Забыть и полюбить?

Сью казалось, что в ней ничего не осталось, кроме боли. Весь день она провела свернувшись в постели, — комок уныния, который ничто не могло заставить сдвинуться с места. Оставалось думать, что Эрик как-то решит вопросы ухода за Изабеллой. Сьюки чувствовала себя немного виноватой за то, что пустила это на самотек. Но недостаточно, чтобы что-то по этому поводу предпринять. Все равно у нее не было никакого опыта ухода за детьми. Ни у кого из ее подруг дети еще не появились, а она была единственным ребенком, и даже подрабатывать присмотром за чужими детьми ей в школе не приходилось. Она ничем не могла помочь. Зато в доме было полно прислуги. Эрик сам разберется. От этой мысли ее придавило еще большей тяжестью. Она не знала, как с этим всем разбираться. Не знала, как простить подобное. Но она уже отдала себя Эрику. Даже до того, как он к ней прикоснулся, Сьюки его любила, и ее чувства стали еще глубже с тех пор, как они начали спать вместе. С тех пор как у нее появилась новая надежда. Дверь спальни открылась, и она села на постели, подтянув одеяла к груди, прикрываясь ими, хотя была полностью одета. — Что тебе нужно, Эрик? — спросила она, не пытаясь скрывать чувства в голосе. Эрик захлопнул за собой дверь и пересек комнату: — Ты так и будешь на меня сердиться? — Думаю, да. — Я ничего не могу изменить. Не могу повернуть время вспять. — А я никак не могу избавиться от того, какие ужасные чувства у меня вызывает эта ситуация. Я просто не понимаю. Не понимаю, как ты мог так поступить. И тут Эрик взорвался. Весь гнев, который, надо полагать, копился у него внутри со времени аварии, с тех пор, как он лишился воспоминаний, выплеснулся наружу. — Я тоже не знаю, как мог так поступить, Сьюки! Я ничего этого не помню! Не помню, какой логикой руководствовался, какая там вообще может быть логика. Почему я не делил постель с тобой? Почему отвернулся от собственного ребенка? Я не знаю, как отвечать на эти вопросы. Все исчезло. У меня внутри черная дыра. И я никогда не доберусь до ее дна. У моих поступков есть последствия, это я понимаю. Понимаю, что отсутствие ответов не делает меня невиновным. Но легче от этого не становится. Сьюки стиснула зубы, борясь с сочувствием. Она держалась за свой гнев, как за спасательный круг, и не собиралась отпускать. — Мне от этого тоже не легче. Это значит лишь то, что я не могу на тебя сердиться так, как хочу. — Она сделала глубокий дрожащий вдох. — Ты блестящий бизнесмен, но ужасный муж. Ты не любишь никого, кроме себя, Эрик. И так было с давних времен. Похоже, ее слова поразили Эрика как молния. Она была удивлена самой себе не меньше. Но говорила она чистую правду. Все это она давно похоронила в глубине души, даже глубже, чем свои чувства к мужу. Принимая решение развестись с ним, она руководствовалась не гневом. Эрик преодолел расстояние между ними, наклонился над ней, сидящей на кровати, обвил рукой ее талию и притянул к себе. Его глаза сверкали. — Я всего этого заслуживаю, — сказал он негромко и низко. — Все это, и даже больше. Сердись на меня, фея, не сдерживайся. Выпусти чувства на волю. — Я тебя ненавижу, — зашипела она. — Так же сильно, как любила раньше. Как ты смеешь так со мной поступать? Всю свою жизнь я только и делала, что старалась угодить всем вокруг. Быть идеальной дочерью для отца. Заботиться о нем после смерти матери. Не позволяла ему видеть, как плачу. Не позволяла узнать, насколько мне не хватало близкой женщины в жизни. Не показывала, насколько тяжело мне было в школе из-за одноклассников. Как мне одиноко. Потому что не хотела его волновать! Я согласилась