На распятии момента

На улице казалось вот-вот должен был полить дождь, посвистывал ветер, развивал ветви деревьев и ворошил густую листву, всё приобрело сероватые оттенки. В такую погоду только сиди дома, да читай книжки в обнимку с пледом, чем собственно Сыльги и занималась, удобно устроившись на большом кресле с чашечкой уже давно остывшего чая, перелистывая последние страницы полюбившегося романа. — И не умерла она вовсе, — промолвила она, проходясь по последним страницам книги, наконец захлопывая её в последний раз. Сыльги задумчиво уставилась перед собой, вспоминая одного пронырливого юношу, с хитрыми глазами и лисьей ухмылкой. — Вот же обманщик. Девушка расправила плед и отложив книгу на журнальный столик, встала и сладко потянулась, разминая затёкшие мышцы. В комнате было душновато, и Сыльги открыла окно, впуская холодный воздух. — Минджу! — позвала Сыльги громко, ожидая услышать звонкий отклик, но он не последовал. Отозвалась лишь серая тишина. Кан накинула плед на плечи и прошла на кухню, чтобы заварить себе свежий чай. В доме никого не было, а тишина и грузная темнота в такую бесцветную погоду почему-то располагали Сыльги, успокаивали её. Горячая кружка обжигала тонкую кожу пальцев, вынуждая девушку поставить чай на стол, чтобы подойти к окну и проверить не пошёл ли дождь. Взгляд сразу зацепился за рыженькую, понурую голову, раскачивающуюся на скамейке-качалке. Сыльги тяжело вздохнула и поправив плед, направилась на задний двор, оставив кружку с чаем на столе. Минджу сидела вяло раскачиваясь и смотря куда-то вперёд. В глазах не читалось скорби или тревоги, только тяжёлая меланхолия и усталость. «Это всё погода», — подумала Сыльги, присаживаясь возле подруги и укутываясь в тёплую ткань. Минджу была в большущей красной толстовке. — Люблю такую погоду, — сказала Сыльги, поджимая коленки к себе и устраиваясь поудобнее посмотрела туда, куда смотрела Минджу, в серую голубизну запутанных мыслей. — Только первое время правда. Потом надоедает и так сильно хочется тёплого солнышка. Минджу чуть нахмурилась, то ли от сказанных слов, то ли от чужого присутствия. — А мне всегда хочется солнышка, — сказала Минджу очень тихо, будто говорила о чём-то важном её сердцу. Сыльги замолчала, разглядывая подругу и пыталась понять, закончится ли всё слезами или отрешённым молчанием. — Скучаешь по сестре? Минджу подумав кивнула. Она скучала по счастью. — Вы теперь почти не видитесь, но в этом наверное должны быть какие-то хорошие стороны, — Сыльги старалась направить мысли подруги в положительное русло. — Я не знаю. Мы никогда не были так долго порознь, — сказала Минджу, разглядывая носки старых кроссовок. — Мы всю жизнь вместе. Я не знаю жизни, в которой не вижу Юру каждый день и мне кажется, что на этот раз всё так и останется. Голос Минджу хоть и звучал тихо, но уверенно. — Юра тебя никогда не бросит. Если бы она жила ближе, то приезжала бы каждый день, — Сыльги взяла подругу за руку и успокаивающе погладила. — Я не боюсь, что про меня забудут, Сыльги, — Минджу повернулась к подруге, показывая сухие, но полные тревоги глаза. — Я была бы рада, если бы Юра перестала печься обо мне хоть на секунду и подумала о себе. Я устала быть обузой! Юре, тебе, твоим родителям, Тэхёну! — Перестань, — Сыльги нахмурилась, недовольная таким суждением. — Хватит, ты просто устала, всё слишком резко поменялось и тебе нужно время прийти в себя. Минджу вздохнув, отвела взгляд, рассматривая серо-зелёную траву и серо-красную плитку. Она уже слышала эти слова, когда в один день превратилась из лучезарной, маленькой девочки в заплаканную сиротку. — Я просто хочу, чтобы стало легче. — И будет, — уверенно сказала Сыльги сжимая холодные пальцы сильнее. И она не врала. Сыльги действительно считала, что всё у неё и Юры будет хорошо. Испытания