Говори

В конце-то концов, если к тебе обращаются напрямую, не отворачивайся, не фыркай, не хихикай и не начинай сомневаться в собственном здравомыслии. Говори. Сид решил разыграть из себя восторженного идиота и заговорил. «Расскажи мне больше. Я давно ждал возможности пообщаться с тобой», – написал он, как будто так и надо. Однако ответа не последовало ни ночью, ни днём; к концу следующего вечера он уже чувствовал себя самым настоящим идиотом. Продавец мелочей, который пришел к нему вечером, попросил свиные отбивные и, вгрызаясь в жирное эфемерное мясо, ложкой подхватывая с тарелки комья несуществующего яблочного соуса, с набитым ртом рассказал Сиду, что «к девочке приехал какой-то военный дяденька» и они сначала разговаривали в «Фокуснике», потом разговаривали в парке, а потом – «ты мне столько не платишь, я работать пошел». – Разговаривали? – уточнил Сид. – Она же не умеет. – Она пальцами показывала ему всякое, руками махала, а он всё понимал. – Её отец? – предположил Сид. – Понятия не имею, – ответил доморощенный шпион. – Молодо выглядит для отца, кажется. Повар «Фокусника» знал чуть больше. Он попросил наколдовать ему фруктов. От него пахло алкоголем. – Это не отец. Своих дочек в губы не целуют. Разве что если отношения какие-нибудь… нездоровые. Сид немного ошалел. – Да что ты говоришь… Прямо уж так поцеловал? Иона проигнорировал вопрос и продолжал, откусывая понемногу от груши: – Я горбачусь в собственной гостинице, потому что дюже люблю готовить. Но если ассортимент продуктов не изменится в ближайшее время… К демонам всё пошлю, всё. Я умею готовить равиоли с телятиной и спаржей. Заливное из барабульки умею готовить! Ты хоть представляешь себе, как тяжело готовить заливное из барабульки? Сид откинул волосы за спину, щелкнул пальцами, и на столе появилось рыбное заливное. И глиняная соусница, полная хрена со свеклой. Ну, или что-то похожее. Иона понюхал и закатил глаза. – Это треска, а не барабулька. Пошлая треска, дешёвая, как моя жизнь. Свет милостивый, ты барабульку-то ел хоть когда-нибудь? Сид посмотрел на него, как Эдвин ван Клиф на аристократию, и многозначительно промолчал. – А знаешь, что случилось с моим предыдущим пекарем? – Что? – спросил Сид безо всякого интереса. Вопрос и не был вопросом. Иона говорил сам с собой. Или с грушей. Такое бывает с пьяными. Особенно с теми, кто в трезвом состоянии весьма неразговорчив… – На войну ушел. В солдаты подался. Пора, сказал, за родную деревню отомстить. Вот и этот… военный какой-то. Из Седьмого Легиона, судя по нашивке. Пришел рано утром. Весь такой раскрасавец в парадном. Она сначала плакала, так что, значит, как я понял, давно не виделись, а может, думала, что он погиб, ну или еще что. Потом они сидели в зале и разговаривали, он что-то поел, расплатился, потом просил, чтобы я ее на сутки отпустил. Или он просил до? Ну я и отпустил. С вычетом жалованья, само собой. – На сутки? – Сид приподнял левую бровь. Иона доел грушу и взял половинку апельсина. Запрокинул голову, выжал сок себе в рот и только потом ответил: – Да, а что? – То есть, она собирается провести с ним ночь? – Понятия не имею, – ответил и второй доморощенный шпион. – Вроде он не опасный и она его хорошо знает. – Где они сейчас? – Да там же, в «Фокуснике». За стойкой сидят. Пьют винище. Он, кстати, сыр привез, и бесплатно всех угощает. Я тоже небольшой кусок урвал… – И где этот кусок? – поинтересовался Сид, думая о смертельных ядах, которыми Мариса очень интересовалась. – Съел уже. – И винища ты тоже отведал, судя по всему. – Я? Помилуй, я не пью вино. Исключительно самогон. Могу я взять фрукты с собой? И чтобы они не исчезли по дороге, как в прошлый раз? ~*~ На днях мне приснился сон. Первый за долгие недели, а может быть, первый, что я запомнила. В нём я скакала с немыслимой скоростью по тундре, холмам, припорошенным снегом лесам, в пределах невероятно, клаустрофобно маленького мира. И сверкающей целью передо мной маячила светлая