Говори

Первый заказчик явился уже на следующий день. Сначала постучали в дверь тихонечко и вежливо, пользуясь дверным молотком в форме головы зубастого волчары. После того как Сид закатил глаза, поднял голову с диванной подушки, подождал несколько секунд и заорал: «Клетус, открой!», постучали настойчивее. – Клетус, ты глухой? В дверь стучат! – Сид сделал еще один глоток из бутылки с вином (зачем ждать до ужина, если можно пить за завтраком или вместо завтрака – все равно теперь никому нет дела и никто не отчитает) сел и оправил съехавший с плеча халат. Тут он вспомнил, что Клетус полчаса назад отправился на рынок. – Уходите… – промямлил Сид и снова приложился к бутылке. На этот раз постучали уже не молоточком, а, кажется, тростью или палкой. А может, железным сапогом. – Валите к демонам! – возопил он в направлении коридора. Не ушли. Они стучали и стучали, точно зная теперь, что внутри кто-то есть, а значит, рано или поздно у этого кого-то лопнет терпение и он пойдет открывать. Лопнуло, пошел. Для этого пришлось со стоном вставать, запахивать халат, надетый на голое тело, нашаривать завязки, а потом – комнатные туфли (бесполезно, убежали под диван, по собственной воле, наверное), плестись босиком по холодному каменному полу. На пороге стоял незнакомый Сиду соплеменник, запыхавшийся, раскрасневшийся, разодетый как тропический попугай и зачем-то с сакбутом в правой руке. Очевидно, этим самым сакбутом он в дверь и молотил. Его имени Сид не знал, однако пришелец обратился к нему без лишних предисловий: – Магистр Эрона! Какое счастье! Что вы дома! Очень срочно! Плачу тройную цену! Свадьба уже вечером! Умоляю! – и так далее. Торт. Им всегда нужны торты. Лишенные какой-либо питательности и смысла, украшенные иллюзорными розочками на несуществующем белом креме над эфемерным бисквитом. Интересно, каким будет брак, заключенный на фоне такого вот насквозь лживого и мнимого, многоярусного ничто?.. Наверняка муж будет вести себя как тряпка, жена, которая обязательно окажется фригидной злобной коровой, станет его избивать и калечить, и очень скоро, очень, очень скоро, перед Его Одноглазостью рано утром, сразу после того, как генерал Следопытов закончит заплетать ему косичку, положат очередной пергамент, на котором будет написано… Написано… – Демоны бы все это побрали! – заорал Сид мимо гостя, и отзвук его голоса устремился на девственно чистую, крытую отполированными булыжниками, улочку. Улочка была пуста, если не считать маленького мальчика в шерстяной балаклаве с прорезями для ушей, который как раз ехал мимо крыльца верхом на гигантском медведе. – Элун’Адоре, господин! – радостно закричал ему мальчик. Сид поморщился и протер глаза. Он что-то собирался осуществить вчера, срочно и безотлагательно, когда покинул таверну. Что-то колотило в висок – сильнее, чем головная боль сейчас, что-то требовало решения, действий, немедленно. Однако когда Сид расстался с Шанкой, отправившимся по своим таинственным делам, пришел домой и, взяв из погреба первую бутылку вина (урожай 601-го года по Королевскому календарю, рыночная цена – страшно и подумать; довоенное и из виноградников под Андоралом), погрузился в ванную, все мысли утонули, захлебнулись в омерзительной, липкой и тягучей тоске. До ночи он сидел в ванной и ревел, как маленький мальчик. Сколько раз, в скольких вариациях он воображал свою встречу с Марисой в те дни, когда торчал в Шанкиной избе посреди леса и оборонялся от бесконечных толп мертвецов. Долгие разговоры, что полнились бы гордостью и достоинством, да с высоко задранным подбородком; концентрично разлетающиеся