даются для того, чтобы потом вознаградить за страдания. А Бог даёт эти испытания только тем, кто поистине заслуживает счастья. Когда Юнги вернулся в квартиру, Юра уже была дома. По всему дому разносился запах свежеприготовленной, домашней еды и Юнги не смог сдержать трогательной улыбки, когда увидел тарелку с горячей едой на кухонном столе. Юра сидела, попивая чай, смиренно храня молчание и не удосуживая, вошедшего парня даже взглядом. — Я тебе приготовила. Надеюсь, ты любишь жаркое, — наконец сказала девушка, укладывая кружку на блюдечко. Юнги стоял в проёме кухонной двери, любуясь обстановкой. Он наверное впервые видел на своём столе что-то помимо фаст-фуда или заполненной до краёв пепельницы. — Уже разговариваешь со мной? Юра постучала ногтями по поверхности хорошенько вымытого стола, всё ещё не смотря ему в глаза. — Я не могу на тебя долго злится, — честно призналась она. — Даже если хочется. Юнги не переставала удивлять её привычка говорить только правду. В ней не присутствовало того первозданного женского порыва играть с чужими чувствами и рисовать из себя непонятно кого. Юра говорила душой и сердцем, а не головой. Мину вдруг стало совестно, он ведь так и не извинился, а его всё равно простили. Просто потому что любят. Юнги сел за стол и собирался начать ужин, предвкушая вкуснейшую трапезу. — А руки мыть не надо? — спросила Юра, вскинув брови. Усмехнувшись такому непривычному на слух замечанию, Мин послушано поднялся и помыл руки в раковине на кухне. Он мельком заметил, что стало чище и намного уютнее, чем раньше. Всё намного, с тех пор как она поселилась в его квартире. — Тебе не надо готовить и убираться, — сказал Юнги, снова усаживаясь напротив Юры, которая поджав голые коленки, грела руки о горячую кружку. — Сюда приходит дом-работница. — Ты действительно живёшь совсем один? — осторожно поинтересовалась Юра, скорее с сожалением, чем с недоверием. — Пару раз в неделю ко мне заглядывает моя жена, а по большей части я один здесь обитаю, — пошутил Юнги и сразу пожалел, как только увидел расширившиеся в изумлении глаза. — Я шучу, нет у меня никого. Стал бы я приводить тебя будь у меня кто-то ещё. За кого ты меня принимаешь? Мин почти обиделся на то, что Юра так легко этому поверила, но списал всё на её излишнюю доверчивость к людям. Юнги отрезал кусок мяса и положив рот, медленно жевал, распробывая. Вкусно. — Не смешно совсем, — тихо сказала Юра, грустно уставившись в свою кружку. — Юра, — позвал Юнги, отложив приборы и в ожидании уставившись на неё. Она неуверенно подняла глаза и встретилась взглядом с Юнги, рассматривая в его глазах тяжёлое раскаяние. — Я должен извиниться, прости меня. Я поступил неправильно. Девушка улыбнулась и закусив губу, опустила голову, чтобы не показать насколько она довольна. Не в правилах Юнги — извиняться перед кем-то, но ради неё он это сделал. Приятно быть редким исключением в нерушимых принципах. — Я же сказала, что не злюсь. — Не злиться и простить — это разные вещи. Юра взглянула сначала на Юнги, а потом на его почти нетронутую тарелку. — Если съешь всё, что я тебе положила — тогда прощу. Юнги услышав условия, скептически осмотрел размеры предоставленной ему порции, и мысленно застонал. Он столько еды и за весь день не потреблял. Юнги вообще ел катастрофически мало, функционируя в основном за счёт кофе и сигарет. Юра это конечно знала. Она сама неоднократно уносила его недоеденные блюда, волнуясь каждый раз за состояние его здоровья. Поэтому Юра сильно удивилась, когда тарелка Юнги оказалась абсолютно пуста минут так через пять, а сам парень с трудом прожёвывал последний кусок тушенного мяса. Юнги проглотил еду и отодвинув пустую тарелку, облокотился на стул, стараясь не показывать насколько тяжело ему это далось. — Очень вкусно, — с невозмутимым