Говори

– Лучше мы умрем с мечами в руках, чем погибнем здесь, съежившись в землянках. Так он сказал, и с ним согласились. У людей уже не было духу спорить о нарушении приказов, не осталось надежды на внешнее вмешательство. Все согласились на рассвете собрать оставшиеся силы, доесть припасы и выдвинуться в сторону крепости. Никаких других вариантов и путей не могло быть, лес заперт со всех сторон. С одной – Погост, с другой – проклятый берег, на котором Артас когда-то сжег корабли, чтобы помешать своим людям вернуться домой; с третьей – база Орды, откуда ветер то и дело доносил ядовитую вонь… Но утром пошел снег. Сначала – только одинокие белые пушинки, мягкие, почти ласковые, не долетавшие до земли в чаще леса. Однако уже через полчаса он повалил вовсю, жирными и тяжелыми хлопьями, и укрыться от него было невозможно. Температура немного повысилась, но это стало проклятьем: дальние костры на опушке гасли, мертвые кусты промеж деревьев превращались в белые шары. Снег завалил землянки, шалаши; одежда и последняя провизия намокали. О плане Тристана предпринять общую вылазку в сторону крепости (или «попытаться ее обогнуть» – план невероятный, но какая теперь разница) можно было бы забыть, если б не одно очень странное обстоятельство: Донни, который, как и раньше, без чьего-либо разрешения, – из любопытства, нетерпения, отчаяния ли – вышел за пределы леса и снова ступил на территорию снежной пустыни, усеянной костями, сообщил всем, что снег идет только над нами. И что, стоит сделать буквально несколько шагов по открытому пространству, и становится видно, как в футе от тебя падает с неба ровная белая стена. – Грибов наелся? – вопросила Лайола, стирая снег с лица. Донни не понял. – А есть грибы? Я люблю грибы. Жареные в масле, с чесноком и петрушкой… – он вспомнил, о чем говорил, и затараторил с новой силой: – Надо идти, там снега нет, он только здесь, пожалуйста, идемте, там Седьмой Легион… Тристан переглянулся со стариком с засаленными волосами. Теперь эти волосы намокшими серыми сосульками облепили его лицо и открытую шею. Похоже, Херебарду холод был нипочем. Он единственный из всей этой потрепанной оравы не носил головного убора и перчаток. Интересно, почему. Это противоречило тому, как он покинул свой пост, чтобы прийти к костру погреться несколько дней назад… Я всегда думала, что пожилые люди мерзнут быстрее и легче молодых. – Я за, – сказала Сорша. Финн пожал плечами, заодно стряхнув с них пару белоснежных комьев. – Помирать, так с музыкой, – добавил Айдан. Нас было около дюжины. И Донни. И мой баран. Я не хотела пересчитывать людей заново, чтобы не испугаться еще сильнее. Я давно не боялась смерти, а вот боли – боялась. Вопреки тому, что понимала суть и назначение и того, и другого. Мы наспех вырезали посохи из крепких веток, накрутили несколько факелов на потом, и, не подумав дважды, со страхом в сердце и бесполезной надеждой, тронулись в сторону крепости, в которой, вполне возможно, уже никого не осталось. Которая, возможно, захвачена врагом. Донни оказался прав, снег шел только над лесом. Однако стоило нам выйти за его пределы, как он… переместился. Нас как будто сопровождала персональная тучка. Иногда она за нами не поспевала, и удавалось вырваться вперед, но два бесконечных часа превратились в одну бесконечную же попытку не утонуть в снегу. Я натянула воротник до глаз; пыталась, прежде чем поднять и снова опустить ногу, разворошить снег впереди палкой или ступать в застывшие дыры следов, оставленных разведчиками, чтобы не отставать от Тристана – пребывание рядом с ним и его огромным мечом формировало какое-то подобие ощущения безопасности – но снег был везде. Он забивался мне в нос, рот, за шиворот, в сапоги и, кажется, даже под шубу. – Он неестественный! – прокричала Лайола Тристану, с трудом догнав его. Я оглянулась: Финн должен был идти позади колонны, он взялся вести Крига, на которого посадили Донни, но я их не видела. Я не видела толком ничего за спиной Лайолы – только темные пятна. – Да что ты говоришь! – еще громче ответил ей Айдан, с трудом