в разные стороны заклинания и ножи, ярость и пафос, страшная месть, красивые, почти великие, слова, Мариса на полу, Мариса хватается за грудь, Мариса истекает кровью; или же – Мариса, похожая не на Марису, а, скорее, на испуганную девицу, рассказывает ему сложную и страшную тайну, которая всё объясняет, Мариса рыдает и просит прощения… Но ни одна из вариаций этой нелепой фантазии не подготовила его к реальности: здравствуй и прощай. Ни к унижению, ни к пустоте, которая образовалась внутри, когда стало понятно, что его жена, единственная, по сути, женщина в его жизни после матери и помимо матери, первая красавица в городе, которой завидовали и которую боялись, злая, ядовитая, самовлюбленная, отвратительная тварь, изо всех сил превращавшая его жизнь в одну непрерывную нервотрепку, больше не вернется к нему. Он должен был быть счастлив. Плясать, петь, радостно выколдовывать детям на улицах гигантские леденцы на палочке и пирожки с яблоками, трахать шлюх или молоденьких румяных студенток, пить в большой компании, выкрикивая тосты, прославляя Избавление и щедро угощая вином толпу незнакомцев. Вместо этого он пил один. Пил, и плакал, и жалел себя. Потому что она приняла решение, а он подчинился. Потому что у нее в результате хватило сил, а он остался тряпкой. И наплевать, кто кого любил или не любил, кто кого колошматил подручными предметами и обзывал сложносочиненными ругательствами. В конце концов, оказывается, важно лишь то, что один свободен, а другой – брошен. Сид не смог заставить себя лечь в постель или даже дойти до неё, заснул на кожаном диване в гостиной – голый, пьяный, заплаканный; а проснувшись, смахнул на пол плед, которым его ночью прикрыл всеблагой Клетус, встал, избавил организм от вчерашнего алкоголя, лег обратно и продолжил пить. – Милорд? Прошу вас! – гость, кажется, уходить не собирался, да и намеков не понимал. Откуда он только взялся? Откуда знает, что «Кулинар» в городе? Стоило Сиду возникнуть в любом поселении, как к нему тут же выстраивались толпы просителей. Кто-то хотел молочного поросенка с яблоком в мёртвой пасти, кто-то – жареную рыбину размером со столешницу, кто-то – пирог с угрями. И торты. Постоянно эти треклятые торты. На службе при дворе Сиду не давали спать и отлучаться надолго, даже домой; в любое время дня и ночи аристократы, блюдущие фигуру, но не желавшие ограничивать себя в самом простом удовольствии на свете, пусть и иллюзорном, терзали его своими безумными запросами. Оказавшись так далеко от них, сбежав посреди суматохи войны, он чувствовал мрачное удовлетворение от того, сколько этих расфуфыренных, избалованных идиотов будут довольствоваться теперь своим старым добрым методом «два пальца в рот» после еды. До тех пор, пока чудом не отыщут нового мага с таким же кошмарным, бессмысленным и уникальным талантом… Или пока их всех не сожрут ходячие мертвецы, потому что мертвецы тоже очень любят вкусно покушать. Наверное, этот попугай встретил Клетуса на рынке, оттуда и узнал... Откуда же ещё. Сид на несколько мгновений прикрыл глаза. Гул в голове то усиливался, то ослабевал, к горлу подкатывала тошнота. Он сглотнул желчь и, с трудом надев одну из своих фирменных улыбок, не затрагивавших глаза, сказал: – Проходите. Идя по коридору, незваный гость лопотал за его спиной: – Если можно, шоколадный, в три яруса, диаметр нижнего – десять дюймов, если можно, но главное – шоколадный, с шоколадным бисквитом и шоколадным кремом. Украшения – на ваше усмотрение, главное, чтобы шоколадный… Прошу… Если можно… Сид жестом пригласил «попугая» присесть в гостиной, ему было абсолютно