Квартира

Это тоже случается впервые на квартире. Тем вечером они решили заночевать спонтанно - Кот крупно поругался с отцом и категорически не хотел возвращаться, а Маринетт в кои-то веки решила воспользоваться доверием родителей, уехавших по случаю годовщины в Норвегию и оставивших пекарню на нее. За одну ночь ничего катастрофического там явно не произойдет. Маринетт заварила чай и глянула на мечущегося по кухне Кота. Он явно не собирался останавливать свое блуждание, только замирал иногда на пару секунд, хмурился, а потом начинал еще яростнее протаптывать дорожку в ламинате. Живое лицо напарника выражало обиду и гнев, но Маринетт не спешила вмешиваться: отец был для ее Котенка темой настолько больной, что он не обсуждал этого даже с ней. — Позвони ему, — наконец сказала она. Кот обернулся и посмотрел на нее так, будто она сморозила только что несусветную глупость. — Почему нет? — Маринетт старалась говорить спокойно, но под столом рассеянно ковыряла ногтем темное пятно на коленке. Взгляд кота стал невыносим. Нуар сильно тряхнул головой (отчего несколько отросшие за последние месяцы светлые пряди по-новому упали ему на лоб) и возобновил хождения. Маринетт не стала больше вмешиваться и прошла мимо Нуара к себе, закрыв на щеколду дверь. Она слышала, как Кот сдавленно зарычал сквозь зубы, и ее будто подбросило от этого низкого животного звука. В ее комнате было темно, но искать выключатель Маринетт не стала - фонарь за окном давал ровный рыжий полумрак. За дверью все стихло. Шагов не было слышно, но Кот ходил бесшумно, и оттого еще острее создавалось впечатление, будто он прильнул к двери с той стороны и жадно вслушивался, напрягшись всем телом, чтобы не выдать себя. Было что-то особенно интимное в том, чтобы снимать трансформу, всей кожей чувствуя его пристальное внимание. Маринетт переступила с ноги на ногу, провела ладонью по животу, по ребрам, скользнула к шее и нащупала пальцем то место, где воротничок костюма граничил с кожей. Мысленный приказ - и волшебство развеялось: под пальцами заполошно бился пульс, она чувствовала собственное тепло. Маринетт взяла огромную толстовку, помяла ее в руках и подошла к двери. Ладонь легла на холодную продолговатую ручку и сжала ее. Тяжесть толстовки почти вдавливала Маринетт в пол, и необходимость надеть ее стучала в висках вместе с частыми ударами сердца. За дверью не было слышно ни звука. Маринетт прижалась на мгновение щекой к прохладному дереву, вдохнула запах краски, представляя, как Кот по ту сторону делает то же самое, и горячая волна окатила ее с головы до ног. Тикки понимающе хмыкнула, и этот тонкий звук отрезвил ее. Маринетт спешно натянула толстовку поверх домашней футболки, в которой выскочила на вечернюю атаку акумы, накинула тяжелый капюшон и толкнула дверь, сбрасывая с себя морок недавнего видения. Это был всего лишь порыв - выйти к нему как Маринетт. Это был всего лишь порыв - прижаться к нему всем телом. Это был всего лишь порыв, и он длился не больше минуты. Когда за Маринетт закрылась дверь, Тикки отлетела к окну. В ее глазах отражались мертвые галактики, звездная пыль и неясная, нечеловеческая печаль. *** Кот обнаружился на кухне, и по его лицу было невозможно понять, действительно ли он стоял у двери, но Маринетт хотелось почему-то верить, что стоял. — Моя Леди, у нас сахар кончился, — расстроенно заметил он и продемонстрировал ей в доказательство своих слов совершенно пустую сахарницу. — Он в большой стеклянной банке с крышкой под раковиной, посмотри там, — Маринетт махнула рукой на ящик. Обсуждать с Котом такие обычные бытовые вещи, будто они живут вместе, оказалось неожиданно приятно. Кот вылез из ящика весь в муке и без сахара, и Маринетт засмеялась, отправляя его в ванную. Пока напарник отмывался, Маринетт занялась уборкой учиненного им беспорядка: поставила