Забыть и полюбить?

Сьюки смотрела на мужа в шоке, в ужасе, не понимая до конца его слова, но чувствуя, как они ранят. Хотя боль, звучавшая в его голосе, была куда сильнее. — Это невозможно, — сказала она. — Ты не знала? — Откуда? Я не знаю, что ты знаешь обо мне, Сьюки. — Нет… — Она сглотнула. — Можно, я расскажу? — полным отчаяния голосом сказал он. — Пока я не забыл? — Он схватил жену за руку. — Должен знать кто-то еще, о нем… о том, что он был… Конечно, она сердилась на Эрика с тех пор, как узнала об Изабелле. Но сейчас не могла не утешить его в минуту скорби, которая выглядела свежей. И она медленно кивнула. — Мы с Софи встретились в шестнадцать лет. Конечно, мы были слишком молоды, чтобы становиться родителями. Однако так получилось… Я приехал в США за год до этого, один. Сумел найти стипендию, поступить учиться. Там я и встретил Софи. Ее родители были не в восторге от ее романа с мальчишкой из Швеции, который едва говорил по-английски и жил один, без присмотра взрослых. — Могу представить… — приглушенным голосом отозвалась Сьюки. — Их беспокойство было не напрасным. Софи забеременела. Но мы были молодыми, влюбленными, считали, что со всем справимся. — Он прочистил горло. — У нас родился ребенок. Мы назвали его Майклом, потому что я хотел дать ему американское имя… хотел, чтобы он был на своем месте в этой стране… Он долго, протяжно выдохнул и привалился к стене. — Это было потрясающе. Я еще не все помню, но… все было так просто и так чудесно… — Что было дальше? — спросила Сьюки, уже зная, что конец у этой истории трагический. Но Эрику нужно было рассказать. А ей — услышать, чтобы заполнить пустоту и в своей памяти. Она ничего не знала о его прошлом, о его жизни. Мужчина, которого она любила, был порождением ее девического воображения. Только теперь она начинала видеть его настоящим. — Ее семья не хотела иметь с нами ничего общего, — продолжил Эрик. — Я пообещал, что позабочусь о них. Что приехал в эту страну, чтобы воплотить свои мечты, и ее мечты тоже. Она ходила в школу, пока Майкл не родился. Я начал работать курьером в «Таннер инвестментс». Присматривался к тому, как все устроено, стал предлагать улучшения… Твой отец об этом услышал и позволил учиться у некоторых из лучших его работников, пока я продолжал работать на прежнем месте. Я думал… думал, что смогу дать Софи все, что обещал. — Мало кто бы сумел сделать то же, что ты… — тихо сказала Сьюки. — История не про мои карьерные успехи. — Он тяжело вздохнул. — Майкл погиб от синдрома внезапной детской смерти, когда ему было три месяца. Я… я не склонен принимать то, что дает жизнь. Я уехал из Швеции, оставил родителей. Я был уверен, что пробьюсь здесь. Был совершенно убежден, что, если поставлю цель построить семью с Софи, все получится. А потом… моего сына просто не стало. — Его голос звучал низко, переполненный эмоциями. И я ничего не мог сделать. Я никогда не чувствовал такой беспомощности. — Он ссутулился. Я не смог помочь ей справиться с ее скорбью, потому что не мог справиться со своей. Вместо этого я с головой погрузился в работу. Там я мог что-то сделать, что-то контролировать. Конечно, Майкла это бы не вернуло… — Он утер лицо ладонью. — Однажды я пришел домой, и Софи там не было. Я не стал ее искать. Я больше не хотел долгих отношений. — Он закрыл глаза, по щеке прокатилась одинокая слеза. — Даже если я всего добьюсь, заработаю деньги, сделаю карьеру… Какое это имеет значение, если я позволил своему сыну умереть? — Эрик… Не ты ему позволил — случилась трагедия. — Эмоции охватывали ее, угрожая заглушить слова. Ей казалось, что она ощущает его скорбь как свою. — Наверное, это должно меня утешать. Однако я не могу найти покоя. Мысль о том, чтобы быть во власти судьбы, приводит меня в