и великая цифра «80». Она была написана незнакомыми мне символами, но это священное число, несущее обещание полёта, новые открытия и горизонты, уважение и обожание, я узнала бы при любых обстоятельствах. Так мне казалось во сне. Было тяжело, но я вспоминала туманное и загадочное «раньше было тяжелее». Проснувшись, я рассмеялась: сон был абсурдный и начисто лишенный смысла. На первый взгляд. – Над чем ты задумалась? – спросил Тристан. Мы сидели за одним из столов в «Фокуснике» и разговаривали. Мы уже успели рассказать друг другу о своих семьях; он – о том, как оказался в армии, я – как оказалась в церкви. Всё это было банальным, но я очень соскучилась по тем банальностям, которые рассказывают друг другу люди, искренне ими интересующиеся. Жаль только, что разговор такой течет всегда слишком медленно: моя речь как минимум в два раза медленнее обычной, а, если учитывать то, что специально для него я старалась не разгоняться, чтобы он всё понял, то в три раза… Мало времени, чтобы поговорить обо всём на свете. Однако на секунду я забылась и отвела глаза; взгляд мой, наверное, расфокусировался. «Я вспомнила один глупый сон… Послушай, а как ты себя почувствовал, когда узнал, что мы не одни во Вселенной?» Важно выбирать приоритеты, когда пытаешься в короткий срок узнать человека получше, и не задавать абстрактных вопросов, однако я не смогла удержаться. Он почему-то рассмеялся, обнажив зубы. Смех был ему к лицу. Жаль только, что улыбается он мало. Тристан из тех людей, которых улыбка преображает. Он вообще выглядел в десять раз лучше, чем при нашей первой встрече: под глазами больше нет кругов, кожа клочьями не слезает с щёк, одет с иголочки (не иначе чтоб произвести хорошее впечатление), волосы расчесаны и уложены, чистый лоб открыт. Бороду он аккуратно подстриг, а усы вообще сбрил. Пусть он и не был красивым в широком понимании этого слова и, скажем, с безупречной, солнечной красотой того син’дорай-мага состязаться не смог бы никогда, я поймала себя на том, что смотрю на него не только с практичной симпатией и расположением, как тогда, а с интересом. И не я одна. Студентки, пришедшие на завтрак, заглядывались на Тристана, в его хрустящем парадном мундире, а потом, бросив взгляд на меня, кривились и начинали перешептываться. Почти каждой девушке хочется заполучить красивого и статного военного. Получается, я не исключение. Девушки слишком часто забывают, что к военному почти всегда прилагается большой и проблемный багаж травм. Не то, чтоб имелись свидетельства наличия такого багажа у Тристана… Он, кажется, был чрезвычайно крепок духом и обладал как врожденным, так и привитым семьей благородством. Но всё же... Я не могла быть уверена. Что-то тревожное тихо грызло. – Некоторые вещи знаешь всегда. «Ты хочешь сказать, что всегда знал это?» – Конечно. «То есть, ты верил в это?» – Нет, я знал. Просто я думал, что они окажутся совсем другими. Иной формой жизни. Меня осенило. Надежность. Вот в чём дело. Он излучал надежность и уверенность. Находясь рядом с таким человеком, начинаешь чувствовать себя спокойнее, уравновешеннее. Вероятно, то же самое чувствовали и солдаты, которыми он командовал. Вероятно, поэтому он дослужился до капитана в тридцать. Вероятно, по этой причине в Погосте я стремилась держаться к нему поближе. Хотя с женщинами из его отряда мне было ещё спокойнее. Они делали больше... «А они почти такие же, как мы». – Да. Ну, кроме… – Тристан изобразил рожки. Теперь рассмеялась я. «Признайся честно, ты расист! Каждый раз, когда речь заходит о них, ты думаешь только про рога!» Он посерьёзнел. – Я расист, – спокойно кивнул Тристан. – И не скрываю этого. Но против них ничего не имею. Странно... Наверное, если бы этот разговор продолжался в том же духе, я бы спросила что-то вроде: «Ты их всех ненавидишь?» – мне не надо было бы пояснять, кого я подразумеваю под этим словом. Совсем не дренеев. Он бы промолчал, сжав губы. Потом я спросила бы, что случилось при