на место муку, вытерла ее с пола и полок, поправила пакет с рисом, нашла пачку макарон, потерянную месяца три назад, соль, соду и набор специй для запекания рыбы. Она как раз высыпала сахар в сахарницу когда в дверях появился Кот. Кот был мокр, встрепан и недоволен до крайности. И да, грязен. Чуть ли не больше, чем когда Маринетт отправила его мыться. — Бражник бы побрал эту чертову муку! Она не отмывается! — взвыл он, в два стремительных шага подлетая к Леди. Он вцепился в волосы и оттянул несколько слипшихся прядей. — Вот! — Успокойся, Котенок, я помогу, — и Маринетт засучила рукава толстовки. Кот бросил быстрый взгляд на обнажившуюся кожу и тут же отвернулся. — Идем, помоем твою шерстку. — Ш-шерстку?! — Кот поперхнулся воздухом. Маринетт привычно его проигнорировала. Кот переступил через низкий бортик душевой кабины, отрегулировал воду и протянул своей Леди губку и мыло. Он едва заметно вздрогнул, когда ее теплые пальцы соприкоснулись с его, и непроизвольно вскинул голову, ловя себя на желании всмотреться в ее лицо и увидеть на нем отблеск созвучной дрожи. Которого, разумеется, там быть не могло. Он осторожно присел на корточки, упираясь ладонью в стену, чтобы удержать равновесие на скользком полу. Вид напряженной спины, облитой гладким блестящим спандексом, заставил Маринетт поспешно отвести взгляд. Да что ж это такое!.. Видимо, так действовало на нее отсутствие костюма. Маринетт чувствовала себя почти голой, и это было одновременно неприятно и до дрожи волнительно. Кот не смотрел на нее, только пару раз смешно потряс головой, когда вода затекла ему в уши. Маринетт облегченно выдохнула и расслабилась. Это всего лишь ее Кот. — Волосы сам смоешь, — категорично заявила она, намыливая ему голову. Накладные уши вели себя как самые настоящие - прижались и раздраженно дергались. — Вот так всегда!.. — притворно обиженно буркнул Кот. — Никакой заботы о напарнике! Черное накладное ухо (и как это работает?) возмущенно приподнялось. — Я тебе пирожных принесла, — прошептала Маринетт в это самое нагло торчащее ухо тоном змея-искусителя. И с почти гордостью отметила, что человеческое ухо напарника сделалось красным, как ее костюм. — Пирожные? Это не то! Только поцелуй прекрасной Леди может спасти страждущего! — а голос у него даже не дрогнул. Маринетт в который раз убедилась, что Кот превосходно владел своим телом. — Какая... — Маринетт наклонилась так низко, что почти касалась грудью его спины, а губами - горячего красного уха. Для этого пришлось обнять его за плечи и чисто для вида провести губкой по напряженному сгибу локтя. —...жалость. — Жалость? — голос все еще не выдавал Кота, а вот подавляемая дрожь и частый пульс - да. — Я выстояла огромную очередь в пекарню Дюпен-Чен, чтобы тебя порадовать, — Маринетт прикусила его ухо и тут же отстранилась, испугавшись подобного порыва и последующей реакции - тихого, на грани слышимости стона. Нужно было спасать ситуацию. Свести все к шутке. Прямо сейчас. — Но раз тебе это не поможет, придется съесть их самой! — Нет, моя Леди! Лучше быть с разбитым сердцем и пирожными, чем просто с разбитым сердцем, — Кот отвесил шутливый поклон, насколько его вообще можно было отвесить в его положении. — Скорей лечи свое разбитое сердце пирожными, Котенок, ты нужен мне здоровым и сильным, — Маринетт мягкими движениями вымывала муку из-под наплечника, стараясь больше не задумываться о том, в какой они позе и как это действует на напарника (и на нее). — Чтобы вылечить это нужны чертовски хорошие пирожные, — усмехнулся Кот и на секунду склонил голову ниже. — Во всем Париже ты не найдешь выпечки лучше! — Маринетт шутливо ткнула его пальцем в бок. — Верю, — он засмеялся и чуть повернулся к ней, раскрасневшийся, прижмурившийся, влюбленный в нее по самые свои накладные нахальные уши. И очень, очень красивый.