ужас. — Жизнь полна неожиданностей. Прекрасных и ужасных. Одни — последствия наших действий, а другие не имеют никакого смысла. Это не плата и не наказание. Но нас определяет то, что мы делаем потом. Это ты можешь контролировать. — А что контролируешь ты? Во всей своей жизни, Сьюки? Его слова были жесткими и циничными. Он был куда больше похож на ее мужа Эрика, чем за все последние недели. — Ничего. — Она сморгнула подступающие слезы раздражения и тоски. Все в этой ситуации причиняло боль, и никто не мог уйти из нее нетронутым. — Я делала все, что хотел мой отец, потому что думала, что так он будет счастлив. Так я решила справиться с потерей матери. Я думала, что ты станешь моей наградой. Но теперь я понимаю… — Что? — спросил он все еще вымотанным, хриплым голосом. — Нельзя считать наградой другого человека. Потому что его тоже нельзя контролировать. — Она невесело рассмеялась. — Человек — это не торт, который существует, только чтобы тебя насытить. У них свое прошлое. Свои потребности и желания. И только перед самой твоей аварией я начала осознавать, что ты не станешь волшебным образом наградой за мою жизнь. И… Эрик, я не знала про твоего сына. Я мало что знала про твою жизнь. Я думала, что ты будешь таким, какого я воображала… Это не могло исправить прошлое. Не заставляло ей довериться мужчине или даже простить его. Но понимание того, что он пережил потерю большую, чем Сьюки могла вообразить, позволяло увидеть его в новом свете. Объясняло кое-что в его поведении. Алкоголизм, например. Глубокие раны в ее душе от этого не заживали чудесным образом. — Приходя сюда, я боялся, — сказал он, не отвечая на ее слова. — Боялся, что Изабелла… — С ней все в порядке, — сказала Сьюки, хотя и знала, что уверения тщетны — он всегда будет видеть прошлое. Всегда будет бояться подходить к колыбели. И теперь она прекрасно понимала, почему он отказался от родительских прав. — Вот почему ты не хотел иметь с ней дело, — сказала она. — Если бы ты спросила меня после аварии, что такое любовь, я бы ответил, что не знаю. Но сейчас я могу ответить, что… любовь — это боль, Сьюки. Это надежда, которая расцветает без всякого представления о том, что может пойти не так. Тем больнее, когда ты ее лишаешься. Я не хотел снова это переживать. — Сейчас Изабелла здесь, — сказала Сьюки. Как бы трудно ей ни было принять Изабеллу, она не могла ее отослать. Конечно, принятие требует времени. У Сью не возникло магической материнской связи с малышкой. Но что-то расцветало у нее в груди — бутоны любви, желание заботиться. Она хотела, чтобы Изабелла чувствовала себя желанной. И с ней, и с Эриком. — Да, — тихо сказал он. — Ты не можешь ее отослать. Я и не собирался, — удивился он. — Это мой страх, — продолжила Сьюки. — Все меняется. Ты меняешься. Чем больше воспоминаний возвращается, тем больше ты будешь становиться прежним. И твой прежний подход к проблемам тоже вернется… — Ну уж нет, — сказал он, поднимаясь с пола и принимаясь измерять шагами комнату. — Но что, если это случится? Имей в виду, я буду против. И не дам тебе снова хранить секреты. Мы не можем себе этого позволить. Это наша жизнь. — Она обвела рукой себя, колыбельку, дом. Она наконец проявляла характер, хотя не была до конца уверена в себе и в том, что хочет сохранять эти отношения. — Я хочу, чтобы мы были семьей. — Не знаю, могу ли это обещать. — Тебе придется. Иначе я буду сражаться с тобой за этот дом и за Изабеллу. — Против меня ты не сможешь выиграть. Ты сама уже объяснила, что если не останешься моей женой еще на три года, то дом тебе не достанется. А Изабелла… биологически она моя дочь. У тебя нет на нее прав. Теперь она вспоминала, каким невозможным он бывал. Высокомерным. Легко было забыть об этом, но Эрик, которого она знала последние