Ангратаре… И дальше всё покатилось бы под горку. Но я не стала спрашивать. Передо мной сидел человек войны, не дипломатии. Нет необходимости узнавать, расист ли он по отношению к Орде. Конечно же, расист: так устроен мир, в котором я живу. Так работает не только и не столько пропаганда, сколько факты, которые, в свою очередь, являются последствиями нескончаемого конфликта, в котором ни одна из сторон не может проявить мудрость и остановиться. Рассуждения Раиды о других мирах, совсем иных, и её верования, которые я впитала, как губка, безусловно, притягательны и помогают мне мириться с реальностью, но среди окружающих в этом плане мы с ней – белые вороны. Они убили его отца. Повесили на дереве, как придорожного бандита. Они пытались убить его. Он пытался и, наверное, благополучно убил не одного из них. Я почти видела его, заляпанного кровью, со звериным оскалом, с воплем, стынущим на губах, опускающим огромный двуручный меч. И покатилась, покатилась чья-то зеленая голова… Или не зеленая? Или это была голова красивого юноши с волосами цвета солнца? А ведь на моих руках тоже есть убийство одного из них. Пусть из самозащиты, пусть это была не совсем я… И всё же. – Ну вот, ты опять куда-то улетела мыслями. «Всё нормально. Я просто не выспалась. Я встаю в четыре каждый день». – Свет, даже рекруты не встают так рано. Во сколько же ты ложишься? «Как можно раньше! И – да, так рано встают только рыбаки и пекари». – Кстати, хлеб очень вкусный. Спасибо. Наверное, в этот момент он представлял меня стоящей на кухне, у очага, и в его воображении я доставала горячий хлеб из печи, а потом, подняв голову, улыбалась ему. Я знаю, потому что я представляла себе именно это. И была в принципе не против ни мысли, ни такой ситуации. Я не магна Эгвинн, которая изо всех сил боролась за права женщин много лет назад. Я банальная и приземленная, наверное… Что там Вима говорила обо мне? Нет, это не имеет значения. – И кстати, к чему был этот вопрос про «не одни во Вселенной»? «Да так… Я была там, знаешь ли. Когда они приземлились. Я подумала, что если ты поставил целью узнать меня получше, тебе следует знать и это». – Поставил, да. Я ведь так и сказал. Да, сказал. Когда я утерла слезы платком, что он мне поднес, и извинилась за переизбыток эмоций, он сказал, что извиняться не за что, и что он очень хотел увидеться со мной и просто поговорить в нормальной обстановке именно с такой целью, и не против ли я провести с ним день? Конечно же, я была не против. Иона, хвала Свету, тоже. Впрочем, он уточнил, что вычтет у меня жалование за пропущенный день… – Там произошло что-то важное или ты в принципе? «Там я лишилась голоса». – Я думал, ты… родилась… Хм. У нас служит один мальчишка. Я с ним практиковался в последние недели… «Да, я заметила, что ты теперь лучше понимаешь меня». – Его мать и сестра глухонемые, и они с этим родились. Вот я и подумал… Извини. «Всё в порядке, не извиняйся. Кстати, это можно вылечить. Если родились». – Нельзя. Он пытался, отводил их к жрецам… Ничего не вышло. «Значит, это какая-то злая магия». – Получается, тебя лишил голоса маг? Колдун? – в его голосе явственно слышалось «скажи мне, кто он, и я его убью». Это одновременно приятно взволновало и опечалило меня. Очень странное сочетание эмоций. «Не совсем, – я покачала головой и опустила глаза. – Это был камень». – Камень? Я тебя правильно понял? «Да. Камень… Но, наверное, за каждым артефактом скрывается тот, кто его создал». – Расскажешь? Я нахмурилась. Эту историю я не рассказывала целиком никому, даже родителям. Им незачем знать, что именно произошло, если результат всё равно не изменить. Но скрывать подробности от Тристана мне показалось глупым. Он не настолько привязан ко мне, чтобы сильно переживать… «Это случилось больше двух лет назад. Я плыла на торговом корабле в Абердин, с миссией. Сопровождала мать-настоятельницу. Путешествие было спокойным, как и море, однако незадолго до его окончания вечером