Ружье на стене

— Пять лет назад какие-то сволочи напали на мою сестру. Порезали ее... В общем, она в живых не осталась. Ей тогда всего двадцать было. Тогда я понял, что хочу защищать других, в память о Машке.

Душа компании. Неизлечимый оптимист. Клоун, юморист, дамский угодник, ходячее обаяние. Раздолбай с неизменной склонностью к авантюрам, беззаботно-веселый артист — не имея возможности блистать на сцене, он вволю восполнял это в жизни, зачастую даже сам веря в свою игру. Верил, влюбляя в себя очередную наивную красотку и влюбляясь сам; верил, развлечения ради сочиняя какие-то байки для друзей; верил, придумывая очередную безупречно-правдивую отмазку для преподов или той же Кудилиной... Денис Саблин грезил о сцене чуть ли не с детства. О свете софитов, о тяжелом бархатном занавесе, о суете закулисья и творческом беспорядке гримерной, о восхищенных возгласах сквозь взрывы аплодисментов, о восторженных улыбках зрителей и огромных букетах цветов. О той особой атмосфере, царящей в стенах театра, о блеске шикарных костюмов, о многообразии ролей и масок, о непередаваемой энергетике, волной проходящей между зрителем и актером... Даже в школьных спектаклях, замечтавшись о блестящем будущем, он выкладывался по полной, заслуживая восхищенные взгляды сначала родителей и учителей, а после и девчонок. Они с сестрой, как-то так само получалось, вообще всегда и везде становились всеобщими любимцами. Его обожали воспитательницы в детском саду, милостиво закрывая глаза на всевозможные шалости, за которые другие непременно получили бы по самое "не балуй"; обожали учительницы, несмотря на ворчливые замечания ставившие отметки выше заслуженного; обожали пожилые соседки, бабушки, тетушки и другие многочисленные родственницы... Впрочем, и сверстницы обаятельного симпатичного мальчика никогда не обделяли вниманием: щедро делились конфетами, давали списывать на контрольных, мечтали дружить, а позже и встречаться... Машку окружающие обожали ничуть не меньше: очаровательная тоненькая блондинка с легким характером, у взрослых вызывающая желание опекать, заботиться и умиляться, у подружек — доверять, у парней — ухаживать и восхищаться. Они с сестрой даже и не ссорились по-настоящему ни разу — нечего им было делить. Бывали, конечно, и дурацкие обиды, и стычки, и снисходительные подколы, но что-то серьезное — никогда. А потом вдруг громом грянувшая ужасная новость, перевернувшая привычный уютный и светлый мир. Детство закончилось. Всего несколько едва ли не случайно услышанных фраз, пришибленно-мрачный отец, бледная плачущая мама. Стечение роковых обстоятельств: поздний вечер, ссора с приятелем, не горевшие в ту ночь фонари на привычном маршруте через парк... Деловито-безразличный следователь мимоходом обронил что-то о том, что если бы сестру нашли чуть раньше, ее еще можно было спасти. Не спасли. И тех ублюдков, позарившихся на золотые сережки и несколько купюр, оставшихся от скромной стипендии, не нашли. Для них, спокойно-собранных людей в форме, это было просто очередное дело — одно из многих. Из многих нераскрытых. О карьере актера было забыто. Что-то сломалось в несерьезном обаятельном мальчишке, всеобщем любимчике, тем сумрачно-сырым ранним утром. Конечно, годы спустя, когда немного выцвели черные краски страшной трагедии, он пытался воплотить свою детскую мечту — и не смог. Просто, закрыв за собой дверь гулкой просторной аудитории, где принимали вступительные экзамены в театральное, вдруг понял: это ему не нужно. Нужно ему совсем иное: защищать других.