скрывая злость в голосе. Тристан промолчал. Она махнула рукой, закинула копье на плечо и, зачем-то похлопав меня по голове, пошла следом. Айдан отстал на несколько шагов и почти затерялся в пелене снега. Ветер дул, как нарочно, прямо навстречу, словно пытался помешать нам делать каждый шаг. Я смотрела вниз, на свои ноги, загребавшие снег, сгорбившись, сжавшись в комок, но буран добирался до моих глаз всё равно. Наконец, не выдержав, я зажмурилась: какая разница, с открытыми глазами идти или с закрытыми, в любом случае не видно ни зги. Кроме спины Тристана. Но я могла худо-бедно ориентироваться по шуму, который он и его доспехи издавали на ходу. Однако, открыв глаза после нескольких особенно яростных порывов ветра, я обнаружила, что совсем одна. Я замерла на месте, открыла рот, чтобы закричать, не издала, разумеется, ни единого звука, и в глотку тут же залетел снег. Лайола врезалась в меня на ходу и чуть не уронила своё копье. – Что ж ты так резко ост… – начала было она, но тут заметила то же, что и я: мы остались с ней вдвоем на маленьком пятачке, а вокруг нас стена метели медленно и аккуратно отступила, стала косой, почти непроницаемой; шелестя, как гадюка, она зажала нас со всех сторон, будто в клетке. – Это магия, – в наступившей тишине сказала Лайола, сжав мое плечо. «Да что ты говоришь!» – с мрачным торжеством подумала я. Она принялась звать всех своих товарищей по именам и свистеть – ответа не было. Она попыталась сунуть руку в снежную стену и тут же отдернула ее, взвыв от боли. Я притянула Лайолу к себе: ее толстую овчинную рукавицу покрыл слой изморози неестественно яркого, голубого цвета. – Пальцы не гнутся. Черт, черт, черт. Я дернула ее за рукав: стена придвигалась ближе к нам. Здоровой рукой Лайола подбросила копье и вонзила его в снежную пелену. Копье застряло в ней, как в настоящей стене. Через мгновение от него вниз пошла трещина, оружие упало, повалились куски голубого льда, и в стене образовалась тонкая брешь, а с ней вернулись звуки. – Легко и просто, как всегда, – процедила Лайола. – Идем, руку мне потом в порядок приведешь. Однако идти я не могла. Мои ноги приморозило к месту – в переносном смысле, не буквальном. Глядя вниз, я видела, что лед не сковал их, что, несмотря на весь налипший на сапоги снег, ноги оставались свободны. Но при этом я не могла сделать и шагу, мои конечности отказывались мне подчиняться. Лайола вновь начала выкрикивать имена. Через брешь до нас доносились вопли, блеянье Крига и свист арбалетных болтов, но разглядеть что-либо было невозможно. Вот, кажется, подал голос Донни: тонким и протяжным визгом. Потом в бреши мелькнула чья-то спина, какие-то черно-красные тряпки. Магическая преграда вокруг нас начала осыпаться с резонирующим звоном, как разбитое стекло, мы прижались друг к другу и скрючились на корточках на земле, а куски ее били нас по плечам и спинам. – Капитан! – кричал кто-то. Визг Донни перешел в отчаянное завывание. Я подняла голову и открыла глаза. Тристан бился с каким-то магом. Я не видела его лица, все его движения под поредевшим снегом превратились в один безумный вихрь. После каждого заклинания он перемещался через пространство с одной точки на другую, поднимая столп снега, заставляя Тристана с рычанием, полным злости, носиться туда-сюда, при этом то уворачиваясь от острых ледяных снарядов, то прикрываясь от них лезвием меча. Донни корчился рядом, в сугробе. Он уже не выл, только тихо повизгивал, как щенок. Айдан дрожащими руками заряжал и перезаряжал арбалет, выпуская один болт за другим, но все они свистели мимо цели. Каждый улетал не в мага, а в то место, где маг стоял полсекунды назад. Остальных не было видно. Метель скрыла их, маг создал что-то наподобие глаза бури, внутри которого мы сейчас находились. Я знала, что они это могут, но в таких масштабах… Бойцы Седьмого Легиона хорошо снаряжены и натренированы, чтобы бороться с кем-то лицом к лицу. Говорят, они даже могут убить дракона – если дракон не мухлюет и нагло идет прямо на них. А маг мухлевал. Он элегантно и красиво утанцовывал от