Комната ожидания

В среду Гарри сообщил ей, что Луна устраивает для него ужин, на который он вправе позвать всех, кого хочет. Гермиона пожелала Гарри удачи, но отклонила приглашение, посетовав, что она терпеть не может шлеппи. Гарри они, похоже, ничуть не волновали. Вообще-то, он даже не спросил у подруги, что та собирается делать вечером. И это, однозначно, было хорошо. Гермиона совершенно точно не хотела рассказывать, что собиралась сначала поужинать с Драко Малфоем, а потом почитать книгу его впавшей в кому матери. Тот факт, что она решила сменить свою невыразительную офисную одежду на более женственные блузку и юбку, не имел ничего общего с предстоящим ужином и был связан только с тем, что днем Гермиона опрокинула кофе на свой свитер. Конечно, чистящие заклинания сработали отлично, но кофейный аромат все еще чувствовался. По крайней мере, Гермионе казалось именно так. И почему это человек должен пахнуть кофе, если у него есть возможность переодеться в симпатичную, обтягивающую одежду? Еще парочка подобных размышлений, и Гермиона добавила к своему облику капельку духов и чуточку туши. Драко, конечно же, был весь в черном. — Самому-то не надоело одеваться так каждый день? — поинтересовалась Гермиона, занимая место напротив Малфоя. — А должно было? — Это же скучно ходить все время в одинаковой одежде. — Намного скучнее тратить свое время на выбор того, что надеть. — Ты поэтому всегда ешь на ужин одно и то же? — Я не всегда ем одно и то же, — еду еще не принесли, но Драко уже расстелил на коленях салфетку. — Получается, когда этот напомаженный официант подходит к нашему столику и произносит «Мистер Малфой, как обычно?», он просто над тобой издевается? — Нет. Он получает свои щедрые чаевые потому, что не достает меня с меню. Мне просто приносят то, что сегодня предлагает для меня шеф. — И тебе не важно, что ты ешь? — На вкус всё одинаково. Гермиона не нашлась, что на это ответить. К счастью для нее, у стола появился официант, нарушив тем самым неловкий момент, грозящий обернуться затянувшейся паузой. — Леди желает то же, что и мистер Малфой? — уточнил он, разливая вино по бокалам. — Да, пожалуйста, — ответила Гермиона. — Очень хорошо, — коротко кивнув, официант удалился в сторону кухни. — По крайней мере, это интригует, — задумчиво произнесла Гермиона. — Так ты всегда получаешь на ужин сюрприз. Драко подвинул солонку так, чтобы та оказалась слева от перечницы. — Насколько ты хороша в легилименции? — спросил он. — Легилименции? Не думаешь, что с меню было бы проще, Драко? — Не для этого, — Малфой закатил глаза. — Мерлин, Грейнджер. Легилименция. Ты в ней хороша? — он снова поменял расположение солонки и перечницы и чуть откинулся на спинку своего стула. — Я… м-м-м... не особо, — призналась Гермиона. — Я практиковала ее только несколько раз. Она не была нужна ни для С.О.В., ни для Ж.А.Б.А., так что я не особо старалась. Я лишь однажды взялась за нее всерьез, и, хотя человек, на котором я ее испытывала, знал об этом, опыт получился крайне неприятным. У меня не вышло уловить больше, чем проблеск... — А что насчет Поттера? — перебил Драко. — Гарри? Нет, он в этом полный ноль. Он мог проникать только в сознание Волдеморта, но это из-за их связи. — Уизли? Лонгботтом? Лавгуд? Кто-то еще из твоих милых приятелей? — Единственным хорошим легилиментом, которого я знала, был профессор Снейп, и он… — Да, я в курсе, — Драко вздохнул. Солонка вернулась на свое место слева от перечницы. Гермиона хотела было спросить, с чего вдруг он так заинтересовался этим вопросом, но в этот момент вернулся официант с хлебной корзиной. А когда он ушел, Гермиона уже и сама догадалась. — Я уверена, что в Мунго могут найти эксперта в легилименции, — сказала она, выбирая хрустящий кусочек. — Можно подумать, — пробормотал Драко. — Безуспешно? — Стал бы я всерьез спрашивать тебя про Уизли, если бы они хоть чего-то добились? — поинтересовался Драко. — И то верно, — она пододвинула к нему корзинку, но Драко лишь отмахнулся. — Я практикуюсь вот уже несколько месяцев. Думал, мне будет проще, раз я хорош в окклюменции. — Они не так чтобы сильно связаны, — заметила Гермиона, намазывая хлеб маслом.— Многие люди полагают, что механизмы этих процессов похожи, но принципы их действия совершенно… — Драко снова закатил глаза, и Гермиона сунула корочку себе в рот. — Возможно, это вообще бесполезно, — признался Драко. — Чтобы сработала легилименция, человек должен быть в сознании. Ее невозможно применить к спящему. Так что, скорее всего, с тем, кто впал в кому, тоже ничего не выйдет. Гермиона, конечно же, подумала о том же самом, но она бы никогда не произнесла этого вслух. Она наблюдала за тем, как Драко снова и снова меняет местами солонку и перечницу, когда появился официант с тарелками, полными жареного цыпленка, спаржи и сладкого картофеля. Они ели в полной тишине, пока Гермиона не выдержала: — Твои ужины всегда такие полезные? — Да. — Неужели тебе не хочется чего-нибудь домашнего? — Готовит эльф или шеф — какая разница? Она отложила свои приборы и машинально выпрямилась. — Почему домашние эльфы должны… — Мне не нравится есть дома, довольна? — перебил он. Гермиона расслабилась и снова взяла в руку вилку. Дело было не в домашних