выйти за тебя замуж ради его душевного спокойствия, хотя знала, что ты меня не любишь… — Она рывком набрала воздуха в грудь. — А тебе я никогда не показывала, что меня просто убивает то, что ты встречаешься с другими женщинами. Я просто принимала все, что ты снисходил мне дать. Подбирала крошки, брошенные на пол, потому что я жалкое, никчемное существо. Но больше я так делать не буду. Эрик пропустил ее волосы сквозь пальцы, а потом придержал ее затылок, глядя в глаза. — Вряд ли ты можешь ненавидеть меня сильнее, чем я сам. — Поверь мне, могу, — выплюнула она. — Жаль, что ты не можешь этого почувствовать. — Она прижала ладонь к груди. — Хотела бы я, чтобы ты чувствовал все, что со мной делаешь. Слезы жгли ей глаза, сердце стучало, все тело дрожало. Она была в отчаянии. Отчаянно хотела, чтобы он понял в точности, что сжигает ее изнутри. У нее словно было битое стекло в сердце, и осколки пронизывали кожу, царапали и ранили. Она обвила руками шею Эрика, запрокинула голову, поднялась на цыпочки и впилась в его губы своими. В поцелуй она вложила всю свою ярость. Всю ненависть, весь гнев, который только что на него выплеснула. Надеясь, что ей удастся излить все эти чувства. Что они будут медленно разрушать Эрика изнутри, как разрушают ее. Беспомощно всхлипывая, она раскрыла губы и толкнулась языком глубоко ему в рот. Она ненавидела себя почти так же, как его. За то, что все равно его хотела. За то, что искала утешения в его объятиях, хотя именно он и причинил ей боль. Но если бы ее чувства было легко отключить, она давно бы это сделала. Если бы можно было просто решить, что она не хочет Эрика, что не любит его… все было бы намного проще. И куда проще было бы, если бы можно было передать все чувства ему, изгнать из ее души. Тогда она была бы свободна. Наконец. Избавилась бы от цепей, обвивающихся вокруг запястий, шеи, стягивающих все туже. Привязывающих ее к мужчине, который никогда не даст ей то, чего она хочет. К любви, которая никогда не получит ответа. Она вцепилась пальцами в ткань его рубашки, крепко удерживая мужчину рядом и не переставая целовать. Эрик притянул ее ближе к себе и отступил, а потом развернулся, впечатывая ее в стену, вжимая лопатками в деревянную обшивку. Сьюки провела ладонью по его груди, чувствуя яростное сердцебиение под пальцами. На них было невыносимо много одежды. Она не могла это терпеть. Не могла терпеть секреты. И ложь, даже такую, которая затерялась в темноте его разума. Однако от всего остального она не могла избавиться. А вот от одежды могла. Она сорвала с Эрика рубашку, а потом и джинсы; в то же время он стаскивал одежду с нее. Вскоре они оба были обнажены и прижимались кожа к коже, как будто отчаянно пытались слиться воедино. Пытались преодолеть все, что стояло между ними, и найти путь друг к другу. Их объединяли отчаяние и боль. Что бы Эрик ни думал о своем решении в прошлом, сейчас он от этого страдал. Страдания не искупали его грехи. Но приносили Сью удовлетворение. В глубине души, там, где она умела быть жестокой и злорадной, ей хотелось, чтобы ему было плохо. Она оторвалась от его губ, склонила голову и царапнула зубами его шею. Эрик зарычал, схватил ее за подбородок и повернул к себе, чтобы поцеловать в губы, а потом куснуть нижнюю. Сьюки ответила ему тем же. Впилась в его плоть зубами, а потом сняла часть боли языком. Эрик провел ладонями по ее телу, стиснул ягодицы, крепче прижимая ее к своему твердеющему члену. Сьюки выгнулась, ища в его руках забвения. И удовлетворения. Эрик подхватил ее под бедро и заставил обнять себя ногой, а потом пальцами попробовал, насколько