произошло нечто неожиданное. По зову капитана все мы сгрудились на палубе, наблюдая странный объект на небе, который сначала был лишь красной точкой, а затем стремительно и оглушительно полетел вниз, к земле, все увеличиваясь в размерах – хотя тогда еще было непонятно, что он собой представляет». – О том, что это «Экзодар», вы, конечно, не могли знать. «Именно. Мы думали, это метеорит, матросы убрали паруса, приготовились к штормовым волнам. Через некоторое время стало ясно, что он рухнул на островах к западу, и сила этого крушения действительно дошла до нас. К счастью, капитан смог вывести судно поближе к острову, но корабль разбился о скалы, и спаслись далеко не все». Я, поморщившись, на мгновение вспомнила всё: и звуки, и желчь в горле от страха, и мысль, когда меня мощным толчком выбросило за борт, короткую и ужасную: «это конец». Раиду встретить мне только предстояло, и я тогда очень боялась смерти. «Мне, как видишь, удалось доплыть до берега. Некоторое время мы, выжившие, вытаскивали припасы из воды и пытались кое-как обустроиться, думая, что остались на этом острове если не навсегда, то очень надолго. Мы посчитали, что он необитаем и, по правде говоря, если бы не приземление «Экзодара», так бы оно, наверное, и было. А потом мы случайно нашли дренеев, пока искали еду. Разумеется, сначала мы решили, что они эредар, демоны, в конце концов, вид этих рогов и копыт может отпугнуть кого угодно, даже если и не знаешь об эредар с детства. Но мы, конечно, знали…» – Все знают. Это вдалбливают с пеленок. Некоторые по этой же причине боятся коз. Говорят, что они демонические животные, – Тристан улыбнулся мне. «Вот и отлично, нам больше достанется простокваши!», – сказала я и, улыбнувшись в ответ, отхлебнула из глиняной кружки. Коз в Даларане, к счастью, было достаточно, чтобы обеспечивать почти весь город хоть какими-то молочными продуктами. – Пожалуйста, продолжай. «Когда начальный шок прошел, дренеи сказали, что изучали нас, изучали наши языки, обычаи, историю. Они бежали, чтобы найти спасение среди нас. Конечно, не все из нас им поверили, многие стали задаваться десятками вопросов, ответов на которые не было. Но их действия убеждали лучше слов. Они вылечили раненых, накормили нас, помогли нам похоронить тех, кого волной прибило на берег дни спустя. Несмотря на то, что сами они понесли тяжелые потери при крушении «Экзодара». Они называли его «межпространственная крепость» и некоторое время мне было очень-очень трудно поверить в то, каким образом они добрались сюда. Несмотря на то, что я потом увидела. Некоторые вещи просто не укладываются в голове». – Откуда они взяли его? Меня всегда это интересовало. Если они построили его сами, то почему не построят такой же здесь? Зачем? Чтобы улететь?.. «Вообще-то, насколько я знаю, они не сами его построили. Но обо всем остальном неплохо бы спросить у них, а не у меня». – Когда-нибудь. Что было дальше? «Пытаясь отплатить им за доброту, я вызвалась помочь тем же – вместе мы обследовали остров, чтобы найти отколовшиеся при крушении отсеки крепости, ценные технологии, провизию. Выживших, если получится. Однажды я, двое моих товарищей из команды и пять дренеев, наткнулись на тот красный кристалл… Я нашла его в зарослях и позвала остальных. Мой друг Джакиль – ты знаешь его, он муж Раиды, – приказал мне держаться подальше, но его предупреждение запоздало: я уже по глупости прикоснулась к кристаллу и он начал излучать навязчивое гудение, свет, и мы, кажется, потеряли сознание. Я не помню, как именно это случилось. Мы с Джакилем стояли ближе всего. И мы утратили способность говорить. Мой язык остался на месте. Но каждый раз, когда я пытаюсь сформировать слова, я чувствую будто бы в моей голове – даже не в горле, а именно в голове, - стоит невидимая преграда. Джакиль лишился большей части своих умений. Не в последнюю очередь потому, что магия Арканума, в отличие от магии Света, слишком плотно завязана на Слове. Но мои способности – более чем скромные, даже на тот момент, – тоже пострадали. Многое я делать не могу – когда нужно Слово, а не только Сила». – Ты можешь всё, что требуется, – сказал Тристан и резко поднял здоровую руку, сжав ладонь в кулак. – Что случилось с этим кристаллом? «Он рассыпался на мелкие кусочки. Почти пыль. Эту пыль собрали для изучения, но ничего особенного не обнаружили… Просто красный песок. Мы до сих пор не знаем, был ли он частью «Экзодара». – Конечно, был, как же иначе? «Я склоняюсь к этому. Их побег на «Экзодаре» напоминал… Знаешь, как если бы ты нашел устройство, о котором только слышал, но никогда не видел, и начал нажимать на все кнопки, дёргать все рычаги. Примерно столько они знали о нём. И до сих пор знают не намного больше. Они говорят, что это технология за пределами их понимания. Но что если кристалл уже был там? Что, если его кто-то оставил? Нечто вроде ловушки». – Если остров действительно был необитаем, то кто? «Я слышала, что на нём параллельно нашли каких-то кальдореи-отшельников. Это точно не могли быть они. А еще после Красного Инцидента бесследно пропал один член команды. Гном. С корабля он спасся, но следующей ночью, когда над нами хлопотали, пытаясь привести нас в чувство, просто пропал. Потом Раида сумела как-то связаться с материком и за нами прислали ладью из Дарнаса. Больше ничего странного не…» – Подожди, ты сказала «Инцидент»? «Красный Инцидент»? «Да». – Но я слышал о нём совсем другое. Я слышал о нападении син’дорай на базовый лагерь дренеев, слышал, что многие погибли. «Син’дорай? Откуда они могли там взяться?» – Не знаю. Я получил эту информацию много позже, и из третьих рук, если не пятых. Ты хочешь сказать, что это событие получило название по цвету того самого кристалла, а вовсе не потому, что там произошла кровавая резня? «Кровавая резня? Нет, что ты… То есть, многие погибли при крушении, но ведь это было много дней ранее… Даже недель». – А тебе не кажется странным, что местечковому недоразумению, в котором два индивида разучились говорить и никто не погиб, в принципе дали название? Я мягко улыбнулась. «Дренеев осталось мало. Они склонны заботиться о каждом из своих. И на всякий случай не забывать о приключившихся с ними несчастьях, даже самых мелких». – Принято, – кивнул Тристан. – Но всё это действительно очень странно. «Давай поговорим о странностях в другой раз. Идём, я покажу тебе город!» Я встала и отряхнула подол от мнимых крошек. Мысленно я уже решала, что же покажу ему первым делом – тренировочный двор, где студенты кидаются ледяными сгустками в многострадальные кули с соломой (очень впечатляет, хотя звучит скучно); Лиловую башню, или сразу предложу ему ехать на Центральную площадь, или, может быть, к фонтану, который, по легенде, исполняет желания, если бросить монетку, однако никто не бросает туда монетки… – Эадлин, – позвал Тристан. Интересно, а почему никто не бросает туда монетки?.. И... Он встал, сделал шаг мне навстречу – на миг он заслонил собой весь мир – и поцеловал меня. И я сразу забыла о фонтане. Я ожидала чего угодно на свете, только не этого. Мгновение я не знала, что делать, и упрямо держала губы сжатыми, пока мои мысли метались туда-сюда в панике. А потом уступила, приоткрыла рот, впустила его язык... Еще через мгновение у меня ослабели колени, пошла кругом голова, виски охватил огонь, и я обмякла, как тряпичная кукла… Он отстранился. Девицы за соседним столом безудержно хихикали, и мне пришлось открыть глаза. – Прости. Прости, что испортил твою репутацию в их глазах, – сказал Тристан. Да, действительно, теперь будут говорить. Впрочем, это мне не беда. Странно, что это была его первая мысль... «Это…» – сказала я и умолкла. Зачем я вообще начала! – Это был твой первый поцелуй, – догадался он. Мне показалось, что от стыда и смущения у меня загорелось всё лицо. – Если тебя это утешит, в последний раз я целовался очень давно. «А как давно ты спал с женщиной?» – выпалила я и тут же мысленно