выражением лица сказал Юнги, смотря на Юру, чувствуя, как в желудке становится непривычно тяжело. Но когда милая улыбка озарила лицо девушки, а глаза потеплели, искря в его сторону задорными огоньками, Юнги подумал, что съел бы ещё хоть десять таких порций, чтобы она вечно ему так улыбалась. — Не думала, что ты это сделаешь, — открыто насмехалась она. — Ты плохо меня знаешь. — Я считаю, что знаю тебя лучше, чем кто-либо, — возразила девушка с не характерной ей уверенностью. — Звучит, как признание моей тайной воздыхательницы, — сказал Юнги, наблюдая за поменявшимся выражением её лица. Юра замолчала и внимательно смотря на Мина, задумалась о чём-то своём. Ей резко захотелось, чтобы Юнги не знал об её чувствах к нему, и чтобы она умела не выставлять на показ своё неравнодушие и слишком трепетное отношение. — Я пойду, позвоню Минджу, узнаю, как у неё дела. Оставь тарелку я сама помою, — сказала она, вставая с места и ставя кружку на стол. Она пришло мимо Юнги, обдувая его разочарованием и запахом недопитого чая, оставляя его наедине с самим собой. Чонгук только переступил порог дома и сразу понял, что тихо отсидеться в комнате не получится. По всему дому витал запах горячей еды, а из кухни слышались голоса, обсуждающие приготовления ужина и предстоящей свадьбы. Чон накрыл покрытое синяками лицо капюшоном и старался как можно незаметнее пройти через кухню к лестнице. — Чонгук! Мой руки и садись ужинать. К нам в гости пришла Наын, так что не думай улизнуть, — крикнула его мама с кухни строгим голосом. — А мне какое до неё дело, — пробубнил парень, неохотно разворачиваясь и против воли направляясь на кухню. Джин и отец семейства уже сидели за столом, в ожидании блюд, а женщины возились над тарелками и кастрюлями, заканчивая приготовления. — Ты не хочешь поздороваться с гостьей, Чонгук? — сделала замечание мать, выкладывая рагу в тарелки и относя за стол. — Нет, — в такой же манере пробубнил парень, сложив руки на столе и опустив голову. Отец, услышав слова сына, дал тому добротный подзатыльник и неодобрительно цокнул. — Сними капюшон, ты находишься в доме. Чонгук послушно выполнил приказ, показывая всем недовольное, разукрашенное синяками лицо. — Что с тобой случилось? — встрепенулся Джин, со звоном опустив вилку и уставившись на младшего брата. — Что-что, не видишь, в драку этот раздолбай снова влез, — сказал отец с неким равнодушием, разрезая мясо. — Не обращай внимания сын, Чонгук просто мается от безделья и не знает, чем себя занять, вот и ходит, ищет себе приключения. Джин заметил, как крепко Чонгук сжал ложку в руке, низко опустив голову. — Ну так поговорим о делах, — хлопнул в ладони глава семейства, оглядев всех за столом. — Ежегодный благотворительный вечер уже не за горами. Наын, Джин, ваше присутствие обязательно. — Ох, милая, я тебе такое платье прикупила, ты будешь от него в восторге! — воодушевлённо воскликнула женщина, хватая Наын за руку через стол. — После ужина сходим наверх и примерим. Девушка лишь слегка кивнула и сдержанно улыбнулась, не показывая особого энтузиазма. Наын вообще вела себя и двигалась так, будто к рукам и ногам были повешены тяжёлые гири, и любое движение давалось ей с трудом. Девушка никогда не позволяла себе никаких лишних движений: не поправляла часто волосы, не кусала губы, не чесала нос, даже моргала она казалось, лишь по необходимости и очень легко и невесомо, будто каждый взмах её густых ресниц должны запечатлеть и любоваться. Это делало её какой-то недосягаемо-величественной, будто ты и не достоин лишних слов и взглядов с её стороны. А и без того тихий голос можно было услышать, только если стоишь от неё на расстоянии вытянутой руки, но это нисколько не раздражало людей, завороженных её молчаливой красотой, а даже наоборот, заставляло ловить каждое