Way Down We Go

       Вокруг стоит гул, привычный для ночной Москвы — по дорогам, мерцающим неоновым светом, несутся на огромной скорости машины, по улицам гуляют парочки и компании друзей, видимо, перепившие вина. Куда они все идут — ты теперь не знаешь. А нужно? Знаешь же, что их прогулки — не от любви к архитектуре, а от желания найти еще один пристойный ночной клуб с искусным барменом.       А ведь было время, когда и ты бродил так же по освещенной фонарями летней Москве, горланя сербские песни. Рядом шла либо очередная девица, окруженная вишневым дымом сигарет, с которой ты планировал провести ночь в собственном люксе, либо дружок-мажор, рассказывающий о своих подвигах и ежесекундно предлагающий выпить из бутылки виски. А ты шагал по плитке, абсолютно не заботясь о прошлом и будущем, высасывая удовольствие из момента до последней капли. Неплохое было время — как бы друг рассказывал о как бы важных и великих подвигах, а ты как бы одобрял и как бы кайфовал. Много «как бы», не находишь? Что было настоящего?       Чувствовал себя взрослым, самостоятельным, успешным, свободным — королем царствовавшим над серостью толпы. На деле же — липовый принц без королевства. Кайф — не счастье, собутыльник — не друг, однодневка — не любимая, развязность — не свобода. При взгляде назад оказывается, что ничего у тебя не было. И нет до сих пор. Ради чего жил?       Но это в прошлом. И не потому, что ты вырос — этот Паша все еще совершает идиотские детские поступки. Паша кончил трагически — он женился.       Жена — красавица, умница София. Только не твоя. Ты ведешь такую жизнь не потому, что изменился, а потому, что так живет она. Не хочешь терять, цепляешься, как за спасательный круг — вот и приходиться забывать прежние привычки. Просто ответь: вы любите друг друга?       Ты не знаешь. Ты, черт возьми, ничего не знаешь — ни о себе, ни о ней. Каждый день ликуешь, что она — твоя жена, и в то же время проклинаешь себя за сделанное ей предложение. Это не счастье — это апокалипсис, ведь постоянно сомневаться в себе, в ней — хуже нелюбви.       На небе не видно звезд — все заслонено дымом и газами, но сияет ярко стальная, холодная луна. Она озирает все вокруг и ей нет ни до кого дела — ни до Софии, ни до тебя, ни до Д… Неважно, она просто светит, наплевав на все проблемы людей, которые проносятся перед ней в жалких попытках что-то оставить после себя. А ты ведь тоже один из этих людей. И что ты попытался сделать, чтобы не прожить жизнь зря? Ни много ни мало ничего!       Сегодня — твой день рождения, однако нет ни ликования, ни радости. А что вообще в этом дне хорошего? Ты не становишься умнее, красивее, добрее — просто на год старше. И для чего празднование? Чтобы отметить то, что ты не умер в этом не полном изобилия благ мире? Ну, молодец, что дальше? Все это — бесполезно. Странно, что именно ты говоришь об этом, причем уже не первый раз — тот, кто обычно берет максимум удовольствий. Это уже тенденция — каждый день рождения поливать себя, мир и остальных людей разочарованием. Странная привычка для тридцатилетнего мужа, счастливого и полного сил. Или все-таки строящего вид?       Когда-то было счастье — в детстве, например, когда в твоей жизни появилась Д… А сейчас — его слабая тень. Но это был твой выбор — променять счастье на бледную копию, никто не заставлял. Теперь понял, кто творец твоих бед? Или точнее — источник?       Город, вроде ставший родным за восемнадцать лет, в эту минуту причиняет боль — неимоверную, непереносимую боль. Этот мегаполис, словно созданный для тебя, так отталкивающе непохож на то, куда стремится твоя душа сейчас. Пыльный пьяный воздух Москвы контрастирует с чистым кислородом центра Белграда, при взгляде на высотки хочется вновь пройтись по центру столицы Сербии, где дома в пять — шесть этажей. Там — боль, воспоминания о бомбежке, но даже они роднее, чем фальшивые объятья России. Видимо, жизнь не задалась с самого начала. Хочется курить от ностальгии.       Дико хочется взять сигарету — как в тринадцать лет, сделать затяжку… Хоть как-то уменьшить поток ностальгии, внезапно обрушившейся на голову. Но спускаться вниз, покидать смотровую площадку не хочется — в лобби опять София, суетные проблемы, от которых ты и сбежал. Так ты и стоишь в растерянности — неудовлетворенный.

