Квартира

Кот не мог сказать, когда все начало разваливаться на куски. Утром в день финальной битвы он смотрел на неё поверх своей чашки с чаем, она болтала по телефону с мамой и смеялась. Её волосы, влажные после душа, мягкими волнами рассыпались по плечам, она щурилась, и от смеха вокруг глаз собрались лучиками улыбчивые морщинки. — Я люблю тебя, — неожиданно для себя самого сказал Кот, и поспешил отвернуться. Иногда он почти забывал, что предал её. Она только легко улыбнулась, потрепала его по волосам и отошла к подоконнику, прижимая телефон плечом к уху. Там она подобрала красную в черный горох записную книжку (его подарок), и, отчаянно жестикулируя, начала спорить с матерью о новой стрижке и дизайне платья на свадьбу кузины. Кот смотрел на неё сквозь ресницы, впитывая это зрелище - она пока тут, еще ничего не открылось, не случилось, не рухнуло, она все еще верит ему, она все еще ничего не знает. Возможно, он может сказать, когда все пошло по наклонной. Возможно, он просто отчаянно не хочет этого признавать. *** Он тяжело дышал и смотрел на Ледибаг исподлобья. За его спиной у стены кульком сидело тело отца, кровь перемазала светлые волосы и лицо, исказив его почти до неузнаваемости. На бетоне рядом неподвижно свернулся измученный Нууру. — Кот, отойди, — тихо попросила Ледибаг. Кот покачал головой, неотрывно следя за раскручивающимся йо-йо. — Кот, — повторила она. — Нет, — он пригнулся, сам не зная, зачем. Неужели он будет драться? Из-за отца? С ней? Свистнула леска, йо-йо тихо щелкнуло, ложась в её ладонь. Ледибаг подняла руки, будто показывая, что сдается, и Кот встал ровнее. Ему отчаянно хотелось оглянуться назад, проверить, жив ли еще отец и его сумасбродный квами. И Натали, которую он мельком видел в битве и потерял к её завершению. Но он не отрывал взгляда от бывшей напарницы. — Что случилось, Кот? Ему достаточно было просто подумать, и трансформация стекла с него, как вода. Плагг завис над его плечом, и, если бы Кот еще мог что-то чувствовать кроме тошнотворной паники, он бы чувствовал благодарность. Стало тихо. — Ты можешь забрать брошь мотылька, Ледибаг, но ты не можешь забрать моего отца. Очень, очень тихо. Ему вдруг показалось, что он никогда не видел её по-настоящему. Что он никогда не был знаком с кем-то, кто сидит сейчас внутри этого костюма, как внутри крепости, и смотрит на него из глаз-бойниц. Какое-то время этот кто-то еще смотрел на него, а потом раздался привычный щелчок, свист - и Адриан Агрест остался совершенно один. *** Они сидели друг напротив друга в абсолютном молчании. Ледибаг сложила на столе руки, и только подрагивание пальцев нарушало напряженную неподвижность её фигуры. Кот не двигался тоже. Он ждал от неё чего-то, чего угодно, и каждая секунда этого натянутого ожидания отзывалась в нем физической болью. Он ждал, что она будет злиться, или кричать, или плакать, но она молчала, и с каждой секундой это молчание становилось все страшнее. Когда-то давно, в другой жизни, он представлял себе победу над Бражником счастливым событием: вот они вместе одолевают злодея, стукаются кулачками, целуются на фоне купающихся в розовом свете Чудесного Исцеления зданий, пьют чай на квартире и засыпают в обнимку. Он ждал этого всем сердцем, всем своим трепещущим существом - и вот этот день настал и оказался крахом всего. Потому что Ледибаг сейчас встанет, выйдет за дверь и больше никогда не вернется. Он тогда тоже встанет, отменит трансформацию, обойдет каждую комнату, поставит поровнее несколько безделушек на полках, а потом поднимется на крышу и сделает два шага: один через низенькую ржавую ограду, а другой... Плагг будет спать внизу, слишком вымотанный прошедшей битвой чтобы его остановить. Кот смотрел на её плотно прижатые друг к другу ладони и находил эти мысли странным образом успокаивающими. Ему не придется жить, зная, что он предал единственного человека, которого мог назвать семьей. Эти ладони под красным спандексом были, наверное, совсем белые. — Значит... — она закашлялась, наверное, от долгого молчания. Кот тяжело, сухо сглотнул. — Вот как. Он не решился ответить ей, да и не знал, что. — Вот как, Адриан. Он резко поднял голову. Ледибаг пристально смотрела на него своими невозможно синими глазами, глубокими, как морская вода в тенистых бухтах сицилийского побережья, и он поспешил отвернуться. Он не хотел (не мог) знать, что плескалось в этих глазах. — И что теперь? — тихо спросил Кот, разглядывая вместо них коричневый след от чашки на блестящей столешнице. Ледибаг откинулась на стуле – он скрипнул – и сложила на груди руки. Кот не мог этого видеть, но он знал её, он чувствовал её как себя. Иногда ему казалось, что они думают одинаково, что её мысли текут сквозь его. И этого больше не будет. Горло сдавило так, что стало больно дышать. Ему было плохо как никогда в жизни. Кот вдруг осознал с нарастающей паникой, что вот он - последний раз, последняя встреча, что вот сейчас она действительно уйдет, и больше никогда... Даже если потом он сделает те два шага, это будет слишком долгое