дала себе пощечину. Тристан рассмеялся. – Не очень давно, – сказал он. Его лицо всё еще было близко, я видела каждую морщинку, я видела небольшой, хорошо заживший шрам над губой… Минуточку, шрам?! Когда мы расставались, я полагала, что мой невиданный прилив сил удалил с его кожи все следы прошлых поражений… Я прикоснулась к маленькому рубцу пальцами и вопросительно посмотрела на его обладателя. – Это ерунда. В Погосте какая-то буйная девица поцарапала меня, – он перехватил мои пальцы и прижал к своим губам. Я аккуратно убрала их, чтобы заговорить. «Какая девица?» – Рыжая. Син’дорай. Очень наглая. Прокралась ко мне в палатку, приставила кинжал к горлу… Я был вынужден сломать ей руку. «Чем же она поцарапала тебя?» – Ногтем другой руки. Всё в порядке. Забудь. Её повязали. Мне казалось, он что-то недоговаривает. Такие прямые люди, как Тристан, всегда едва заметно меняются в лице, если врут или сдерживаются, чтобы не рассказать всё. «Жил-был я, была у меня жена, однажды она меня пырнула кинжалом и оставила в лесу умирать», – внезапно вспомнилось мне. «Чего она хотела?» – настаивала я. – Мы ведь, кажется, собирались уходить отсюда? – хмурясь, Тристан кивнул на девиц, потом бросил взгляд в сторону двери, ведущей на кухню, откуда выглядывал Иона, эту самую дверь придерживая. Зачем? Обычно он не отходит от плиты и посетителям на глаза пытается не показываться. На прошлой неделе в Цитадель приехала преподавательница леи-географии и страстно желала лично поблагодарить его за «первый нормальный горячий ужин на этом проклятом континенте», но он даже не выглянул – не то, что вышел. «Собирались.» – Так идём. Мы еще сюда вернемся. «Вернемся?» – Обязательно. И я прогуляю здесь всю получку за полгода, – сказал он с неожиданным задором. В тот момент это меня рассмешило. И двусмысленным не показалось… ~*~ Однажды, давным-давно, жил на берегу моря бедный сирота по имени… Джо. Нет, Арджун. Нет, его звали Лю Лан. В его мире не было огнедышащих драконов, человека, ранее известного как принц Артас, ходячих трупов; был песок, солома, рыба. Он жил в хижине, построенной из соломы, ел рыбу на завтрак, обед и ужин, а единственным другом и спутником Лю Лана была черепаха по имени Шень-цзин Сю. Больше всего на свете Лю Лан мечтал побывать за морем, в далеких неизведанных странах, но рыбаки, что приходили на берег со своими сетями, и жены рыбаков, что приносили им еду, смеялись над ним. - Там ничего нет, - говорили они. – Море простирается до самого края мира, а дальше водопадом срывается в Великое Ничто. Но Лю Лан не хотел верить им. Вечерами он сидел на песке пляжа рядом со своим верным другом Шень-цзин Сю и смотрел на закат, мечтая о том, как отправится в путешествие. – Что же делать. У меня нет лодки, – сетовал он. – И средств, чтобы ее купить, тоже нет. Шло время, и Шень-цзин Сю рос. Говорят, что морские черепахи вроде него живут много-много лет и никогда не прекращают расти. И однажды Лю Лану в голову пришла идея. – Мне не нужна лодка! – сказал он Шень-цзин Сю. – Я поплыву на твоей спине. И Шень-цзин Сю закивал своей большой головой, словно понимая его, а солнце отразилось в его панцире. В день, когда Лю Лан готовился к отплытию, вся деревня собралась на пляже, чтобы поглядеть на потеху. Рыбаки смеялись, держась за живот, но их жены жалели Лю Лана: - Ты погибнешь! Почему же ты такой глупый! Оставайся жить здесь, ведь у нас всё есть, а за морем ты найдешь только смерть! И только пригожая девушка по имени Маб, жена уважаемого деревенского головы, ничего не говорила, и тайком молилась, чтобы Лю Лан вернулся невредимым. И вот, ранним утром, под смех рыбаков и причитания их жен, Лю Лан сел на спину Шень-цзин Сю и уплыл по гладкому синему морю. С собой он взял только зонтик, чтобы защищаться от солнца, сушеную рыбу и удочку, чтобы прокормить себя в пути, и миску, чтобы собирать в нее утреннюю росу и дождевую воду. Рыбаки, махнув руками, уже разошлись, а Маб всё стояла на пляже и