меча, от арбалетных болтов, от плевков и проклятий. Он увернулся от копья, которое в него метнула Лайола, как от прутика, а кинжал, который бросила я, собрав последние силы, пролетел в добрых двух футах от него. Он был полон сил и энергии. А Тристан – слаб, голоден, измучен. Он замерз и наверняка почти не чувствовал рук и ног. И все равно дрался как зверь. То есть, пытался драться… Маг разметал их всех по очереди, но почти моментально – Тристана, Лайолу, Айдана. Ледяные стрелы настигли каждого. Потом маг повернулся ко мне. Син’дорай. Огромные, неестественно зеленые глазные яблоки, иссиня-черные волосы, бледная кожа, острый, тонкий нос. Он напоминал хищную птицу. И он охотился на меня. Я пыталась разглядеть, шевелятся ли мои компаньоны, но снег накрыл их тонким искрящимся одеялом почти сразу, а мне застлали глаза слезы. Маг протянул руку и сказал мне сюсюкающим голосом, которым обычно разговаривают с маленькими детьми: – Ну-ну, лапулечка, что же ты плачешь. Я пришел за тобой, моя хорошая. Пойдем со мной, ничего плохого тебе не будет, я просто немного тебя пощекочу. Он приближался не спеша, очень медленно и с довольной улыбкой, он протянул ко мне руку. Страх поднимался из меня, и тем желчнее, тем горше он становился, чем ближе подходил ко мне монстр. Страх зашевелился в моей матке, наполнил желудок, он пополз через мой нос, надавил на глотку… А потом выполз из моего горла, сотрясаемого рвотными спазмами, с рычанием, открыл зубастую пасть и пополз. Мой страх перемещался по заснеженной земле ужасно быстро для существа, похожего на хищную рыбу с двумя недоразвитыми лапами, он помогал себе длинным, извивающимся хвостом. А потом бросился вперед в последнем, отчаянном рывке, отделявшим его от цели, и вгрызся в ногу, обутую в высокий и сверкающий черный кожаный сапог. Маг заорал, взмахнул руками, топнул ногой… Существо прокусило его бедро до кости, молниеносно перепрыгнуло на грудь, разорвало зубами одежду, впилось в мясо напротив сердца, вырвало клок, сплюнуло, переместилось на шею, вгрызлось еще раз, на снег хлынула тугая струя из сонной артерии, существо подставило пасть, чтобы поймать ее… Снег перестал. Я стояла на коленях на снегу перед трупом незнакомого мне син’дорай, чувствуя во рту металлический и густой вкус крови, Лайола карабкалась по мне наверх, безуспешно пытаясь встать, Донни зарылся в сугроб, Тристан стенал, лежа на спине и держась за живот, Айдан не двигался; а все остальные, разинув рты и медленно опуская оружие, смотрели на меня. Первым из оцепенения вышел Херебард. Он почему-то повел носом, повернулся ко мне и сказал с очень, очень довольным видом: – М-м-м, вкуснотища. И я почувствовала, вопреки всему на свете, что сейчас как будто сытно поела. Вима говорила, и не раз, что даже в самой сложной ситуации жрица должна сохранять самообладание и никогда не доходить до точки призыва этого. Лучше уж смерть. Это – темная, дурная сторона, это противоположность Света, это предательство всего, что дорого – так говорила мать-настоятельница. Но что мне теперь до нее. Вима была отвратительной лицемерной свиньей. Я поползла к Тристану по розовому снегу, думая о том, какая я глупая, слепая, что не замечала этого долгие годы. Как не замечала и того, что несколько дней провела бок о бок с рыцарем смерти. Херебард не сказал, и я не заметила. И то, что я измучена до такой степени, что это готово вырваться из меня при первой возможности – тоже как-то вот не заметила. Моя голова похожа на решето… – Чего, – прошептал Тристан, – чего этот недобиток от нас хотел?.. «Не от нас, – сказала я. – От меня». Теперь это было ясно как день. Но Тристан не увидел ответа. Вопрос он задавал не мне, а мирозданию. Никто не умер, кроме мага. Айдан потерял сознание, но я быстро подняла его на ноги. Кто-то привел и Донни в чувство, водрузил его обратно на барана; кто-то еще обшарил одежду мага, достал кошель и пару побрякушек, посетовал на отсутствие посоха, пнул труп ногой, кто-то бросил испуганный взгляд в мою сторону, и наш путь продолжился. О произошедшем говорить не было сил и