I'm a Monster

Жертва всегда предсказуема. Жертва всегда идет по той тропе, где львы терзали ей подобных. Жертва всегда обернется назад, если услышит звук, вместо того, чтобы позабавить хищника и пуститься убегать наутек. Припомним, кто от меня сбегал? Хищник всегда достигает своей жертвы, стоит лишь ему увидеть её. Все. Конец. Выхода нет. Только крики. Панические, ужасающие. В этих криках они выплескивают всю свою душу, вырывают из себя весь страх. Ммм... Страх. Приправа отличная для любого блюда. Нет страха — еда испорчена. Её можно употреблять только от скуки, или когда нет нормальной еды и хочется перекусить. Еще раз окидываю комнату взглядом. Маленькая, душная, тесная. Как раз подходит для подготовки перед трапезой. — Ах, как я ужасен в своих деяниях! — восклицаю я, подходя к зеркалу и повязывая красный галстук. Сегодня у меня особенно юные гости. Нельзя предстать перед ними в чем попало. По правилам этикета, нельзя сесть за стол в мятой рубашке и без галстука. Правила хорошего тона нам знакомы. Перед кушаньем надо предстать так же красиво, как и кушанье предстает перед тобой. Чем моложе жертва, тем она вкуснее. Молодые умы имеют безграничную фантазию и умение представлять меня настоящим палачом. Их крик во сто крат сильнее и пронзительнее крика обычного взрослого человека. Если есть ребенка, то можно получить больше наслаждения. Их мясо полезнее, аппетитнее, а приправа, делающая их вкус абсолютно неотразимым, находится в безграничном избытке. Провожу пальцем по линии рта, разошедшейся в разные стороны, оголяя тем самым зубы. Нечаянно задеваю один из клыков — острый, словно зуб медвежьего капкана. И тут, сам того не сознавая, расплываюсь в улыбке. Надо меньше говорить, иначе это разрывает сросшиеся створки каждый раз, стоит мне открыть рот. Для чего вообще нужен рот? Для того, чтобы есть, конечно. В последнее время я использую его явно не по назначению, устраивая глупые разговоры с самим собой. Миллиарды лет одиночества... — Как я выгляжу? — склоняю голову набок. Я, в отличии от обычных людишек, вижу всякие предметы, будь они живыми или мертвыми, очень отчетливо. Помимо этого, мне предоставлена возможность ощущать внутренние чувства существ, видеть их душу, их мысли. В плане оценки их внешних качеств — я слеп. Одина из моих теней прилипла у входа, внимательно изучая меня. Вот такая "теневая" свита окружает меня. Они, в принципе, бесполезны. Бездонные темные глаза, сжатые в полоску губы, белое лицо и какое-то черное, тянущееся по стенам треугольное тело. Служат, чтобы пугать, забирать души и шататься по моим подвалам. Молчит. Просто смотрит на меня. — Пошел вон! — вскрикиваю я и снова разрываю сросшуюся линию рта. К чертям! Мальчишка уже видел меня, безликого и ужасающего. Пора предстать перед пищей во всей своей красе. Беру ключи с гвоздя, что вбит в стену. Тень быстро исчезает, освобождая мне проход. Поправляю галстук, сжимаю ключи в длинных пальцах и медленно иду вниз. Подвал. Холодное, просто идеальное место для хранения жертвы, пока та находится в отключке. Чувствую легкий ветер. Если я обернусь, то увижу толпу теней, идущих за мной, желающих полюбоваться на мою пищу. Взмахиваю рукой, приказывая им исчезнуть. Мальчишка и так напуган до чертиков. Не хватало, чтобы он умер от страха. Это будет невкусно. Поворот ключа. Щелчок. Дверь подвала легко открывается. Я так же легко захлопываю её за собой. Мальчишка, именуемый в голове его сестры Кайлом, трепыхнулся так, что цепи загремели. О, какой отвратный звук! — Мама! Мама! — он сорвался на крик, пугающий даже меня. Это напомнило мне порыв ветра, который срывает со своего пути любые преграды. — Т-с-с, — я прикладываю палец к своему неровному рту и вновь расплываюсь в улыбке. Вот она, моя легкая радость. Люди зовут это счастьем. — Уйди! Уйди! А-а-а! — этот порыв ветра еще сильнее. Я чувствую, как он пробирает каждую клеточку моего тела. Наклоняюсь. Так низко, что изгибаюсь в пояснице, как знак вопроса. Вытянув руки, кладу их на его запястья, поднятые вверх и прикованные к стене. Дернись. Молодец. Обдай меня криком. Ммм... Умница. Я высовываю язык, медленно провожу им по его ключице, по тонкой шейке до подбородка, тут же останавливаясь там. Молчит. На этот раз поет его сердечко. Бух! Бух! Бух! Похоже на бой часов. Тех