сказанное ею слово с замиранием сердца. Несмотря на все, казалось бы отталкивающие качества, Наын не производила впечатления холодной и вычурной особы. Её тёплая улыбка располагала к себе любого и преображала светлое лицо, делая девушку ещё прекрасней. Но на Чонгука не действовала ни красота Наын, ни её идеальные манеры. Парню она невзлюбилась с самого их первого знакомства, когда Джин, ни с того ни с сего, заявился однажды домой, и представил эту незнакомку, по имени Сон Наын, как свою новоиспечённую невесту. Чонгук сразу почувствовал, что что-то тут не чисто. Между ними явно не чувствовалось близости, любви, вообще никаких тёплых чувств, присущих влюблённым. Даже сейчас они сидели рядом, не разговаривали и не смотрели на друг друга, молча ужинали, и казалось, будто они встретились сегодня в первый раз и просто сели рядом. — Я слышал, твои друзья тоже там будут, — сказал отец, обращаясь к старшему сыну. — Да, в этом году и Хосок и Юнги должны прийти. — Отлично, — довольно улыбнулся отец. Ему нравилось, что у его сына много друзей из влиятельных, состоятельных семей. Вообще в семействе Ким/Чон (Чонгуку дали фамилию матери, хотя сама она через некоторое время сменила её на фамилию мужа, отчего Чонгук, казалось, становился ещё более не родным) очень котировалась идея элитного общества, так сказать, выборочной аристократии. — Чимин вроде тоже идёт, да Чонгук? — спросил Джин у брата, пытаясь ввязать того в беседу. Чонгук пробубнил неоднозначное «угу», ковыряя в тарелке яичный салат и находясь теперь в ужаснейшем настроении. В кругу семьи он волей неволей чувствовал себя чужим. — Приведёшь с собой кого-нибудь? — осторожно поинтересовался Джин, отправляя в рот тушеные овощи. — Может девушку? Наын после слов жениха подняла глаза от тарелки и заинтересованно посмотрела на Чонгука. Ей как и любой девушке были интересны подробности чужой личной жизни и кипящие в ней страсти. — Может быть, я пока не уверен. — Надеюсь ты знаешь, насколько важен этот вечер и не опозоришь нас в этот раз, — сказал отец, не глядя в сторону Чонгука. — Если уж собираешься привести кого-то, то приводи девушку достойную и из хорошей семьи. — Я приду с той, которую выберу сам, — твёрдо огласил своё намерение Чонгук, высоко подняв голову и прожигая родителей недовольным взглядом. — Достаточно того, что я тащусь на этот дурацкий банкет. — Чонгук… — хотел осечь брата Джин, но громкий удар мужской руки о поверхность стола заставили всех испуганно вздрогнуть. — Ты неблагодарный увалень, убирайся вон из-за стола! Ещё имеешь наглость высказывать что-то своим родителям, постыдился бы! — яростно кричал мужчина, краснея от злости. Чонгук встал и молча вышел из кухни, направляясь к лестнице, пока его не остановили на пол-пути, схватив за локоть. — Чонгук, подожди, — Джин обеспокоено смотрел на уставшее, размалеванное лицо младшего. — Отец не прав, но тебе не стоило так провоцировать его. — Я специально. Мне надоело сидеть там, — спокойно объяснил Чонгук, но обида в голосе звучала отчётливо и громко. — Я собственно и не понимаю, зачем было так необходимо моё присутствие, если меня всё равно не замечают. — Это не так, — попытался возразить Джин. — Только не надо врать, — Чонгук неприятно скривил лицо. — Я устал, пойду в свою комнату. Джин хотел было снова остановить Чонгука и сказать ещё что-то, но передумал. Он сам не знает как разрешить эту ситуацию. Джин посмотрел вслед поднимающемуся на верхний этаж Чонгуку, и вдохнув от собственного бессилия, направился обратно на кухню к родителям и невесте. Чонгук зашёл в свою комнату и пройдя к большой кровати, устало плюхнулся на неё, устремив взгляд в потолок и раздумывая о своём. В груди стало ужасно пусто и неприятно, а сердце учащённо забилось, будто от нехватки чего-то жизненно необходимого. Чонгук