наплевать на беспорядок, разбитую бутылку у дивана, скомканный плед на полу, на себя, на других, на торты и свадьбы… Не приглашать гостя на кухню, как выяснилось чуть позже, было правильным решением: через несколько минут, сидя за кухонным столом, прямо перед блюдом, приберегаемым для таких случаев, Сид открыл глаза, опустил руки и беспомощно уставился на то, что у него получилось... Перед ним высилась здоровенная и дымящаяся гора вонючего свиного дерьма. ~*~ – На первый взгляд обстановка без особых изменений, – рассказывала Лайола между ложками бобовой похлебки. – Мертвяков не меньше. Жмутся под стенами и воют. Весь ров забит трупами. Которые горят, а которые и не дымят уже… Я пыталась подать сигнал, но безуспешно. В бойницах – никого… Хвала Свету, крепость стоит как стояла. – Если бы им надо было, чтобы крепость пала, она бы уже давно пала, – рассудил Тристан. – Нет, им нужно что-то другое. Расположение этого зиккурата – не случайное совпадение. – Еще кое-что. Из хороших новостей. Я видела, им подогнали грифонов. Теперь ребята точно с голоду не помрут, и за нами прилетят. – Свет… – выдохнул Тристан и я увидела, как его лицо медленно перекашивает гримаса страдания. Он не выглядел таким даже тогда, когда умирал от инфекции, даже когда я разрезала ему руку… Лайола тоже заметила. – Что, капитан? В чем дело? – Грифоны были белыми? Я поняла быстрее нее, я бы закричала, если могла. – Да, – медленно ответила Лайола и тут ее глаза распахнулись: – Вот черт! – На белых провизию не доставляют, они слишком умные для таких задач, их используют только для… «Эвакуации», – выдохнула я. – Эвакуации, – закончил он. – Легион отступает. Они сдают крепость. – Блядь! – Лайола сплюнула. – Но они же точно за нами прилетят, не могут же они подумать… Мы ведь разжигали костры, мы посылали сигналы… Вот же чертово… – она отбросила миску на снег и закрыла лицо руками. – Нет, нет, так не пойдет, не пойдет! – последнее слово она не сказала, а прокричала. Наверное, еще несколько недель назад самообладание было бессменным спутником и ее, и остальных. Люди, склонные впадать в истерику, не смогли бы попасть в Седьмой Легион, а, чудом попав, долго бы не протянули. Твердая решимость, власть над эмоциями – все это у них, конечно, было… Раньше. Но предположения об эвакуации беспочвенны, это же невозможно, сколько раз я слышала про «армия Штормграда своих не бросает». Что могло побудить Легион оставить крепость, если враги не сумели ее взять? «Что вы будете делать? Ты собираешься рассказать остальным?» Тристан молча и едва заметно покачал головой. Лайола, хоть и не заметила этого короткого обмена, сказала, как будто услышала его: – Я должна сказать остальным. Я пойду разыщу Соршу. – Нет, – повторил Тристан вслух, и в его голосе снова послышалась железная воля. – Ты этого не сделаешь. – Капитан… – Нет, – повторил он чуть громче. За нашими спинами, в обледеневших кустах, за низкой поленницей, послышался шорох; между деревьев промелькнула маленькая и быстрая тень. С тех пор, как Лайола отправила его восвояси, Донни всё время прятался поблизости: то ли замышлял месть, то ли надеялся, что она передумает и в следующую разведку возьмет его с собой… Лайола коротко и нервно рассмеялась. – Не я, так он. Тристан вскочил, бросился в сторону деревьев и скрылся за ними. Доспехи на плечах и меч за спиной он носил на себе так легко, как я ношу сарафаны летом. Через несколько мгновений послышался треск веток, за ним – вскрик, и Донни приволокли обратно к костру за ухо. – Пожалуйста пожалуйста капитан сир пожалуйста, – лепетал он на одном дыхании. – Я