самых часов, которые, к примеру, покоятся на высокой городской башне. Их биение оглушает и приводит в непонятный транс. С каждым звуком, что срывается с его губ, с каждым воплем страха я чувствую, что хочу есть ещё сильнее. Вскоре я замечаю, что капаю на мальчика мутной слюной. Он начинает плакать. Ну что взять с семилетнего мальчишки, оторванного от своего дома, семьи, милой сестры. Ах, вот та выглядит куда аппетитнее! Посмотрим, насколько сильно она будет кричать от моего присутствия. — Тебя все равно никто не услышит, — и тут я слышу металл в моем голосе, который разносится по сырой, пропахшей гнилью и человеческими трупами комнате. Кажется, сейчас мой голос похож на скрежет этих цепей, сковывающих тонкие ручонки моей жертвы. Я слизываю его тоненькую слезу и тихо, совершенно неслышно говорю: — Правда, что маленькие дети любопытны? Он непонимающе смотрит на меня, пока я сильнее сжимаю его запястья. — А я вот любопытен, — киваю ему, отводя плечи назад, сжимая челюсти и выпуская из спины щупальца. Черные, легчайшие. Они имеют такой же состав, как мои тени. Это единственное, чем я могу схватить этих наглецов, повисших на стенах и потолке комнаты. Теневая свита дожидается, пока я закончу трапезничать. Щупальца хватают руки Кайла, довольно сильно сжимают их и резко проворачивают, да так, что сразу слышен хруст. Отлично, значит, кости отошли от суставов. И снова крик. Но уже от мучительной, невыносимой, адской боли. Мне было интересно, кто более гибкий: мальчишка или взрослый мужчина? У кого можно быстрее вывернуть руки? И в какую сторону способна вывернуться человеческая рука? — Хм, а вперед твои руки было вывернуть легче, — мои щупальца еще немного крутят руки жертвы, пока тот задыхается и, кажется, вот-вот потеряет сознание. Ну нет, я не собираюсь дать ему умереть настолько быстро. Кладу руки на его нижнюю и верхнюю челюсти. Заставляю против его воли раздвинуть их. Он дергается, неспособный нормально кричать. Я делаю резкий рывок, и краешки его рта рвутся. Ты бы подергал руками, но у тебя их больше нет. Я вытаскиваю одно из своих самых больших щупалец, быстро запускаю его широко открытый рот мальчишки, заползая в самую глубь. И, добравшись до середины трахеи, разрываю ее. Чувствую, как он закатывает глаза. Из его рта медленно вытекает кровь, но его сердце... Через дыру в разорванной трахее я касаюсь кончиком щупальца его сердца, которое еще издает дохлое биение. Поглаживаю. Улыбаюсь, пусть он сейчас и ничего не чувствует. Затем крепко сжимаю его, сильно давлю, и мальчишка замирает, напоследок слегка дёрнув плечами. Через пару секунд поток крови, разгоняемый только что раздавленным мною сердцем, окончательно останавливается. Открывается внутреннее кровотечение, и я сам наблюдаю, как моя жертва приготовила мне не только вкусное мясо, но и прекрасное кровавое вино, которое я могу испить. В людях лишь некоторые части тела вкусны. То, что осталось, как правило, я оставляю теням. Они уже висят за моей спиной, словно псы, выжидающие, когда хозяин позволит им поесть. Улавливаю лёгкое биение сердца в комнате неподалёку. Мне удалось увидеть, как еще одна моя юная гостья очнулась. Она немного напугана. Оторвавшись от мальчишки, но не желая стирать с рубашки кровь, поправляю галстук, хищно облизываясь. У меня снова званый ужин! У меня снова гости! За миллиарды лет одиночества... Тени набрасываются на остатки, как рой разъярённых ос. Я слышу хруст. За доли секунды они проели его до костей... Мне удалось оставить себе немного его мяса. Уж больно неповторимый вкус оно имело. Закрыв за собой дверь и оставив темную свиту наслаждаться едой, я быстро направляюсь в соседнюю комнату подвала. Открываю дверь, заглядываю внутрь. Хм, я был прав, на вид намного лучше. И кровь у нее чище, но... Хм, где же он... Страх? — Добрый вечер, — словно змей, шипящий, тихо подкрадывающийся к добыче, подхожу к ней. К ней, не прикованной, лежащей на холодном полу. Беру пальцами её длинные черные волосы и перебираю пряди. Ах, такое и есть жалко. Либо я наелся и меня не тянет перекусить ей глотку, либо... — Ты боишься меня? — и тут она поднимает на меня светлые глаза, уставляется ими вроде на меня, но смотрит так, словно я прозрачный. — Да ты слепая, — с горечью шепчу я, разгибаюсь и тут же отхожу от нее. Как