никогда. Сколько бы оно ни длилось. Вот сейчас - их последнее всё, а он даже не может на неё посмотреть. Голос Ледибаг, ненатурально ровный, разрезал тишину. — Ты мог бы мне рассказать. Кот поднял на неё глаза. У него не сразу получилось совладать с лицом, язык ворочался тяжело, будто чужой. — Было бы лучше? Ледибаг горько усмехнулась. Она посмотрела на него снова, посмотрела долгим, жгучим взглядом, и Кот с опаляющим ужасом вдруг узнал одно из многих чувств, отражавшихся в этих небесных глазах. Она смотрела на него с надеждой. Не с рациональным ожиданием, как дети ждут подарков на праздники, не с выжиданием спортсмена перед броском, а с надеждой - мощной, безосновательной верой в чудо; будто бы он все еще мог сказать или сделать что-то, что отменит дни, недели, месяцы бесконечного предательства, что-то, что вдруг магическим образом расставит все по своим местам. Кот знал, что она ему поверит, что бы он ни сказал. Очередная ложь, любая увертка, полуправда, тень правды, намек на неё - что угодно, только... (пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста я так хочу тебе верить) ...только вот ему нечего было сказать в свое оправдание. Абсолютно, решительно нечего. И она это знала. — Те люди в автобусе... Сколько их было? — Сорок два человека, — бесцветно ответил Кот. Лицо Ледибаг закаменело. Он заставил себя смотреть, как угасла надежда и на её место пришло что-то другое, больное и злое. — Сорок два человека... — медленно повторила она. — Ты позволил им погибнуть. Они умерли, потому что ты попросил поверить тебе, и я поверила! Скажи мне, Кот Нуар, там были дети? В автобусе были дети? — Я... Я не знаю. — Так узнай! — закричала Ледибаг, вскакивая на ноги с неожиданной силой. — Узнай! Ну же, храбрый Кот Нуар, загляни в сводки новостей и скажи мне, были ли там дети! Он вытащил шест, раскрыл его, деревянными пальцами набрал текст... Перед глазами замелькали ссылки, сноски, фото, отрывки видео. — Трое, — тихо сказал он наконец, откладывая шест в сторону. Ледибаг мешком упала обратно. Её руки, больше не сжатые в кулаки, бессильно легли на стол. Кот не видел и не слышал ничего, кроме собственных мечущихся мыслей; иногда среди них, как битое стекло среди глины, вспыхивали воспоминания - отрывочные детали, неправдоподобно яркие, изуродованные и болезненные. Он почти не помнил этот автобус; битва была настоящим адом из всполохов, скрежета и криков. Он даже не знал, кто из зараженных раздавил его вместе со всеми запертыми внутри людьми. Просто не повезло - автобус и сражение Ледибаг с его отцом были в разных концах улицы. Он успевал только к кому-то одному. Он кинул в зараженного шест и думал, что сделал достаточно. Глаза Ледибаг говорили ему, что теперь, что бы он ни сделал, уже ничего не будет достаточно. — Оно того стоило? — спросила она. Кот вгляделся в неё, в её родные до боли черты. На её виске мерно билась жилка. Под маску уходила длинная царапина, кровь на ней уже запеклась. Он видел, как медленно поднималась и опускалась её грудь. Ледибаг осталась жива. Его отец остался жив. А сорок два человека в автобусе - нет. Оно того стоило? — Я не хотел... — он запнулся. "Предавать тебя" жгло язык. – ...тебя подводить. Но отец – единственная семья, которая у меня осталась, и... — А как же я? — вырвалось у Ледибаг, и Кот знал, что её лежащая на столе ладонь дернулась закрыть рот. По её щекам наконец покатились слезы. — Мы могли бы что-нибудь сделать! Мы бы придумали что-то вместе! Её плечи затряслись, она закрыла лицо руками и заплакала по-настоящему. Кот не посмел утешить её, да и что он мог сделать теперь? — Я думала, что мы... что ты... — пробормотала она между всхлипами. "Что мы – что?" – почти спросил Кот. Друзья? Напарники? Доверяем друг другу? Что мы - что? В глубине квартиры раздался звонок его сотового. Ледибаг замерла. Громкая трель, особый рингтон – да, Кот знал его слишком хорошо. Звонил отец. Кот быстрым шагом дошел до коридора и трясущимися руками вытащил телефон из кармана куртки. На том конце усталый женский голос доложил, что состояние мсье Агреста стабилизировалась и угрозы жизни нет. От облегчения ему захотелось плакать. Ледибаг вышла к нему в коридор, тени обступили её. Он не мог понять по её лицу, слышала ли она разговор - видимо, утратил эту возможность вместе с её доверием. Под ногами у них, тихо урча, вертелся Бэт. Кот почему-то вспомнил сегодняшнее утро, как его Леди стояла у окна, как солнце покрыло ей плечи, её улыбку и мягкие складочки у глаз, и почти незаметную родинку за ухом, как она смеялась в трубку, и он пытался по её ответам воссоздать неслышные вопросы. И Кот с пугающей ясностью осознал - все кончилось. Что бы ни произошло с ними дальше, жизнь никогда уже не будет прежней. Та умытая солнцем девушка у окна – его Леди – навсегда осталась в прошлом, и с каждым днем он будет от неё все дальше и дальше. — Я... могу остаться? — тихо спросил он. Голос предательски дрогнул. Она едва заметно качнула головой. Что-то корчилось в агонии внутри них обоих, беззащитное и отчаянно живое. — Лучше не надо.