудь тяжело вздымается и медленно опускается, руки раскинуты в стороны и сжимают растущую на земле траву, волосы собраны в пучок. Я вдыхаю свежий воздух и не выдыхаю, пытаясь впитать в себя это чувство свободы, чувство жизни. И что-то таинственное есть в этой ночной атмосфере. Откуда-то справа слышится звонкий смех людей и свист фейерверка, выпущенного в воздух. Он взрывается высоко над городом, бросая на землю разноцветные блики. Изредка проезжающие по трассе машины и несущийся куда-то поезд добавляют красок в звуки ночного города. Я открываю глаза, впиваясь ими в ночное спокойное небо, и я уже не Отреченная. Когда город спит и природа замолкает – мы все одинаковые. В наших телах течет кровь, а она не делится на фракции. У меня всегда была страсть к тому, что я сейчас делаю. За все время, которое я себя знаю, я сбегала из дома, укрываясь от маминых рыданий. Я ловлю моменты. Такие, когда никто из людей не имеет значения. Есть только я и мир вокруг. Нет осуждений, нет правил, и единственный предел – небо. - Это необыкновенно, правда, Стифф? – раздается тихий мужской голос. Меня не интересует, кому он принадлежит. Если он не кричит и не обвиняет меня в нарушении правил фракций, это означает одно – он такой же ненормальный, как и я. Убегающий подальше от тех мест, где воздуха не хватает, чтобы дышать спокойно и сбегающий по ночам в те места, где жизнь ощущается по настоящему, каждой клеточкой твоего тела и твоей души. - Ночь всегда необыкновенна, – отвечаю я так же тихо, пропустив отпущенную колкость мимо ушей. – Что вообще может быть прекраснее ночи? - Рассвет, – я слышу, как он усмехается и садится рядом. – Не замечала? Боковым зрением я вижу капюшон, накинутый на его голову. Я не могу различить, какого цвета его одежда, потому что на улице слишком темно. В принципе, меня это не сильно интересует. Он садится и меня окутывает какой-то запах. Он слишком приятный, а я слишком сонная, чтобы понять, что именно это за запах. Может, какой-то травы, а может, фрукта – я не знаю. - По-моему, все давно перестали замечать такие моменты, – я снова закрываю глаза, позволяя себе проваливаться в царство Морфея, когда до меня доносится его ответная фраза. - Наш мир давно ослеп. Не знаю, сколько времени пролежала на этом месте. Час, два или три. Луна уже почти исчезла. Его не было здесь, и все, что осталось – слегка примятая трава неподалеку от того места, на котором я благополучно уснула.

***

Я неподвижно сижу на стуле, скрестив ноги. До меня доносятся оборванные фразы, раздающиеся за столом. Но я отгорожена от них. Это то, что я всегда делаю. Отгораживаюсь от внешнего мира своей собственной стеной. Мой взор устремлен на маленькую полку, висящую у нас на стене. На ней стоит несколько фотографий, но лишь одна из них привлекает мое внимание уже долгое время. На ней изображена светловолосая девушка с доброй, ясной улыбкой. Не могу понять, от чего возникает это чувство, но оно не покидает меня. Я знаю ее. Я точно видела ее где-то. Я могу ясно представить то, во что она одета, какого она роста и телосложения. Я точно знаю, какой у нее голос. Это вертится у меня в голове. Оно так и хочет сорваться с языка, но никогда не срывается, оставляя меня в неведении. Я хмурюсь, когда чувствую на себе два пронзительных взгляда. - Таиса! – произносит мама с упреком. Ее рука тянется ко мне, и я чувствую два ее пальца между бровей. – Если ты все время будешь так делать, то появится большая пребольшая складка. Она улыбается, и я чувствую, как боль резко кольнула мне в сердце. Она улыбается сейчас, а по ночам я слышу, как она тихо всхлипывает в подушку. Я всегда замечаю в этих карих глазах то, что прожигает дыру в ее груди снова и снова, стоит ей только взглянуть на меня. - Я думаю, нам пора бы привыкнуть к тому, что она частенько пропадает в облаках, – улыбаясь, говорит отец и показывает вилкой на меня. Я смотрю на него улыбающегося и вспоминаю, как его кулак впечатывается в зеркало, заставляя трещины разбегаться в разные стороны. Слегка помотав головой, я заставляю себя откинуть эти мысли подальше. Мое лицо становится красным. Я ощущаю это, и не в силах сдержать улыбку, поднимаю глаза на родителей и перевожу взгляд на брата. - Что на счет него? – усмехаюсь я, комкая правой рукой салфетку, лежащую на столе. В голове всплывает список законов нашей фракции, и я точно знаю, что получу за это выговор. Украдкой я быстро смотрю на отца и ловлю его взгляд. Он перемещается то на меня, то на салфетку в моей руке. Я вижу, как уголки его губ изогнуты в легкой улыбке и замечаю огонек в его глазах. Такой же, какой я вижу каждый раз, украдкой смотря в зеркало. Я усмехаюсь, сжимая салфетку сильнее. Он знает, что я собираюсь сделать. И он меня не останавливает. - Дарен, граната! – я поворачиваюсь в его сторону и кидаю в него салфеткой. Он вскидывает голову вверх, пытаясь понять, что происходит. Я его понимаю. Он, как и я, отгораживается от всех и всего, когда задумывается. Несколько секунд я сижу неподвижно, смотря на него