она готова. И одним толчком вошел глубоко внутрь. Оба застонали в голос. Их соитие не было нежным. Оно было огненным. Как буря. Полное ярости, полное жажды. Воплощение безнадежности израненных душ, которая пронизывала воздух вокруг них, оседала на коже. Несмотря на все разговоры и ссоры, им приходилось иметь дело с чувствами, с которыми ни он, ни она не умели справляться. После того как их взаимное желание будет утолено, им придется искать способ двигаться дальше. Разбираться, что делать с внезапно появившимся в их жизни ребенком, с их странным браком. Искать способ либо исцелить раны от предательства, либо разойтись каждый своим путем. Но прямо сейчас было только это. Он и она. И Сьюки цеплялась за Эрика, крепко держалась за его плечи, пока он резкими толчками вел ее к высотам наслаждения. И наконец рассыпалась на кусочки под его ласками. Выгнулась с криком в оргазме. Эрик с хриплым рычанием излился следом, глубоко у нее внутри. А когда все закончилось и ее сердцебиение вернулось в норму, Сью отпустила его, сползла по стене на пол и позволила тоске снова охватить ее с головой. Эрик рухнул на колени рядом с Сью. Обвил ее руками, прижал к себе. Она горько разрыдалась ему в плечо. И все это из-за него… Из-за боли, которую он приносил в ее жизнь снова и снова. Сейчас Эрик обнимал ее, хотя не имел на это права. Хотя ей было бы лучше с незнакомцем. Казалось неуместным и неприличным пытаться исцелить им же нанесенные раны. Хотя, возможно, никто другой не смог бы это сделать. Возможно, это было правильно — посвятить себя искуплению прежних грехов. — Прости меня, — сказал он, хотя слов было совершенно недостаточно. Хотел бы он знать все, за что просит прощения. Хотел бы придать этим словам больше веса, понимая, сколько проступков и какие именно он совершил против его феи. Ему не нужно было знать, что он сделал, чтобы понимать, что он виноват, но он бы предпочел все перечислить. Почувствовать тяжесть вины в полной мере. Но не мог. Как не мог многого… Он хотел ответить за свои грехи, но даже не мог их назвать. Он хотел понять, почему предавал женщину, которую сейчас держал в объятиях. Почему бросил малышку, спавшую в колыбельке в соседней комнате. Ему нужны были ответы, но собственный разум подводил его, отказываясь их давать. Он один все это знал, но не мог себе рассказать. — Прости… — повторил он, потому что других слов у него не было. Я не этого хотела, — сказала Сьюки сломленным, горестным голосом. — В моих мечтах не было такой, в которой я воспитываю твоего ребенка от другой женщины. — Она сделала прерывистый вздох. — Я хотела родить от тебя ребенка сама. Хотела, чтобы ты меня любил. — Сьюки… — Я говорю как капризный ребенок, — сказала она пустым, потерянным голосом. Провела рукой по лицу, вытирая слезы. — Не важно, чего я хотела. Важно только то, что есть. У тебя есть ребенок. И я хочу ее воспитывать, — сказал Эрик. Это была правда. Несмотря на кусок льда в груди, который появлялся каждый раз, когда он смотрел на малышку. Страх. Чувство опасности. У него было ощущение, что, даже если бы он сохранил все воспоминания, младенец бы его пугал. Но сейчас, когда он ничего не знал ни о детях, ни о своем прошлом, страх холодил душу. — Я знаю, — сдавленно сказала Сьюки. И не стала бы тебя просить ни о чем другом. Она твоя дочь. — Но ты ее не хочешь. — Нет. Дело не в этом. Я… Я знала, что у тебя есть другие женщины, Эрик. Об этом всегда писали желтые газеты. Сайты сплетен о знаменитостях. Это самая широкоизвестная тайна в мире. Все знают, что ты мне неверен. Все знают, что ты женился на невзрачной домашней девочке, которая