***

      Дверь неприятно скрипит, вынуждая тебя повернуться. На пороге стоит она — определенно последний человек, кого сейчас хочется видеть. Именно ей не хочется показывать свою слабость и никчемность, разочарование. Или ты безумно рад, просто скрываешь это?       Даша стоит на последней ступеньке лестницы, ведущей на крышу, и не решается пройти дальше. Она в джинсовой куртке с какими-то значками и стикерами и смотрит прямо тебе в глаза. Не удивленно, не раздраженно — словно знала, что ты здесь, и пришла специально. Так странно — ты так много раз сделал ей больно, а она все еще не боится смотреть тебе прямо в глаза. — Я могу пройти? — спрашивает она мягко, словно боится спугнуть то ощущение, что царило на крыше все это время.       Глупый вопрос, как тебе кажется. Вряд ли бы она пришла, зная, что сделает не все, что хочет и планирует. Поэтому ты молча киваешь головой на парапет, приглашая присесть, и идешь обратно к перегородке. Странно, ты думаешь — нет, ты уверен, что она пришла к тебе, но при этом вы ведете себя оба как посторонние люди — как поссорившиеся кошки отходите на максимальное расстояние друг от друга.       Так и проводите несколько минут в тишине, оба не решаясь начать разговор. Слишком много между вами недосказанного, невыясненного, непонятого. Даша просто молчит, крутя в руках какой-то предмет, а ты смотришь куда-то вдаль, ежесекундно преодолевая желание сорваться и посмотреть на нее. Это словно игра — кто первый сдастся и заговорит. — Если хочешь говорить — говори, — буркаешь ты, не выдержав уже десятиминутной тишины, угнетающей хуже тирана. — С чего ты взял, что я пришла к тебе? — проговорила Даша холодным тоном, что от ее голоса вся Москва могла покрыться льдом. — Я просто пришла отдохнуть от суеты, посмотреть на звезды. — В Москве не видно звезд из-за дыма. Это же не Волчанск, — язвишь ты в ответ, но тут же проклинаешь себя за подобную шутку.       Но она и бровью не повела, точно не услышала твоей язвительной реплики. Вместо ее ответа послышался лишь какой-то хруст — так очищают упаковку от пленки. — Ладно, ты меня раскусил, — произнесла она, пожав плечами и, наконец, повернувшись к тебе. — Я пришла выкурить сигарету. — А с каких пор спортсменки поощряют курение? — усмехнулся ты, разворачиваясь к ней полностью. На лице — ни усмешки, ни тайны.       Она действительно начала курить. Похоже, еще есть в этом мире то, что может тебя удивить — она. — С тех пор, как их начали приглашать на свадьбы бывших, — парировала она в ответ, напоминая о том, что у Павла и Софии прямо на свадьбе разгорелся из-за этого скандал. — Будешь?       Она протягивает ему сигарету, совершенно не придавая значения тому, что он ей сделал. Словно не было песни, предложения, свадьбы, а они — старые знакомые, встретившиеся по воле судьбы. Все обиды в этот миг стали такой мелочью, мир сузился до пределов одной крыши. Ты требовал лекарство — ты его получил. От того врача, от которого хотел. Ты точно не ожидал, что она предложит тебе закурить. Она точно знала, что ты согласишься, просто хранила тайную цель своего визита до поры до времени.

***

      Так вы и молчите, поочередно делая затяжки и после элегантно выпуская дым. Казалось бы, границы пропали, но вы все равно не произносите ни слова, словно общаясь с помощью чтения мыслей. Иногда, между затяжками, Даша смотрит на луну, и зависает так минут на пять, о чем-то задумавшись. Позже неожиданно произносит: — Мы так нормально и не поговорили ни разу с тех пор, как… — она вздыхает, убирая прядь за ухо. — Почему? — Сначала больница, потом София — тебе нечего скрывать — мысли и чувства открыты перед ней, как книга. — Наверное. Из-за обиды. — Ты же знаешь, что Никита был до тебя? — уточняет она, пытаясь выяснить последнюю неточность, дорисовать картину полностью. — Да, догадался, — кивнул ты, вертя еще не надоевшую сигарету. — Но это не помешало мне тебя возненавидеть. Можем поговорить сейчас, если хочешь? — Не нужно, — ответила она, покачав головой, чем тебя снова удивила. — Если начнем сейчас объясняться, начнем жалеть о сделанном выборе. Разве тебе это нужно? Разве нужно будить спящую собаку?       В этот момент, она встает с места, словно увидев время и поняв, что надо уходить. От нее — ни прощания, ни каких-то слов. Уход по-английски. — Спасибо, — шепчешь ты с улыбкой на лице, так как сейчас ты по-настоящему ей благодарен. — Это была моя первая сигарета… — За восемнадцать лет, — продолжила она, невольно улыбнувшись, так как ее идея удалась. — Я знаю. Это был мой тебе подарок на День Рождения. Будь счастлив.       Дверь хлопнула, и этот звук пронзительно раздался в остывшей тишине. И сразу образовался рой вопросов. «Как так получилось, что она знала об этом?» «Как она смогла пересилить себя, прийти и поговорить?» «Как она смогла понять, что именно это мне сейчас нужно?»       И действительно, почему тебе сейчас все равно на Софию, готовящую романтический ужин, коллег, скинувшихся на подарок бывшему начальнику — почему важна лишь она и ее прощальная улыбка, такая чистая и добрая, а вместе с тем наполненная сожалением и горечью? Искра. Ты что-то понял. Буря. Ты встал с места, кинул сигарету куда подальше. Безумие. Ты устремился за ней, расталкивая людей вокруг, лишь бы успеть.