смысла. Еще через час мы преодолели последний холм и вышли к низине, отделявшей нас от крепости; пропитанные равнодушием настолько, что почти уже были готовы умереть, если смерть гарантировала тепло. По низине, пыхая паром, ровным строем ехали огромные железные машины. Крутящимися валиками, утыканными сотнями острых лезвий, они смалывали в кашу всех мертвецов: и тех, кто все еще шевелился, и тех, кто уже не пошевелился бы никогда. К северу от них дымились кучи трупов посреди обугленного остова деревни. Белые грифоны наворачивали круги у гигантского зиккурата, зависшего в воздухе и почти заслонившего небо. На башнях крепости горели огни, и даже отсюда можно было разглядеть людей, патрулирующих куртину с факелами в руках. Плечи Тристана медленно поднялись… и с тяжелым вздохом опустились. – Сукины дети нас бросили, – сказала Лайола. – Нет, – возразил ей кто-то; кажется, Финн. – Они бы пришли за нами. В самое ближайшее время. Видишь, вот им подкрепления прислали... Никто не стал ему возражать. Сил не было. Даже Донни не рвался вперед и не вопил: «Седьмой Легион!». Мы медленно пошли вперед, еле передвигая ноги и уже совсем, совсем не чувствуя их. Кто-то заметил нас со стены, замахал огоньком. Одна из паровых машин тяжело повернулась на шестьдесят градусов, подъехала к нам поближе, остановилась, распространяя вокруг себя волны жара и приторный трупный запах; на ее верхушке распахнулся люк, из которого выкарабкался гнум с огромными, в пол-лица, кручеными усами, и совершенно синей кожей. – Вонни Болтогайло к вашим услугам! – смертерадостно объявил он. – Брат, – кивнул ему Херебард. Остальные промолчали. – Я бы вас подвез, – сказал гнум, – но все вы внутри не поместитесь. Поэтому давайте я сейчас развернусь и поеду, а вы идите за мной… ~*~ Сид ужасно злился. А когда он злился, он любил что-нибудь сломать. Однако ломать было нечего, поэтому он остервенело таскал за собой на поводе ветрокрыла, громко орал непристойные песни и пинал сугробы. Лес был пуст. Тут и там оставались следы недавнего пребывания людей: выгребная яма, наполовину заметенная снегом землянка, костровища, брошенный грязный котелок. Но люди ушли. Их не съели, они просто встали и ушли. От места их стоянки тянулась довольно заметная цепочка следов, и замыкали ее отпечатки широких копыт альтеракского барана. Вероятно, не потеряй он столько времени в городе, Сид успел бы их застать. Нет же, он решил проявить высокие моральные качества, поиграть в благородного рыцаря (вернее, заставить других делать свою работу из соображений элементарной лени): десять минут пытался пробиться в казармы регулярной армии Альянса, куда его никак не желали пускать два стражника с мозгами меньше страусовых; потом безуспешно добивался аудиенции у Ронина, затем, поняв, что это бесполезно, ломился в апартаменты к Модере… Он даже приставал к встреченным у казармы офицерам. И всё ради того, чтобы предупредить их: не эвакуируйте, дуралеи, Крепость Стражей Зимы, у вас там в лесу люди замерзают, вытащите их. Стражники обозвали его расфуфыренным гомосеком, напомаженной обезьяной, выродком (опять это вездесущее слово… когда же двуногие научатся употреблять его по делу?), ордынским паразитом, вонючим наркоманом и еще двумя десятками цветастых эпитетов. Секретари Ронина и Модеры вели себя куда вежливее, однако переговоры с ними привели к такому же – нулевому – результату. Офицеры у казарм вообще не снизошли до слов, только пальцем у виска покрутили. Так что Сид горько вздохнул, оставил попытки подчиниться лени и все-таки отправился сам. И вот на тебе. Он обшаривал лес еще битый час. Следующий шаг был очевиден: обратный маршрут изменить, подлететь как можно ближе к крепости и посмотреть, что там творится. Съели там уже всех, кто не успел вовремя сбежать, или же Шанка скормил ему беспочвенные слухи. Ха-ха, какой милый каламбур! Он летел как можно ниже к земле, однако заметил бы это черно-красное пятно даже с большой высоты. В этой местности снег шел сравнительно редко, в противном случае тело бы давно скрылось под сугробом. Сид спешился, осмотрел