Сага о Воронцовых - ХХ век

      У Веры уже давно в гимназии образовалась своя девичья компания. Они уже прошли все этапы: и уверения в дружбе, и драки, и секреты, и вражду, и примирения. А тут здрасьте-пожалуйста — уходить из класса в какой-то непонятный институт! А там новые девчонки, новые порядки!       Нет, Вера не боялась перемен и новых знакомств. Экзамены в институт сдала хорошо. Ей показалось, что требования в институте меньше, чем у них в гимназии. Наверное, так оно и было. Но подростковые отношения, определение своего места в компании — всё это важно. Надо быть своей. Кто не свой — тот чужой. Новенький — всегда чужой!       Веру приняли в третий класс, а Динку — в седьмой, самый младший.       Классная дама фройляйн Воробьёвская, с белой и пушистой, как шарик, головой, привела Веру в дортуар, выдала форму.       – Глядите, новенькая! Новенькая! — всполошились девочки. Некоторые даже показывали на неё пальцем.       Какая-то институтка подошла сзади и попыталась дёрнуть за тёмную блестящую тяжёлую косу.       – Тихо! — закричала Вера, выдёргивая из руки одноклассницы косу и перекидывая её наперёд. — Вы тут не думайте, что старенькие — значит, больше прав имеете! А если кто-нибудь ко мне сунется, та получит по лбу.       Зелёные глазки её блестели, щёки раскраснелись.       Девочки опешили. Они были уже довольно взрослые: всем было по четырнадцать. Драться в этом возрасте уже считалось несолидно. Раздался шёпот:       – Ну её, она сумасшедшая!.. Ты что-о… Хуже: она дочка новой начальницы!..       – Начальницы? Софьи Ивановны?       – Да-а… Мадам Воронцовой!       – Слышь, ты, дочка начальницы! Будешь нам приносить диктанты заранее! И контрольные по арифметике!       Обладательница смелого голоса, как пить дать, была мовешкой с последней парты. Широкое лицо с чуть раскосыми глазами и носом картошкой не отличалось интеллигентностью. И как таких принимают в институт?       Вера возмутилась:       – Я вам не служанка, чтобы задания носить! Может, вам их ещё и делать?       Другая девочка, чёрненькая и плотненькая, сказала с вызовом, блестя чёрненькими глазками:       – И не вздумай кляузничать! Не дай бог тебе рассказать маменьке, что у нас тут происходит!       Вера чуть не задохнулась от предположения, что она может кляузничать матери.       – Я графиня Воронцова! — Её лицо сделалось надменным.       Тут караулившая у двери девочка закричала:       - Attention, медамочки! Воробьёвская идёт!       Одноклассницы тут же разошлись к своим кроватям с деланным равнодушием. «Косиха» бросила на новенькую предупреждающий взгляд, но Вере это было не нужно. Она пошла к своей тумбочке, гордо подняв голову.       Фройляйн зашла в дортуар, не заметила ничего предосудительного и скомандовала строиться на ужин.       В столовой девочки бросали на Веру одобрительные взгляды: не наябедничала, браво! Но Вера продолжала покрывать всех презрением, смотря поверх голов и никого не замечая. Это была её месть маменьке за то, что отдала в институт.       Софья не вызывала Веру в свой кабинет, а приходила поговорить в красном фойе, на виду у всех педагогов и девочек. Дома Софья всегда беседовала с детьми перед сном. Уединяться со своим ребёнком она считала неприличным, чтобы не подумали, что Вера наушничает. Но говорить по душам при всех тоже было неудобно. Вера вздыхала: теперь не придётся шушукаться с мамой. Ну, погоди, мамочка!       И точно: на все попытки матери узнать, как дела у Веры, дочь теперь отмалчивалась или грубила. «Отстань со своими тупыми вопросами!»       Мать не знала, как реагировать. Она не привыкла за свою жизнь к такому грубому обращению.       Вере было сложно привыкать к институтским порядкам, которые были усвоены её одноклассницами уже три-четыре года назад. Она, хотя и читала с пяти лет, в институте резко расхотела учиться. Бывает, что подросткам надоедает учиться. Зато она быстро росла. За три месяца выросла на четыре с половиной вершка* (* 20 см). Девочка не любила подчиняться, она привыкла командовать. Но, наверное, Софья Ивановна правильно рассудила, отдав Верунчика в институт. Надо научиться подчиняться. Потом в жизни будет легче!       Мать её понимала, жалела, хотела приласкать, а Вера только отталкивала её.       Классные дамы с первого дня начали плакать от Веры Воронцовой.       Она делала всё наоборот. Скажут ложиться спать — она начинает приседать в дортуаре, а то ещё выбегает в коридор и делает зарядку там. Скажут утром вставать и умываться — Вера плотно заворачивается в одеяло. Если её лишают сладкого, она говорит: «Ну и подумаешь!» Учителя вынуждены были ставить нули, потому что она не желала отвечать.       – Придётся отвести вас, м-ль Воронцова, к начальнице!       – Подумаешь!       Мадам Проскурина сказала классным дамам, что к начальнице эту девочку водить не стоит. Инспектриса сама обещала поговорить с грубиянкой.       Зайдя в кабинет к Эмме, Вера нарочно не сделала книксен.       – Мeine Liebe! — сказала Штольц. — Ви что это себе посфоляете? Ви желаетэ быть исключённой из института?!       – Да! — ответила девочка.       Ей почему-то раньше такая чудесная мысль не приходила в голову. Она даже обрадовалась.       Фройляйн Штольц поняла, что надо давать задний ход.       – М-lle Воронцова! Во-первых, при встрече с педагогом надо сделать книксен! Во-вторых, Вы знаете, что Ваша матушка не сможет забрать Вас из института! Поэтому придётся ближайшие три года провести тут, в классах и дортуарах!       Вера стояла с независимым видом, подняв подбородок. Штольц подумала по-немецки: «Похожи с Софьюшкой (Soferl), как две горошины в стручке!»       – Присядьте! Вера! — Это было особое проявление личного отношения к институткам у мадам Проскуриной — назвать девочку по имени. — Дафайтэ не будем ссориться! Вы четырнадцать лет знаете свою мамочку, а я её знаю… Даже и не сосчитать, сколь давно я знаю мадмуазель Горчакову… то есть мадам Воронцову.       Для Веры это была почти мистика. Как это – её, Верочки, ещё не было, мать не была знакома с папенькой, а эта старуха уже её знала!       – Мама заберёт меня из института! А если она — начальница, то она не может повлиять на моё поведение!       – Ошибаетесь, М-lle Воронцова! Мы отвечаем за каждую девочку, и каждая дойдёт до выпуска, хорошо усвоив правила поведения и учебный материал! И не таких обтёсывали!       Но, видно, мадам Проскурина уже стала стара. Вера продолжала грубить и нарушать распорядок. Девочки из третьего класса видели такое поведение одноклассницы и, поскольку они были не очень воспитанные и культурные, пытались подражать, считая, что и им в компании дочки начальницы всё сойдёт с рук.       Однажды Вера подралась с одноклассницами, кидалась подушками, подушки распоролись, и посыпались на пол и на кровати пух и перья.       А в классе была девочка, Тося Черкашина, которая страдала астмой. Зайдя в дортуар, где летали пух и перья, она начала задыхаться, схватилась за горло, покраснела, не могла дышать. Девочки переполошились, видя, как Тося упала на пол. Хорошо, что классная дама быстро увидела, вызвала доктора, и Тосю отнесли в лазарет. Вера стояла столбом, прекрасно понимая, что одноклассница пострадала из-за неё.       Когда фройляйн Воробьёвская вернулась, она спросила, кто был виноват в драке. Вера сказала, что она виновата. Классная дама доложила начальнице.       Софья Ивановна была вынуждена устроить классное собрание. Она вызвала Веру к доске. Девочка встала, независимо задрав подбородок. Глаза смотрели нагло и самоуверенно. «Всё равно вы со мной ничего не сделаете!» Софья сама чуть не плакала.       – Мадмуазель Воронцова! — сказала она. — Вы знаете, что полагается за такой поступок?       Верино лицо как закаменело. На нём застыла неестественная улыбка. Одноклассницы смотрели на мадам Воронцову и её дочь кто как. Одни сочувствовали: они любили Софью Ивановну, которую знали не первый год как человека беспредельной справедливости, прекрасного педагога, добрую женщину. Другие злорадствовали: дочери начальницы Воронцовой сейчас попадёт, отыграется ей её поведение, её заносчивость и самоуверенность.       Вера ответила громко и вызывающе:       – Да, мадам!       Она с первого дня знала, что нельзя мать в институте звать мамочкой. Софья сказала:       – С этого дня, мадмуазель, неделю будете стоять на уроках и в столовой. Фартук и пелерину отдайте классной даме!       Девочки на местах онемели. Это был высший позор! Они не ожидали, что Софья Ивановна решится применить его к своей дочери.       – И за поведение вам, мадмуазель… Воронцова, — свою фамилию Софья произнесла дрогнувшим голосом, но закончила твёрдо и звонко, — на этой неделе поставят нули!       – Всё равно, если захочет, шифр ей достанется! — раздался шёпот с задней парты.       Софья поняла, что сейчас замечание мовешке Коломейцевой делать не время: можно разреветься от досады. Она только взглянула строго на нарушительницу, быстро развернулась и вышла из класса.       Классная дама с облегчением сказала:       – Мадмуазель Воронцова, садитесь на место!       Девочки на это сразу отреагировали:       – Мадам сказала, что она неделю будет стоять!       Синявка обвела класс глазами:       – Кто-то хочет присоединиться к м-ль Воронцовой? Можете уже сейчас снимать фартуки!       Её твёрдый тон успокоил бунтарщиц. Сердобольные жалели Веру, а ей было всё нипочём. Постоять — можно и постоять! В фартуке, без фартука — да какая разница! Белый фартук быстро пачкался, и за это её ругали. Вообще, в институте ругань её сопровождала постоянно. Маменьке надо было её забрать к себе в институт — пусть она и решает, что с ней делать! А Вера всё равно будет бороться, чтобы вышло по её, а не как взрослые хотят!       Наступила ночь, все улеглись, и у Веры не было уже сил сопротивляться. Она тоже легла в кровать. Девочка была перевозбуждена, поэтому сон улетучился. Она перебирала в памяти события этого дня и снова расстраивалась. Вере было сложно понять, что маме ещё тяжелее. Но она не плакала. Вера давно уже не плакала.       Её одноклассницы, если бы Вера Воронцова захотела, с удовольствием стали бы с ней дружить. Она была девочка интеллигентная, начитанная, умная. Вера любила командовать и всегда бы нашла себе целую «свиту» почитательниц, которые слушались бы её и подхватывали все её выдумки.       Но пока её ум был всецело занят неприятностями, связанными с появлением её в новом учебном заведении. Верочка всеми силами сопротивлялась идее подружить её с институтом благородных девиц.