Абсолютное (не)совпадение

Нура смотрит на него — обдолбанного в слюни, блюющего в общем туалете. Нура думает, что это какая-то шутка от Вселенной: кому хочется откачивать неадекватного? Ей верится, что кармический долг когда-то, но возвращается. Крис блюёт с мерзким бульканьем в глотке, держится за ободок унитаза, брыкается — припадочный. Саутр носится за водой из крана, заставляет промывать рот, но тщетно: его выворачивает каждые двадцать минут. Ей кажется, что вот-вот изо рта полезут внутренние органы. Эскиль засыпает, опершись о косяк, просыпается от его липких всхлипов. — Иди спать, — устало мычит Нура, пробуждая его в очередной раз. — Ну на что они тебе, поломанные? — друг сжимает её плечо большой ладонью и идёт в комнату, шаркая по полу босыми ногами. Когда за ним захлопывается дверь, Шистада снова рвёт. Действительно, зачем сломанным девочкам поломанные мальчики? Из Криса перестает выливаться желчь, и Нура тащит его в ванную, умывает, а потом ведёт в комнату, где он несколько раз падает с кровати, невнятно матерится, но встать не может — она помогает. Не смотря на то, что мерзко. Не смотря на то, что считает предателем. Он бредит, несет несусветную чушь. Саутр с трудом снимает с него кроссовки, затем футболку, кое-как справляется с ремнём на джинсах. Укладывает, как маленького ребенка, он беспомощен ровно на столько же. Удобно кладёт на подушку голову, накрывает одеялом. — Мам, а можно воды? — он даже не раскрывает глаз, пока говорит, — Или какао. — Нуре безумно неловко. Откуда в ней столько всего этого — нежности, ласки — что принял за мать? — Так воды или какао? — и злость на него куда-то отступает. Комок Шистада натягивает одеяло аж по подбородок и чавкает в полудрёме — ну точно дитё. — Какао, — шепчет, почти засыпая. Нура гасит лампу и идёт на кухню варить чертово какао.

***

Крис просыпается к обеду, с жуткой головной болью, сушняком и лицом Нуры напротив. Спит тоже. После ночных материнских издержек. У него в голове — черная дыра. Пропасть между "чувак, возьми, если понравится, продам за тридцатку" и "проваливай, Шистад. Ты обдолбался как сука" и утром. Ха-ха, ты снова в её постели. Ты снова рассматриваешь черты её лица и, черт возьми, прислушиваешься к её сердцебиению. — Ненавижу, когда ты будишь меня, пялясь, — уставше-обозлённая. Распахивает глаза, и солнце просвечивает их, как полупрозрачные камешки, он такие в детстве собирал, — какого черта ты так объебался? — Мне предложили, я не отказался, — горло дерёт от вчерашних игр желудка. Голос поломанный, словно ему снова 14, — я плохо себя вёл? — Заблевал весь туалет, разбудил Эскиля, называл меня матерью и попросил сварить какао, — Ну-у-ра сдвигает брови к переносице, — поверить не могу, я приготовила тебе какао в пять утра. Идиотка, — она пытается отвернуться, но он хватает за плечо и разворачивает к себе. Во рту мерзко. — Прости, ладно? — добро пожалось в ад, Крис Шистад извиняется. И как он смотрит. Не отрывается, цепляется за её взгляд, бегающий. Пальцами касается подбородка и поворачивает её лицо напротив своего: простипростипрости. Я конченый идиот. Я отмою всю вашу затхлую общагу, только не смотри вот так. — Не смотри вот так, — последнее вслух, сам того не понимает. — Как? — Как будто я больше тебе не нужен. Как будто ты презираешь меня, ненавидишь и вот-вот выгонишь. — Часть из этого правда, — Нура серьёзная, обиженная. Но глаза не блестят от слёз, лишь ведёт бровью. — И какая же часть? — Ненавижу тебя за то, что ты..— ей кажется, что она вот-вот задохнётся от нехватки слов, — ..что ты такой Крис. За то, что ты сделал это — я не могу отвязаться от тебя. Ты везде. — Разве это плохо? — Такие истории никогда не заканчиваются хорошо. — Станем приятным исключением?

***

Крис пьёт какао, над которым колдовала Нура всё утро. Она посыпает корицей, а ещё готовит овсянку, от которой Крис вот-вот побежит блевать. Ему отвратно-хуёво, физически и психологически. Его слишком сильно ломало прошлой ночью. И оба они надеятся, что больше такого не повторится. Шистаду хочется набить ебало тому парнишке, что всучил таблетку.. — Почему ты назвал меня мамой? — Саутр зачерпывает ложку склизкой каши, куда накидала малины и кусочки банана. Жуёт, причмокивает, облизывает ложку с обеих сторон и заинтересованно на него смотрит. — Не знаю, — отхлёбывает глоток приятно-коричневого цвета и кривится (и врёт-врёт-врёт), — наверное, бредил. Чего я там только не видел, Ну-у-ра. — Ясно, — придвигает его тарелку с кашей, но он отворачивается, как ребёнок, — знаешь, ты, вроде, уже не объёбанный, но ведешь себя также. И Крису вспоминается детство.