сцену маленького побоища, перевернул труп ногой. Покойный был ни кем иным, как его досточтимым троюродным братом, старшим сыном полоумной тётушки Лизель. И совершенно, идеально подходил к тому описанию, которое дал дрессировщик ветрокрылов о мужчине, улетевшем с Марисой. – Тэдорм, дорогуша, – бормотал Сид, обшаривая его робу в поисках интересного. – Ну и кто теперь «подохнет с копьем в голове», а? Кто у нас теперь «не заслужил такую женщину»? Кто «булимическое недоразумение»?.. В потайном кармане широкого рукава он нашел сокровище – аккуратно сложенное письмо. От своей бывшей жены. В письме Мариса в подробностях рассказывала, как она будет ублажать досточтимого Тэдорма, когда «наконец избавится от этого безмозглого козла» и когда Тэдорм преуспеет в поставленной перед ним задаче. Сид пробежал письмо глазами, намереваясь тут же выкинуть его, не тратить ни капли нервов на Марису. Но вместо этого вернулся к началу и прочел всё, от первого до последнего слова, несколько раз. Он читал и перечитывал до тех пор, пока виски не заболели, пока горлом не поднялась желчь, пока руки не начали дрожать. После этого он снял посох с перевязи, с его помощью запихал письмо в глотку трупа своего троюродного брата, сел на розовый снег и снова расплакался. Ветрокрыл глядел на него с интересом, вяло пожевывая удила. Наверное, ветрокрылу в наездники еще никогда не попадались такие истерички. ~*~ Сёстры дали мне чистую шерстяную робу из собственных запасов – простую, серую, без каких-либо вышивок, а к ней плотные шерстяные же чулки, отрез ткани вместо полотенца, кусок щелочного мыла, щетку и даже опасную бритву. И проводили в катакомбы под церквушкой. Там обнаружилось чудо: три дымящиеся купели с горячей водой. Каждая была прикрыта отдельной перегородкой, а рядом пристроили каменные скамейки, чтобы можно было положить вещи. – Под крепостью есть источники, – сказала младшая, улыбнувшись восторгу на моем лице. – Так что нам даже не нужно расходовать древесину, чтобы помыться. Здорово, правда? От воды слегка пахло серой, но какая разница? О горячей воде я мечтала к тому моменту еще отчаяннее, чем о горячей пище. И вот моя мечта сбылась. – Но сначала нам нужна помощь, – сказала другая сестра, постарше. «Конечно, что угодно!» – закричала я, забыв, что они меня не понимают. – Поможешь нам освятить воду? – она указала на ближайшую купель. Я энергично закивала, даже не задумываясь, зачем им это нужно. – Вот и прекрасно. Втроем, дай-то Свет, всё получится как надо. Они заставили меня снять шубу, шапку, рукавицы, положить их на скамью. Мы встали на колени у купели с трех сторон, помолились. Я, как могла, напитала воду Светом: это было не так уж трудно, учитывая то, как я была счастлива в это мгновение и благодарна всем, кто меня окружал. – Прекрасно, – повторила вторая сестра. – Только ты этой купелью не пользуйся, милая, ладно? Иди вот к тем, помойся, постирайся, и ни на что внимания не обращай. Я огляделась в поисках бельевой веревки, но ничего похожего не увидела. – В коридоре наверху есть гвоздики, повесишь там, – она потрепала меня по щеке. – А потом отведем тебя поесть. С этими словами обе сестры расплылись в самых добрых улыбках на свете. Давно я не была так счастлива. Постиранная одежда отмокала вместе со мной; я уже успела оттереть волосы и соскрести с себя почти всю грязь. И как раз, слегка высунув язык и выгнув шею, выскабливала щеткой ногти, когда на лестнице послышался шум: шарканье нескольких пар ног и что-то похожее на вой или рычание. Я бросила щетку на каменный пол и быстро погрузилась в воду по шею: мало ли, кто. Однако это были всё те же сестры. Они не смотрели в мою сторону, вообще не замечали, словно я была еще одной деталью обстановки. За сестрами следовал святой отец в робе, которая когда-то была белоснежной, а за ним – двое незнакомых мне солдат. Солдаты тащили… нечто. Это нечто было волосатым, всё в пятнах запекшейся крови и налипших кусках грязи. Оно воняло мертвечиной, отчаянно сопротивлялось и дергалось. Солдаты грязно ругались, представители духовенства же