слепой может испытать страх, если он не видит меня?! — Да, я ничего не вижу, — она кивает, на ощупь пытаясь ползти черт знает куда. — Вы не убьете меня? Зачем есть сырое мясо? Зачем есть его невкусным? Его просто надо положить в хорошее место, чтобы оно не пропало, затем приобрести эту приправу и нормально пообедать! Заставить слепую стать зрячей... Потом заставить кричать от страха. В тысячу раз громче, чем её брат. И сожрать! Идеально. — Я? Тебя? Убить? — я наклоняюсь к ней и подаю руку. Ее невысокий рост, и я, чуть ли не упирающийся в потолок. Если овечку пригреть, дать ей любовь, а потом отправить на скотобойню, то, помимо страха, в её глазах будет безысходность и обречённость. Отличная приправа получится... Я беру ее руку в свою. Не спеша помогаю ей подняться, наклоняюсь. Хочу ей что-то сказать, но... — Спасибо, что спасли меня, — и тут она прижимается ко мне так сильно, что я перестаю чувствовать себя монстром. — Под... Подожди, — я пытаюсь ее оттолкнуть, когда проворные маленькие пальчики дотягиваются до моего лица. Этого ей знать не стоит! — Спасибо вам! — повторяет она и снова смотрит сквозь меня. — Мы с братом шли через лес. На нас напали и... Где мой брат? Он съеден. — Прости, я нашел тебя в лесу без сознания, совсем одну. Оттащил тебя и Кайла в самую глубь, из которой никто не выбирался. — Вы, наверное, лесничий? Да, мы в заброшенном домике лесника. Сейчас мы в подвале. Ты стоишь на том месте, где я некогда кромсал плоть людей. — Да, вроде того. Ты, видимо, устала, — я укорачиваю руки, наклоняюсь к ней, пытаясь уменьшиться хоть на немного. Она берет меня под руку и жмется. Жмется... Жмется! Мне не по себе... Мне тошно от того, что я сделал пару минут назад. Я все еще воняю кровью. Как она этого не чувствует?! Мы выходим из подвала. Тени направляются за мной. Девчушка лопочет мне слова благодарности. Я останавливаюсь. Впереди, прямо у двери возникает тень. Пялится на меня. Что, осуждаешь? Пошел вон! Не твое дело! Он смотрит на меня горящими глазами. Не наелся? — Где мы сейчас? — спрашивает она, пока я прохожу через тень в маленькую кухню. — Мы в домике. Тут тепло. Сейчас я разведу огонь и приготовлю тебе поесть. Ты, видимо, голодна, — я гордо ей вру, что она в теплом доме, который на самом деле не отапливался около сотни лет, — сейчас темно. Ты пока поживешь у меня, а потом попробуем вернуть тебя домой, — сейчас и правда ночь. Только вот тьма здесь всегда. Дом охраняют тени. Здесь, примерно в десяти метрах от дома, ничего не растет. Только сухие деревья да выжженная трава. За домом, там, во дворе завывает огромный дух, именуемый Дьявольским Псом. — Это моя собака. Охраняет жилище, — я тихо смеюсь. Мне и правда смешно. — У вас красивый голос, — она необычна, красива, но слепа. Мне снова жалко её есть. — Как вас зовут? — Зови меня Слендер, — отзываюсь, беря с полки припасенное мной на черный день мясо её брата. — Металл в имени. Как и в вашем голосе. Металлический голос. Очень красивый, — я оборачиваюсь к ней, кидая на огонь мясо. Она улыбается. Ты, слепая! Как ты можешь во мне находить красоту?! — Ты не брезгуешь мясом? Прости, у меня сейчас нет овощей или фруктов. — Нет. Я съем то, что вы дадите. Ты съешь своего брата. И я ставлю перед ней железный противень со слегка подгоревшим мясом Кайла. Протягиваю ей заржавелую вилку. Она так радостно благодарит... Слепая, как хорошо, что ты ничего не видишь! Думаешь, что попала в милый домик, а не в ад теней и нечисти. Тени собрались вокруг меня. Одна из них, привыкшая так пугать людей, стучится в окно. Другие нависают над моей гостьей. Она берет в рот кусочек мяса и с аппетитом ест. — Пошли вон! — неслышно шепчу я, выпуская теневые щупальца, хватая одного из прислужников и разрывая на сотни маленьких кусочков. Она лишь слышит легкий шорох. Замирает. — Это лишь ветер, — я сажусь с ней за маленький стол. Сгибаюсь в три погибели. — Вкусно? — Мм... Необычный вкус. Чье это мясо? Кайла. — Я охотник. Это редкий зверь, — и я беру её за руку. — Как тебя зовут? — Деметра, — отвечает она и смущается от того, что мои тонкие длинные пальцы коснулись её руки. Хм... Красиво, как у богини. Необычно вкусная ты, наверное. — Деметра, останешься со мной? — спрашиваю я. Впервые спрашиваю я у жертвы! Впервые. За миллиарды лет одиночества...