закрыл глаза и прислушался к себе. Он был зол и обижен. На своих родителей, на брата, на себя самого. Его стесняла несправедливость, к которой за долгие годы он уже должен был привыкнуть, но никак не получалось. С каждый равнодушным взглядом, с каждым необоснованным упрёком со стороны родителей, Чонгуку становилось всё поганее и грустнее. Парень полез в карман штанов и вытащив мобильный, набрал номер и приложив к уху принялся ждать. Чонгук не был уверен, что трубку поднимут, но после девятого гудка всё же послышался робкий, девичий голосок. — Алло? Чонгук улыбнулся, чувствуя, как медленно успокаивается. — Это я, — тихо сказал он, слегка прочистив горло. — Я знаю, — голос у Минджу был немного уставшим и сонным, и когда она сладко зевнула, Чонгук заулыбался ещё шире, совсем позабыв о плохом настроении. — Ты всё ещё обижаешься на меня? — осторожно спросил Чонгук, переведя взгляд на окно, за которым были видны ночные звёзды. — А ты как думаешь? — Я надеюсь, что нет, но думаю да. Из трубки послышался короткий, приглушённый смешок, и Чонгуку стало совсем тепло и спокойно. — Ты что-то хотел? — Да, — Чонгук сглотнул и слегка прикрыл глаза, намереваясь искренне и чистосердечно признаться. — Услышать твой голос. Где-то с минуту в трубке слышалась полная тишина, заставив Чонгука напрячься и снова нервно сглотнуть, но затем последовал лёгкий выдох и покашливание. Чонгук расслабившись, улыбнулся и очень пожалел, что не видит её смутившееся лицо и порозовевшие щеки. Юнги только вышел из душа и сушил полотенцем мокрые волосы, шаркая босыми ногами по деревянному полу, который, кажется тоже стал чуть чище. Из кухни слышался звон посуды и звук плескающейся воды, а кроме этого и тихие, почти неслышные всхлипывания. Юнги опёрся плечом о дверной косяк и внимательно наблюдал за вздрагивающими, ужасно хрупкими на вид плечами. С тех пор, как Мин появился в её жизни, Юра стала плакать слишком часто, а Юнги как оказалось, переносил её слёзы слишком болезненно. Медленным шагом он направился к дрожащей от тихий рыданий девушке, и осторожно уперся в женскую спину. Так же медленно, он протянул руку и накрыл ею тонкую кисть, выключая хлещущую из крана воду, которую Юра специально включила посильнее, чтобы никто не услышал, как она плачет. Опустив подбородок на её плечо, Юнги зарылся носом в мягкие волосы и вдохнул сладкий, исходящий от них запах, с наслаждением закрывая глаза. Юра всё ещё всхлипывала, мило шмыгая носом, но парня от себя не оттолкнула. — Это из-за меня? — спросил Юнги, проведя ладонью по изгибу талии, сдерживаясь, чтобы случайно не задрать край футболки. Юра отрицательно покачала головой, и через всхлипы, заикаясь, пыталась объяснить Мину, что её всё ещё мучает, душит чувство вины и невыполненного сестринского долга, что она скучает по дому, который и домом то вовсе не был, что она потерялась и не знает, что делать дальше, но в итоге, лишь выдавила из себя пару слов и залилась горючими слезами, зарыдав в голос. Юнги развернул девушку к себе и взяв маленькое личико в ладони, провёл пальцами по мокрым щекам. — Ш-ш-ш… тихо-тихо, не плачь, — успокаивал он её, убирая прилипшие к влажному лицу пряди. — Хочешь заберём её жить с нами? Юра снова покачала головой в знак несогласия, продолжая заливаться слезами. Она знала, что так сделает Минджу только хуже, оторвав её от единственного после Юры родного человека, и заставив жить с совершенно незнакомым парнем. Её убивало, что она, как страшная сестра и единственный член её семьи, не в силах защитить Минджу и дать ей обыкновенную, беспечную жизнь. — Не плачь, — Юнги положил руку на затылок девушки и заставил прильнуть к себе, заключая Юру в объятия. — Всё будет хорошо, я обещаю, — приговаривал он, тихо раскачивая девушку и целуя в висок. — Я позабочусь об этом.