не скажу только отпустите больно же отпустите больно ну пожалуйста. Если его уши все еще чувствовали что-то, а тем паче боль, Донован был самым нечувствительным к холоду существом в округе. Если не считать мертвецов. Я подняла голову и перевела взгляд на Тристана. Вопреки плачевной, почти отчаянной, ситуации, я вдруг подумала абсурдное: интересно, как он выглядит без этих доспехов, без щетины, уже начавшей превращаться в бороду и покрываться инеем, без маски сурового полководца? Преображается ли его лицо, когда он улыбается? Интересно, о чем он говорит, чем он живет, когда нет войны? Наверное, узнать это не удастся никому: война для Седьмого Легиона не прекращается никогда. Он отпустил ухо Донни и положил руку ему на плечо. – Посидишь пока здесь, со своей леди, – и кивнул в мою сторону. – Будешь держать рот на замке, пока я не прикажу тебе его открыть. «Я не леди, капитан, – хотелось сказать мне. – Я дочь пекаря, не умевшая читать и писать до двенадцати лет. Я жалкое подобие целителя. И будущая жертва мороза и обед мертвецов, как и ты. Как и он…» – Да, капитан сир, – пискнул Донни. Тристан бросил еще один взгляд на меня и на мгновение разомкнул губы, словно хотел что-то произнести; однако он ушел безо всяких объяснений. – Ну что-о-о, шлюхин сын... – абсолютно беззлобно протянула Лайола. – Есть хочешь? Донован сжал кулаки и разрыдался. ~*~ Сид никогда раньше не имел дело с полным фиаско. Мелкие неудачи – сколько угодно. Они были досадными и обидными, как пощечины, однако эффект от них, как и от пощечин, оставался нулевым. Но абсолютная неудача до сих пор обходила его стороной. Ему всю жизнь везло. У него всегда всё было хорошо. Благодаря удаче, уму (весьма незаурядному! практически уникальному, как и его талант!), а также связям, он пережил не одну войну, его не коснулись лишения, голод всех разновидностей, страдания – ничего из того, что мучило его народ. Разве что мигрени… И вот – на тебе. Вместо легкой бабской пощечины жизнь преподнесла ему мощный удар в пах. Гость, выдворенный под десятью предлогами, ни в один из которых он не поверил, непременно разнесет «благую» весть по городу, оглушительно трубя в свой сакбут: «Люди, ваш любимый кудесник лишился своей волшебной силы!» И всё, больше никакого богатства, уважения, всеобщей любви. Никаких приглашений на вечеринки и свадьбы, никакого… Ох, Свет, да и чёрт с ними. В самом деле. Шанка пришел после третьей бутылки. Гул в голове уже успел перерасти в ласковую песню, в невыносимую боль, и обратно в тупой височный стук. – Где ты был? И где ночевал?! – Хочу поесть, – сообщил Шанка, проигнорировав вопросы. Клетус, который к тому времени уже успел вернуться, помыть пол в ванной, убрать разбитое стекло, приготовить ужин и запустить волшебную метлу бродить по коридорам, поспешил подать ему миску тушеных с луком грибов и свежий хлеб. Сид от нечего делать сидел за столом вместе с Шанкой и, игнорируя тарелку жареной рыбы, отхлёбывал из бутылки – до тех пор, пока Шанка не выбил эту бутылку из его руки одним молниеносным движением, совершенно не меняясь в лице. Да умеют ли таурены вообще «меняться в лице»?.. Бутылка со звоном разбилась, осколки полетели в разные стороны, остатки вина скорбно разлились по полу, метла прискакала из коридора, как ребенок на шум балагана... – Хоть знаешь, сколько оно стоит, а?! – заорал Сид, схватившись за руку. – Ты мне, кажется, запястье сломал… – Ты омерзителен, – сказал Шанка, собирая подливу куском хлеба. – Ешь. «Да, мамочка». – Я не хочу. – Ешь! – рявкнул Шанка, и массивное золотое кольцо между его ноздрей сердито