смотрела вслед Лю Лану, пока он не превратился в точку на горизонте, а затем и не исчез вовсе. Шли годы, и жители деревни уже мысленно похоронили Лю Лана. Он утонул, говорили одни. Он сорвался с края мира, говорили другие. В одном все сходились: Лю Лана уже нет в живых, и он никогда не вернется. Но однажды, ровно пять лет спустя, Шень-цзин Сю вернулся на тот самый пляж, с которого когда-то уплыл, а Лю Лан всё так же сидел на его панцире, только панцирь стал в три раза больше! На Лю Лане была новая красивая одежда, а с собой он привез диковинные сокровища и вести из далеких стран за морем. Он рассказал, что там живут другие люди, разные люди, много людей. Что построили они большие города, пасут в необъятных полях больших рогатых животных, говорят на странных смешных языках и многое умеют делать своими руками, не только ловить рыбу и возводить хижины. И что, как только Шень-цзин Сю вдоволь погреется на песке своего родного пляжа, он снова уплывет в эти далекие страны. Люди уже не смеялись над Лю Ланом, но, когда он позвал их с собой, испугались, так что он снова уплыл один, и снова Маб, у которой уже был маленький сын, стояла у моря и провожала его взглядом. Прошло еще пять лет, и Лю Лан снова вернулся. Шень-цзин Сю теперь был таким большим, что на его панцире, заросшем мхом и цветами, можно было построить дом и засеять огород. Теперь Лю Лан знал чужие языки, умел ковать железо и обтачивать драгоценные камни, и снова рассказал много историй о дальних краях за морем. Но люди опять испугались плыть с ним, ведь кто знает, что случится с их хижинами, лодками и сетями, пока они праздно плавают по морям. И лишь Маб, муж которой незадолго до этого отошел в мир иной, взяла за руку своего сына и взошла на спину Шень-цзин Сю, чтобы плыть с Лю Ланом. Они не знали, что теперь многие хотели последовать их примеру, но продолжали бояться. И лишь когда минуло еще пять лет, наконец-то решились. Шень-цзин Сю вырос таким огромным, что на его панцире, где уже стоял тот самый дом и был засеян тот самый огород, можно было построить целую деревню. И тогда некоторые смельчаки решились. Бросив свои лодки, хижины и сети, оставив позади прежнюю жизнь, они уплывали в далекие страны. Так продолжалось долгие-долгие годы. Каждые пять лет Шень-цзин Сю возвращался, став заметно больше, каждые пять лет увозил на своей спине всё новых и новых смелых искателей приключений. И над ними уже никто не смеялся: наоборот, их, и, конечно, самого первого из них, Лю Лана, уважали и считали наихрабрейшими героями на свете. Накануне прибытия Шень-цзин Сю на пляже устраивали праздник и нетерпеливо смотрели на море: когда же, когда наконец-то на горизонте появится Бродячий Остров. Но однажды Шень-цзин Сю не приплыл обратно к родному берегу. Может, потому что старый пляж стал слишком мал для него. Может быть, потому что его лучший друг Лю Лан умер. Но ни в коем случае не потому, что умер сам Шень-цзин Сю. Ни в коем случае… Люди говорят, что огромная черепаха с целой нацией на спине плавает по морям-океанам по сей день. Однажды она… Может быть… Однажды… Титанических размеров межпространственная крепость поднимается в воздух в клубах сизого дыма, изрыгая из-под себя огонь и рыча от натуги. И… запуск, ребята, успешный запуск! Некоторое время я плохо понимала, где нахожусь. Весь день мы ходили по городу и разговаривали (о чём именно – не имеет значения), после этого зашли в казармы, откуда Тристан почти что выкатил огромный круг сыра, мы прихватили Лайолу и вернулись в «Фокусник». Где продолжили разговор, отпустив Лайолу танцевать и болтать с поддатыми преподавателями Цитадели (студентов в это позднее время уже, разумеется, не было), а я впервые в своей жизни напилась (следовало задуматься о том, как алкоголь влияет на человека, прежде чем говорить «я и не знала, что вино такое вкусное, выпью еще стаканчик»). Кажется, мы с Тристаном пытались обсуждать что-то важное, но… Что было потом… Какой-то безумный