несколько недель, находился в уязвимом положении. Теперь же перед ней был мужчина, которого она знала прежде. Сильный. Целеустремленный. И иногда безжалостный. — Тогда чего ты от меня хочешь? — Ты останешься моей женой. — А ты будешь продолжать жить, как раньше? Только бросишь в поместье не одну меня, но еще и Изабеллу? — Сьюки поднялась и шагнула к нему навстречу. — В точности как ты поступал раньше. Отречься от женщин, которые причиняют тебе боль и мешают наслаждаться жизнью. — Все не так просто, и ты это знаешь. Особенно теперь, когда я рассказал тебе про Майкла. — Великий и могучий Эрик Нортман… Любовь пугает тебя до мозга костей, и ты пытаешься от нее убежать. — Только дурак не боится льва, Сьюки. Даже я склоняюсь перед смертельной опасностью. Она слишком сильно на него давила и знала об этом, но не могла остановиться. — Я понимаю, что ты многое потерял. Понимаю, что тебе было больно. Но это не дает тебе права мучить других людей, защищая себя. — Ты всю жизнь пряталась в этом поместье, пряталась за удобным враньем самой себе, оставалась маленькой девочкой с большими книжками. Ты говоришь, что боль тебе знакома, потому что ты потеряла родителей. Я похоронил маленького сына. Не рассказывай мне о боли. Не читай мне лекции из своего уютного безопасного гнездышка. Ты ничего не знаешь о жизни. Ни-че-го. Он развернулся и промаршировал прочь из детской, оставив Сью наедине с Изабеллой. Она подумала было пойти следом, но решила, что не стоит. Вместо этого она склонилась над колыбелькой, невесомо провела костяшками пальцев по щеке девочки. Теперь она знала о Эрике куда больше, чем час назад. Получила кусочек его истории, его настоящего характера. Объяснение, откуда этот характер взялся. Однако она не чувствовала себя ближе к мужчине, чем раньше. Наоборот, расстояние между ними как будто выросло. Ей начинало казаться, что построить мост через эту пропасть не получится никогда. Чем больше возвращалась к ним реальность, чем больше она заполняла пространство между ними, тем труднее было представить, что они когда-нибудь найдут дорогу друг к другу. Эрик для нее не награда… Сьюки вспомнила все, что было между ними. Разрушенный брак, потери, боль. Это точно не награда. Снова посмотрев на Изабеллу, она подумала, что, возможно, наград вообще не бывает. Только обычная жизнь. И то, что ты выбираешь с ней делать. — Не думаю, что отец знал, что со мной делать, — прошептала она в тишине комнаты. — Но я все равно его любила. И он меня. Он не умел это показывать, но любил. Понимаешь, он, как и твой отец, потерял человека, которого очень любил. Мою мать. Думаю, после этого ему стало труднее проявлять любовь. Только теперь, разговаривая с младенцем, который не понимал ни слова, она осознала правду. Его отцу легче было забыться в работе, в обществе Эрика, потому что это было проще, чем любить. Помогать его молодому протеже было безболезненно. А любовь стоит так дорого и причиняет столько боли… — Я любила твоего отца, — продолжила она, чувствуя, как горячая слеза катится по щеке. — Но он меня никогда не любил. И это больно. Мне хочется свернуться в комочек и никогда больше никого не любить. Но я думаю, что тебе будет нужно, чтобы любили тебя. И я буду любить, как будто мне никогда не делали больно. Мы этого не выбирали. Но ты заслуживаешь лучшего. А мне пора принимать решения. Больше не буду ждать. Я выбираю тебя, Иззи. — Она сглотнула комок в горле: — Не знаю, что собирается делать твой отец. Я не могу… не могу сделать его таким, каким хочу видеть. Могу только постараться быть такой матерью, которую ты заслуживаешь. Я не знаю, как быть матерью. Свою я едва помню. Но я знаю, чего мне не хватало, и могу дать это тебе. В одном он прав: я действительно пряталась. Но больше не стану.