с открытым ртом, но когда его расширившиеся глаза находят меня, я не могу сдержать смех, вырывающийся наружу. В глазах Дарена мелькает злость, сменяющаяся нежностью. Я подношу ладонь ко рту и зажимаю ей рот в попытке сдержать эмоции, но когда он комкает обеими руками салфетку, лежащую около его тарелки, и бросает в меня, я, в попытке отмахнуться, падаю на пол. Мельком я вижу лицо матери: брови нахмурены, нижняя губа поджата и кажется, будто она сдерживает улыбку. Я знаю, что ей это не нравится, но когда я слышу тихий смех отца, я уже не в силах остановиться. Распластавшись на полу, я просто позволяю смеху выходить из меня, заполняя комнату. Несколько секунд спустя, я чувствую пальцы Дарена на моих ребрах. - Обезоруживание! – смеясь, кричит он, щекоча меня все настойчивее. Я толкаю его в плечо, переворачиваясь на живот, и согнув колени, пытаюсь уползти от него. Как только я поворачиваю голову, то вижу, что он ползет за мной и, обогнав меня, прячется за кресло. Он читает вопрос, отображающийся на моем лице, и когда в нас с ним летят маленькие диванные подушки, до меня доносятся его слова: «Они объединились против нас». Осторожно выглянув из-за кресла, я вижу улыбающихся во весь рот маму и папу. Они облачены в серое, папины волосы коротко подстрижены, а мамины собраны в тугой пучок. Когда я смотрю на их лица, то не вижу той умиротворенности, что присутствует в других семьях. Если бы кто-то узнал, как проходят дни в нашем доме, нас бы точно обвинили в измене правилам. Они горят. В них есть огонь, который разрастается внутри при любом подходящем случае. Я часто вижу, как они смеются и улыбаются, замечаю отпускаемые ими шутки, но они не любят друг друга. Не знаю, замечает ли это Дарен, но я знаю, что что бы ни происходило между ними, это не отразится на нас. Они всегда будут готовы стоять за нас до конца. Вспоминая другие семьи нашей фракции, я не вижу ничего подобного. Все это уже долгое время не складывается в моей голове. Это, как предчувствие. Предчувствие того, что мы не должны быть здесь. Что бы это ни значило. Мои размышления прерывает громкий стук в дверь. Я вижу, как меняются лица всей моей семьи. И снова мысль о возможных масках мелькает у меня в голове. За несколько секунд мои беззаботные родители и брат стали серьезными людьми, а раскиданные подушки отправились на свои места. Я замечаю, как вспышка узнаваемости мелькает на лицах родителей и стоящего на пороге мужчины. - Чем могу помочь? – прочистив горло, говорит мама. На нем надета темно-серая форма с черными полосами. На голове солдатская фуражка с точно таким же узором. Он делает шаг вперед и оказывается в нашем доме. Я не знаю, откуда у меня появилось желание сорваться с места и убежать куда-нибудь, где до меня не достанет холодный и исследующий взгляд этого человека. Он медленно просматривает глазами комнату, задерживаясь по несколько секунд на диванных подушках, лежащих в куче. - Да, – он, как бы опомнившись от чего-то, кивает маме и смотрит то на меня, то на Дарена. - Завтра будут проводить тест. Напомните детям, куда идти. Машинально я смотрю на брата, и вижу то, чего не видела со дня ухода из семьи нашей сестры. Его ярко-зеленые глаза потускнели, рот чуть приоткрылся, жадно хватая недостающий воздух, а руки нервно теребят край рубашки. Я знаю, что на протяжении всего года, единственное, чего он боялся – тест, определяющий то, к какой фракции ты принадлежишь. Конечно, мне известно почему. Он не отреченный. Он не может сдержать улыбку, когда видит знакомых людей, он разговорчив, он не терпит лжи и во время уроков прячется в библиотеке, чтобы читать книги. Как мне всегда казалось, никто из нас по-настоящему не принадлежит этой фракции, но искренне пытается отстаивать ее. Я не думаю и хватаю его за руку, после чего сильно сжимаю ее, чувствуя его ответ. - Как тест? – спрашивает мама. - Он ведь не се.. Она не успела договорить, когда в еле заметном проводе, обвивающем ухо солдата, раздался оглушительный звук. Он, повернувшись на каблуках, смотрел сверху вниз на мою мать презрительным взглядом, будто готов разорвать ее на месте. Я вижу, как сильные руки моего отца сжимаются в кулаки, отчего вены на его предплечьях становятся еще более выразительными. Скулы теперь отчетливо заметны на лице, каждый его мускул напряжен. - Новый порядок. Новый приказ, – мужчина почти выплевывает эти слова. – Ваше дело сообщить им, - не глядя, он рукой указывает на нас. - Место проведения фракционного теста. Мои ладони становятся мокрыми, и я неуклюже вытираю их об штаны. Если правила изменили, значит, уже завтра, я буду делать выбор под действием сыворотки, а через день я должна решить всю свою дальнейшую жизнь. Я чувствую себя так, будто из меня одним ударом вышибли весь воздух и, как и Дарен, незаметно для себя приоткрываю рот. Папа выдавливает улыбку и подходит к двери, открывая ее перед солдатом. - Конечно, – он стоит спиной ко мне, но я почти чувствую его полный ненависти взгляд, обращенный к гостю. - Они будут на месте в срок.