сон про черепаху… Свечи, видимо, догорели, и очаг погас, в комнате царила кромешная тьма, хотя мне было тепло. Я пошевелилась, выпростала руку из-под теплого одеяла. Одежда – на мне. Голова – раскалывается. Но я определенно оказалась на какой-то другой кровати, не дома у Раиды… Больше всего на свете мне хотелось пить. Я пошарила руками и нащупала деревянную тумбочку. Открыла её, по счастью нашла внутри толстую свечу и огниво. С горем-пополам зажгла её, зажала в руке, приземлилась босыми ногами на ковер. Рядом с ним стояли мои сапоги… Табурет… Полный кувшин и стакан с водой! Я схватила его и вылакала почти что единым духом. Потом огляделась. Это определенно была одна из комнат, что сдавались внаём на втором этаже «Фокусника». Значит, до дома я так и не добралась. Тристан беззвучно спал с другого края постели, в исподней рубашке и под тонким покрывалом. Широким одеялом, которого хватило бы на двоих, он, очевидно, прикрыл одну лишь меня. На самой середине кровати лежал меч. В ножнах, причем в парадных, но всё-таки это был меч. Я даже протянула руку и пощупала его. Меня захлестнула волна то ли нежности то ли сочувствия, и она настолько причудливо сочеталась с желанием засмеяться (ведь это взаправду было смешно, кто же делает подобные вещи в наше время!), что я прикрыла рот ладонью, на мгновение чудом забыв, что не могу издать ни звука. Я насадила свечу на свободный шип в подсвечнике, залезла обратно на кровать, отодвинула меч в сторону и поцеловала Тристана в лоб, щеку, потом в сухие сомкнутые губы. Он проснулся моментально, как просыпаются кошки, и посмотрел на меня долгим взглядом. Потом сказал: – Прости. Неужели за то, что не донёс меня до дома, а потратил деньги на эту комнату? За «испорченную репутацию»? Я засмеялась и налила ему воды, подождала, пока он жадно выпьет, а потом положила голову ему на грудь, как в книгах. Он обнял меня одной рукой, а другой медленно гладил и перебирал мои волосы. Мы лежали так, почти не двигаясь, я слушала, как его сердце ускоряет бег, и ждала, что он мне скажет… Но потом в дверь постучали. – Пора, – раздался хриплый голос Лайолы. – Прости, – повторил мне Тристан, и я вдруг сразу поняла, за что он просит прощения… На опустевшей площадке Краса я продолжала стоять даже тогда, когда и летающий корабль, и сопровождавшая его кавалькада уже скрылись из виду, полностью растворились в тёмном небе, раскрашенном звездами. Здесь завывал ветер, и бил в лицо ледяными порывами, скидывая с него последние воспоминания о прощальном поцелуе Тристана и о руке Лайолы, которая потрепала мою щеку. Когда я уже больше не могла выдерживать этот кошмарный холод, я повернулась и пошла под купол, а потом уже – туда, куда несли меня ноги. Я вдруг вспомнила со всей возможной ясностью, о чём мы говорили вечером, уже после второго стакана вина. Мы обсуждали, как поженимся и будем жить вместе. И останемся ли в Штормграде, в его доме, или продадим его и уедет куда-то совсем в другое место. И Тристан спросил меня, хочу ли я детей, и я сказала, что хочу, и он ответил, что надеется, что у нас будут только дочери, потому что «война не закончится никогда», а я хотела спросить, что теперь мешает дочерям уйти на войну, и, если война никогда не окончится, то, значит, и он сам никогда не сможет вернуться домой и больше не уезжать, а он перехватил мои руки ипокачал головой… Я подняла голову. Передо мной возвышался памятник Антонидасу. Его окружал сквер, цветущий вопреки законам природы. Абсолютно пустой сквер, только маленькая белка сидела у дерева и что-то раскапывала. Я почти на ощупь нашла ближайшую скамейку, опустилась на неё, закрыла лицо руками и разревелась. Именно там, на этой скамейке, красную, заплаканную, оглушенную ветром, холодом и внезапным осознанием того, что война действительно может не кончиться, он меня и нашёл. – Осидиус Эрона, – представился он, присаживаясь рядом и подавая мне белоснежный платок. – Очень приятно. Думаю, нам пора поговорить.