не издавали ни звука. Они скрылись за дальней перегородкой. Я подплыла ближе к краю, чтобы видеть, что происходит, но тщетно. – Макайте его целиком, мальчики, – сказала старшая сестра. Ее голос уже не был ни добрым, ни ласковым. Я вспомнила Виму. – Что, прямо так? – один из солдат, наверное. – Можете сначала над головой раскрутить, если вам так будет веселее, – шутка, а прозвучала так, что у меня кровь в жилах остыла. Послышался плеск воды, а за ним – отчаянный вопль и… шипение? Свет, да ведь так шипит вода, попадая на раскаленный металл. – Всё, идите. Солдаты, недолго думая, последовали совету (или приказу?). Один бросил взгляд на меня, поправил шапку и уж собрался расплыться в улыбке, как другой потащил его за предплечье, шипя: «Ты не хочешь это видеть». – Почему ж не хочу! – послышалось с лестницы затухающее негодование в перерывах между воплями существа в воде. – Там баба голая! – Ну что, господин мэр… – третий голос; вероятно, святой отец. – Нормально ты говорить не хотел, сам понимаешь, мне больше ничего не оставалось. – П-п-пусти-и-и-и-и-и! – взвизгнуло существо почти человеческим голосом. – Я пущу, всенепременнейше, только ты ответь сначала на мой вопрос. Я его тебе уже раз десять задал, и, как видишь, терпение у меня заканчивается. Я притаилась у края купели, погрузившись почти по самый рот и стараясь не издавать ни звука. Горячая вода показалась мне вдруг очень холодной и неприветливой. «…И ни на что внимания не обращай», – чудесный совет, да как бы ему последовать. – Ска-а-а-а-а-а-ард! – взвыло нечто и принялось исступленно сыпать незнакомыми мне именами и названиями – до тех пор, пока слова не перешли в еще один протяжный вопль: – Пусти-и-и-и-и-и-и-и! Раздались булькающие звуки, сестры вдруг засуетились: – Свет Всемогущий, да он просто на глазах разлагается! – Вытаскивай его! Громкое шипение, еще один «бульк», и всё затихло. – Поздно. – Но… достаточно ли этого? – старшая сестра. Молодая молчала. – Вполне. Уберем после. Время не ждет. Они ушли, и в купальне снова воцарилась тишина. Несколько мгновений я не шевелилась, держась за бортик и думая о том, что там, за перегородкой. Кто это был, кем он стал, как это случилось. До какой степени человеком он был к тому моменту, как святая вода сожгла его… Но я не боялась. Страха во мне не осталось, страх, порыкивая, уполз в ледяную пустыню. Я домылась, вытерлась, отжала мокрые вещи, оделась в чистое… Заглянула за перегородку… Вместо воды в купели осталось что-то, похожее на жидкие экскременты. Пахло соответственно. Как раз в этот момент в купальню спустились женщины из отряда Тристана. – Фу, – сказала Лайола. – Это что еще за срань вонючая? Я пожала плечами и указала им на дальний угол – мол, там чисто. Как я могла им объяснить, даже если бы имела физическую возможность сделать это? Лайоле, впрочем, было всё равно. – А ты ничего. Хорошенькая, когда чистая. Так что там насчет моего табачку, не передумала? Если передумаешь, обращайся. Я сначала замотала головой, потом кивнула, потом снова замотала головой. Наверное, выглядело это абсурдно, потому что женщины рассмеялись. Так могут смеяться лишь те, кто только что спасся от смерти. ~*~ Хоть стол был большим, места на всех за раз на нём бы не хватило, поэтому, поев, мы уступили места другим. Но в зале было тепло, и покидать его мне не хотелось, а в стульях недостатка не было. Несколько были выставлены полукругом у камина. Я села поближе к огню – достаточно близко, чтобы вспотеть, но недостаточно близко, чтобы сгореть… Тристан сел напротив меня. Пусть по крайней мере один из нас всё еще не мог поверить, что мы выбрались из этой передряги живыми и здоровыми, зато мы были чисты, праздны и сыты, и именно в этот момент все напасти казались далекими. Мы поймали этот момент и сдержанно улыбнулись друг другу. Наверное, моя улыбка была более широкой… раз эдак в десять. Он знал, что из-за шума в зале я вряд ли услышу всё, поэтому сопроводил свои слова жестовым языком. Делал он это всё так же медленно и тщательно, как при первой нашей встрече, но теперь, по крайней