тебе не ровня. И не так красива, как твои многочисленные любовницы. — Она с силой сглотнула. — Но так… передо мной все время доказательство того, что ты был с другими женщинами… что другая получила то, что я так отчаянно хотела… Это совсем иначе. От такого я не могу просто отмахнуться. — Я понимаю. — Но Изабелла в этом не виновата. Она не сделала ничего плохого. Она такая крохотная, беспомощная, а мать ее оставила… Я даже подумать не могу о том, чтобы отказаться от нее. Не могу. — Ты мне дорога, Сьюки. Ты… единственное воспоминание, которое у меня осталось. Которое появилось, едва я открыл глаза и вернулся в мир человеком без памяти, без прошлого. И я крайне сожалею о своем поведении в этом прошлом. Но я знаю одно, без тени сомнения… Если ты обнаружишь, что твой гнев переносится на Изабеллу, что если твои чувства по поводу того, что я с тобой сделал, могут достаться ей… тогда нам лучше придумать, как жить раздельно. От этих слов у него как будто что-то разрывалось в груди. Но у его дочери всегда будут возникать вопросы о том, что случилось с ее матерью. И он не простит себе, если Изабелле придется расти в доме, где само ее существование будет вызывать укоризну. За все остальное он тоже вряд ли сможет себя простить. Но во искупление своих грехов ему нужно хотя бы позаботиться об Изабелле. Он ждал, что скажет Сьюки. Признается ли она, что злится. У нее было на это полное право. Но и это ничего не меняло, он все равно стоял на своем. Она может сердиться на него, может наказывать его, может уйти… Но он обязан защитить Изабеллу. — Хочешь сказать, что мне не следует ею заниматься, если я не смогу относиться к ней как к родной дочери? Эрик покачал головой: — О таком я просить не могу. Только о том, что если окажется, что ты не можешь не сердиться на нее… не можешь быть с ней в одной комнате… Я все это заслужил. Но не она. — Я знаю, — моргнула Сьюки. — У меня такое ощущение, что ты мне читаешь нотации. Хотя это тебе нужны нотации и лекции. Я не пытаюсь читать тебе нотации. Просто… такое начало… Если я не искуплю все то, что сделал с ее жизнью, какое будущее ее ждет? Я отказался от родительских прав не задумываясь. А теперь принял их снова, но только потому, что ее бросила родная мать. Я не хочу, чтобы она хоть на минуту чувствовала себя нежеланным ребенком. Не хочу, чтобы ее душу ранили неизлечимо только потому, что все взрослые в ее жизни слишком эгоистичные и слишком обремененные проблемами, чтобы заботиться о ком-то, кроме себя. Сьюки кивнула: — Я понимаю. Она просто ребенок. На нее я не сержусь. Мне было трудно смотреть на нее, держать ее… — Очередная слеза скатилась у нее по щеке. — Но это потому, что я бы хотела, чтобы она была моей. Она отодвинулась от Эрика, прислонилась спиной к стене, подтянув колени к груди. — Я бы хотела, чтобы все было иначе. Тогда она могла бы быть моей дочерью. Я не могу изменить прошлое. Я даже не могу гарантировать будущее. Могу только попытаться исправить то, что у нас есть в настоящем. Изабелла может быть нашей дочкой. И я не просто так это говорю. Я не жду, что ты сбросишь все бремя своего прошлого только ради нее. Не считаю, что это волшебным образом все исправит. Но она здесь. И мы здесь. Я… Я все еще хочу быть с тобой. — Иногда мне кажется, что ты все время просишь у меня невозможного, — сказала Сьюки слабо, потерянно. — Я надеюсь, что однажды ты сможешь попросить невозможного у меня, Сьюки. — Эрик наклонился и прижал ладонь к ее щеке. — И еще больше надеюсь, что справлюсь с этой задачей. — Я хочу попробовать, — кивнула Сьюки. — Ради нас обоих. Ради нас троих. Где сейчас Изабелла?