подскочило. – Клетус, иди сюда. Бесшумный слуга скользнул к столу, пока Сид послушно жевал казавшуюся безвкусной рыбу. – Завари ему вот это, – Шанка запустил лапищу в один из поясных мешочков и ссыпал Клетусу на ладонь какую-то сушёную траву. – Где ты был? – переспросил Сид, не особо надеясь на ответ и в этот раз, но, по крайней мере, рассчитывая с горем пополам переменить тему. – Я следил за твоей женой. – Бывшей женой. – Как угодно. Я выполнял твою работу. – С какой стати слежка за Марисой должна быть моей работой? Я тебе, что – охваченный жаждой мести придурок какой-то? Шанка на это ничего не сказал, но в его взгляде ясно читалось: «Нет, ты обычный придурок». – Она знает, кто тебя вылечил. Нужно узнать, откуда, и зачем ей нужна эта женщина. «Девочка, не женщина, – мысленно поправил его Сид. – Маленькая девочка, с большими, широко распахнутыми глазами, грязными, спутанными прядями тёмных волос, заветренной кожей; добрая девочка, похожая на кочан капусты в своих многочисленных слоях одежды. Просто хрупкая маленькая девочка… С золотыми руками…» И тут он вспомнил, что именно собирался сделать вчера, после того, как подписал этот треклятый пергамент. Нанять кого-то следить за Марисой, выяснить, что она знает, зачем ей всё это было, что она собирается делать и… Но жалость к себе потопила всё разумное. Шанка действительно пошёл выполнять его работу. – Как ты за ней следил, если ты такой большой? – усмехнулся Сид. И если она тебя прекрасно знает… Она даже запах твой знает. – Я нанял мальчика. – Мальчик случайно был не верхом на медведе? И еще один взгляд из разряда «ты придурок». Клетус поставил перед Сидом дымящуюся кружку с травяным чаем, Сид аккуратно отхлебнул раз, другой. У чая был приятный вкус и успокаивающий аромат. Раньше он такого не пил… Весьма неплохо. И скворчонок в виске как будто сразу утих. – Ты должен мне две серебряные монеты. То, что я заплатил ему. – Я думал, шаманов не интересуют деньги. – Не интересуют. Я куплю еще морозника, чтобы ты пил его каждое утро. – Зачем мне морозник? – Сид сделал еще один глоток. – Чтобы вытравить из твоего тела яд. Твой красный яд из погреба. «Кто вытравит яд и горечь из моей души?» – с печальной улыбкой подумал Сид, но вслух не сказал. Шанка ненавидит драму. – Ты омерзителен, – повторил старый шаман и ударил хвостом по полу, чтобы подчеркнуть, как серьезно настроен. – Так что же тебе передал этот серебряный мальчик? «Давай же, Мариса, не разочаруй меня, ударь побольнее…» – Твоя жена покинула город вместе с еще одним син’дорай. Не разочаровала. Подумать только, времени прошло всего ничего, а она уже с другим мужчиной. Интересно, может быть, это началось еще в Луносвете? Сколько раз он оставлял ее одну дома… Сколько у неё было возможностей приводить других мужчин… И не Клетус, не эта ее конопатая горничная… Они бы никогда ничего не сказали. Им же платили за то, чтоб не болтали лишнего. Теперь ему с новой силой захотелось её найти. Но не с целью докопаться до правды, а чтобы в этот раз сделать всё как надо. Например, убить эту лживую суку. Или хотя бы покалечить. Он ждал, что Шанка расскажет, как выглядел мужчина, как его звали, был ли он красивым, хорошо одетым, был ли он магом… Демоны бы побрали их всех, всех, абсолютно всех. Шанка бы не рассказал, даже зная всё это. Для него подобные вещи не представляют интереса. – Около часа назад. Дрессировщик сказал, они наняли двух ветрокрылов до Седых Холмов. Это значит, они не знают, что женщины там больше нет, – закончил Шанка и добавил, не меняя тона: – Одевайся и собирай вещи. Сид открыл рот и снова закрыл. Как рыба, выброшенная