мере, пальцы у него гнулись лучше… – Что ты собираешься делать теперь? Отправишься в Даларан? Я кивнула. «Да. А ты предлагаешь мне вступить в ряды Седьмого Легиона?» Его улыбка на мгновение стала шире. Она совершенно преобразила его лицо. Однако очень быстро исчезла, и ответил Тристан без тени юмора: – Боюсь, что это невозможно. Не пойми меня неверно, твои навыки пригодятся в регулярной армии, если тебе хочется. Но ты слишком молода и неопытна для Седьмого Легиона. Я кивнула еще раз. Я ценила его прямоту и честность, потому что вызваны они были положительными намерениями. Мне также понравилось и то, что он не сказал «тебе не место в армии», обратил мое внимание на то, что я сама вольна принять решение. Обижаться не на что: в Седьмой Легион берут только самых выносливых и не привередливых, и если последнее еще с горем-пополам можно отнести ко мне, то выносливой я себя никогда не считала. Разве что до совсем недавнего времени… Однако превращать подобный образ жизни в постоянный мне, если честно, совсем не хотелось. «Я, разумеется, поеду в Даларан, как и собиралась. Мне больше по душе спокойная обстановка». – Когда? Идея остаться здесь с остальными на пару-тройку дней и хотя бы отогреться, если не нарастить немного мяса на костях, казалась до невозможности заманчивой. Но так нельзя: зазеваешься, и растеряешь абсолютно всю решимость. Я не раз производила в уме подсчеты, которые свидетельствовали, что я как раз могу успеть к рождению ребенка, если мне посчастливится добраться до Раиды в ближайшие три недели – максимум. И лучше мне успеть раньше, чтобы убедиться, что всё пройдет хорошо. Роды я принимала уже много раз, и уж в этом деле – хотелось бы верить – была хотя бы чуть выше среднего. Вима как-то заговаривала, что мне следует стать повитухой, но я в этом слышала только упрек в адрес собственной ущербности, несовершенства как целителя. Пусть так. Для своей лучшей подруги я буду лучшей повитухой на свете. «Как можно скорее». – Если обоз тронется на рассвете, ты поедешь с ними? Ответ дался мне тяжело, и я, только вздохнув, ответила: «Да». – Тебя ждет там кто-то кроме нее? – чтобы сказать «нее» Тристан сначала попытался произнести имя буквенными знаками, потом запутался и изобразил рожки. Я беззвучно засмеялась. Я ведь так и звала Раиду наедине – Рожки. «Нет, никто». – Если война закончится, и мы вернемся в Штормград, есть ли шанс, что я тебя там встречу? – задал он очередной вопрос. Я задумалась. А есть ли? Допустим, я приеду в Даларан. Допустим, даже найду работу – что теперь, после похода по ледяной пустыне и уроков выживания в глухом лесу, окруженном мертвецами, казалось мне исключительно плёвой задачей. Допустим, смогу приносить пользу обществу в тяжкий период нашей истории. Допустим даже, заработаю какие-то деньги. Если война закончится… И теперь, когда я сполна хлебнула севера, настоящего севера, оказавшегося ничуть не похожим на идиллический лес, на белую мягкую страну, изрезанную острыми углами фьордов и населенную добродушными клыкаррами, о которой мне рассказывали с вежливой аккуратностью; теперь, когда меня не связывает долг и служение… И если война закончится… Что, собственно, мешает вернуться домой? Нет, конечно, не к родителям, мне пора жить самостоятельно. Но в родной город, хотя бы на время, на год, на несколько? Да. Определенно такой шанс есть. «Есть. Почему ты спрашиваешь?» – Если война закончится, – медленно проговорил он. – Если мы оба вернемся домой. Я хотел бы попросить у твоих родителей твоей руки. Разумеется, если ты сама согласишься стать моей женой. Я даже не удивилась. Наверное, мне следовало впасть в шок, распахнуть глаза (это я, впрочем, сделала, но скорее по привычке), чтоб стали похожи на два блюдца, приоткрыть рот, потом приложить руку к сердцу, потом, может быть, густо покраснеть… Но у меня не осталось сил. Совсем, совсем не осталось сил носить маски. Впрочем, я все равно ляпнула, на случай, если он думает, что так должно отплачивать молодым целительницам за спасение своей жизни: «Ты ничем мне не обязан». – Как скажешь. Но спрашиваю совсем не поэтому. Я действительно хотел бы жениться на тебе. «Тогда да, – сказала я. – Почту за честь». Он старше меня, опытный, на него можно положиться. Я знаю, что он не пытается обогатиться за счет моей семьи, я знаю, кто был его отец. Восковое тело на столе, устланном цветами… – Как и я, – кивнул он. – Я знал, ты сразу поймешь, что это очень рациональное решение. Мы оба практичные люди, верные своему слову, верные принципу, чуждые лишних конфликтов. Плюс, что самое важное, он понимает язык жестов… «Ты уже был женат», – вспомнила я. Злое, красивое, заплаканное лицо… – Только помолвлен. «Она ушла от тебя», – это был не вопрос. Если б она умерла, Тристан носил бы кольцо. И не кривился так, когда я напомнила о ней. И вряд ли так скоро стал бы делать предложение другой, пусть даже не из любви, а практически по расчету. Он кивнул и на мгновение спрятал от меня взгляд, устремив его на огонь. «Почему?» Он слегка наклонил голову вбок и совершенно неожиданно для меня улыбнулся. – Сдается мне, ты знаешь, почему. Ты же умная. Мужчинам не свойственно со злостью и горечью вспоминать женщин, которые умерли. Только тех, кто покинул их ради другого мужчины… «Полюбила другого, расторгла помолвку?» – Да. «А ты не боишься, что я поступлю точно так же?» – Я не испытываю тебя или собственное доверие на прочность. И не пытаюсь следовать путем тех солдат, которые вытягивают из девиц обещания только ради того, чтобы знать, что их кто-то ждет. Но я должен был спросить. Значит, это возникло не из ниоткуда. Не из отчаянной попытки зацепиться хоть за что-то, хоть как-то отвлечься от войны. Он думал то же самое, что и я, хотя бы раз думал обо мне: какая она в нормальном мире, в нормальной жизни? И пришел к тому же выводу, что и я. «Хочу узнать». Эта мысль согрела меня быстрее огня. Я вгляделась в его суровое, но внушающее доверие и уверенность, лицо, и подумала, что однажды смогу полюбить этого человека. Возможно, мы уже немного полюбили друг друга – так, как любят те, кто спасли друг другу жизнь. – Знаешь, пожалуй, если я не погибну в ближайший месяц, – сказал он мне без тени улыбки, – я найду тебя в Даларане. «Договорились». – И разреши отправить с тобой хотя бы одного человека. Путь неблизкий и очень опасный. «Разве ты можешь это сделать?» – Технически не могу. Но Чилдресс не может оставить своего сына здесь, и мальчику нужно сопровождение. Видишь ли, сын сбежал из дома, похитив кое-какие ценности у своей матери, чтобы добраться до отца. Я горько вздохнула. Ничего менее глупого я и не ожидала. Донован выжил до сих пор не иначе как чудом. – Было принято решение отправить его сына в Даларан пока суд да дело, его устроят в казармах, будет помогать на конюшне, например. Меня попросили выделить человека, раз уж я привел мальчика. Я пока не решил, кто будет сопровождать его. «Лайола, – улыбнулась я. – Давай ты решишь, что его – то есть, нас с ним, – будет сопровождать Лайола». – Договорились. Хотя ей это не понравится. Да-да. Она так и не прекратила называть Донни «шлюхин сын». Но, сдается мне, она просто не хотела показывать, что почти сразу прикипела к мальчику. Сама Лайола в это время доедала свой ужин за общим столом. Тристан встал и направился к ней; наклонился, чтобы зашептать ей на ухо. В ответ Лайола предсказуемо ударила кулаком по столу и скривилась, но Тристан указал на меня и сказал еще что-то. Лицо Лайолы смягчилось. «А, ну тогда ладно», – с трудом прочла я по ее губам. Тристан вернулся ко мне. Я поднялась. – Мне пора идти. На случай, если я не увижу тебя до отъезда… – он наклонился и поцеловал меня трижды: в каждую щеку и в лоб. Его борода приятно щекотала кожу. Теперь, когда он отмылся от грязи и пота, снял с себя засаленные тряпки и металлические доспехи, я ощущала чистый запах его тела. И этот запах мне нравился. Он напоминал о доме. Тристан оказался прав, больше в ту ночь мы не увиделись: колонна солдат выдвинулась из крепости на рассвете, как Тристан и предсказывал, а мы с Кригом, Лайолой, копьем Лайолы, Донни и протяжными завываниями Донни шли в ее конце.