на берег. Хотя почему же – как?.. Он и есть рыба. Чуточку живее чем та, что у него на тарелке. Самую малость. – Быстрее. – Но я только приехал! Шанка поднял и опустил плечи – вздохнул; потом встал, сгрёб его и за халат потащил в спальню. Вещи, прибывшие отдельно от хозяина, уже лежали, аккуратно разложенные, по шкафам – как обычно, об этом позаботился Клетус. Он даже пытался починить голубую шелковую рубашку – безуспешно, увы. И уже получил разрешение выкинуть её. Чего, конечно, не сделал в силу своей хронической и вроде как тайной бережливости. – Одевайся. Надо ехать. – Ты с ума сошел? Куда мне ехать? – За этой женщиной. Найдешь ее, привезешь сюда и допросишь. С пристрастием, если понадобится. Они могут быть в сговоре. Сговор с Альянсом – смертная казнь. Ты не хочешь, чтобы тебя посчитали пособником. – В каком сговоре?! – заорал Сид, драматично раскинув руки. – Каким пособником?! О чём речь? Что вообще происходит?! Когда же меня все оставят в покое?! – Одевайся, – в третий раз велел Шанка, как обычно не реагируя на истерику. Выходить из комнаты он и не подумал: сложил лапищи на необъятной груди и, возвышаясь над Сидом горой, встал в ожидании. Сид, бурча под нос и раскидывая вещи в разные стороны, подчинился. Проклятая Мариса, проклятый Шанка, проклятая жизнь, проклятое вино… – Я встретил Ортака в городе, – отравленному, сердитому сознанию Сида понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить, что Ортак – это тот орочий капитан, на стоянке которого они делали двухдневную остановку и меняли ветрокрылов по пути в Даларан. – Его ранили в Погосте. Но остальные коркроны и почти все люди из той крепости идут на Ангратар. – Не полечу я в Ангратар! – Она не в Ангратаре. Она всё ещё в том лесу, куда ты её отправил. С солдатами, которых считают погибшими. Они ждут помощь, которая не придет. По ним уже справили панихиду. – Откуда ты знаешь? – Я спустился вниз и провел ритуал. Ну да, этот его хвалёный ритуал целования земли лбом, ритуал расставления палок по кругу, ритуал яростного стука копытами и оглушительных воплей басом против ветра. О, Мать-Земля, поведай мне, почему я такое чмо и почему у меня вымя не растет!.. – Мог бы и мальчика не нанимать. Раз уж ты и так всё можешь выяснить. Шанка фыркнул и промолчал. И на это Сид тоже знал ответ: нельзя обращаться к «силам элементов», чтобы разрешать проблемы и получать ответы на вопросы, которые можно легко разрешить и получить своими силами. Он наконец оделся, набил сумку едой (сушёные фрукты, сушёная рыба, сухари), распихал деньги по потайным карманам шубы… – Ты полетишь один. Он даже не стал возмущаться и кричать в этот раз: бесполезно. Бесполезно и спрашивать, отправился ли Шанка в какие-нибудь бараки и сообщил ли временным союзникам в войне против Короля-Лича, что один их отряд вовсе не погиб, а жив и ждет подмоги. Разумеется, не отправился и не сообщил. Он ненавидит людей, причем независимо от обстоятельств. – Всё приходится делать мне, – пробурчал Сид, обращаясь скорее к пространству, чем к Шанке, и громко добавил: – И я не могу поверить, что я это делаю! В дверях образовался Клетус. – Что прикажете приготовить на зав… – начал он, тут же запнулся и, попытавшись скрыть удивление, вопросил: – Когда вас ждать домой? – Когда у Шанки вымя вырастет. Он ведь только что сбежал от войны. Только что… И теперь приходится возвращаться обратно. Лучше бы он, оправдывая идиотские представления чужаков о своем народе, предпочитал исключительно мужчин, а женщин чурался. Потому что все, все беды в его жизни – из-за женщин. И так, разумеется, будет всегда.