эльфах. — Да. Драко съел еще один кусочек цыпленка и отодвинул тарелку. Достал из кармана часы. — Мне нужно идти, — сказал он. Гермиона промокнула губы салфеткой. — Хорошо. — У нее сегодня обследования. Чтения не будет, — он допил свое вино. — О, ясно. Она ждала, что Драко скажет что-то еще или поднимется из-за стола, но он просто сидел и барабанил пальцами по столу. — Что ж, снова спасибо тебе за ужин, — проговорила она. Он дернул плечом. — Полагаю, я пойду, — ее голос дрогнул в вопросительной интонации. Хотя Гермиона совершенно не хотела ни о чем спрашивать. — Что ты делаешь, Грейнджер? — Собираюсь домой? — он просил ее остаться? Спрашивал, почему она еще не поднялась? Предлагал уйти первой? Она сузила глаза, пытаясь понять, что Малфой имеет в виду. Драко встал, стряхнул с брюк невидимые крошки и задвинул свой стул на место. Гермиона сделала то же самое и последовала за Малфоем к выходу. Он шел быстро, как будто специально хотел, чтобы его спутница отставала. Едва они дошли до угла, Драко развернулся. — Ты меня жалеешь? Это так? — он смотрел на что-то, находящееся за ее левым плечом. — Что так? — Грейнджер, не лги мне. — И не собиралась, — она уперлась кулаками в бедра. — Но что ты имеешь в виду? И с чего ты вообще это взял? — Забудь. — Посмотри на меня. Она совсем не ожидала, что Драко послушается, но он поднял на нее глаза. Его взгляд был совершенно нечитаемым. — Что ты имеешь в виду? — Мне не нужна твоя жалость. — Я тебя и не жалею. — Я же просил не лгать мне, — процедил Драко сквозь стиснутые зубы. — А я просила тебя объяснить, что именно ты имеешь в виду. — Я имел в виду то, что спросил. Ты. Меня. Жалеешь? Это простой вопрос. — Хорошо, — Гермиона вздохнула и чересчур картинно вытянула вперед руки. — Послушай, я тебе сочувствую. Это правда. Но как же иначе? — Я, — его голос понизился и теперь буквально сочился угрозой, — не какой-то там благотворительный проект, и мне не нужна твоя гребаная… — Драко. Это не всё, что я чувствую, слышишь? Не всё. Малфой захлопнул рот. — Наверное, с этого всё начиналось. Или всё началось из-за того, что я лезу не в свои дела, как ты любишь мне напоминать, — Гермионе стоило на этом закончить: она заметила блеск его глаз, но, как частенько случалось, ей было очень трудно остановиться вовремя. — И да, знаешь, я не могу перестать тебе сочувствовать, потому что никому бы не пожелала испытать то, через что приходится проходить тебе. Его глаза потемнели. Губы сжались в тонкую линию: — Я уже сказал, что не хочу твоей чертовой… — Да ради всего святого… Я уже поняла. Твое эго просто не может смириться с мыслью, что тебя жалеют. Конечно же, что может быть хуже, чем жалость маглорожденной Гермионы Грейнджер к наичистокровнейшему из чистокровных, Драко Малфою, наследнику… — Твою мать, Грейнджер. Я больше не мыслю такими категориями. — А что такое? В голове перемкнуло? — Да, — прошипел он, его глаза полыхали. — Именно это и произошло. Кто-то дернул чертов выключатель, и до меня вдруг дошло, каким жалким уродом я был всю свою жизнь. Мерлин. Для умной ты слишком туго соображаешь. — Я? Туго соображаю? Да это ты не видишь дальше своего носа, чтобы понять, что здесь сейчас происходит. — Просвети меня, — сухо проговорил он. Гермиона сделала глубокий вдох. Разумеется, она никоим образом не могла признаться в том, что сейчас происходит. Не тогда, когда Малфой не может увидеть этого сам, и не тогда, когда он продолжает быть таким идиотом. Поэтому она просто сказала: — Ты и я, мы друзья. Драко фыркнул. — Грейнджер, у меня нет друзей, — он развернулся и пошел по направлению к больнице. — Драко… — Отвали, — бросил он через плечо. — Зачем ты так поступаешь? Я думала, мы неплохо общались все это время. Он ничего на это не ответил и не остановился. Гермиона сделала за ним пару шагов, но затем передумала и уселась на скамейку, стоящую рядом на автобусной остановке. Какой смысл догонять его? Он же явно будет вести себя с ней как придурок, и все закончится тем, что она же еще будет извиняться за то, чего не делала. У Драко явно были проблемы с коммуникацией, доверием и межличностными отношениями. Ничего удивительного, что у него не было друзей. Но почему так случилось? Драко всегда был популярен на своем факультете. В Хогвартсе он никогда не ходил без свиты. Паркинсон, Гойл, Крэбб… они висли на нем, как пиявки. По крайней мере, до шестого курса, когда Драко дистанцировался, выполняя приказ Волдеморта. А что потом? Джинни и Невилл рассказывали Гермионе, что Драко все еще встречали в компании других слизеринцев, но он, казалось, держался чуть в стороне. Джинни говорила, что он был «слишком напряжен». Что ж, это было понятно. В конце концов, Волдеморт жил именно в его доме. При мысли об этом Гермиона похолодела. Это было большое здание, но все же… наверняка было просто жутко находиться там вместе с Волдемортом и другими Пожирателями Смерти. Даже если Драко и числился одним из них. Гермиона не знала, что хуже: жить в особняке, полном кровожадных темных волшебников, или обитать в этом же особняке одному. Наверняка друзья Драко навещали его. Она никогда не видела их в больнице, но это не означало того, что они туда не приходили. Бóльшую часть дня она проводила в министерстве. Возможно, они появлялись, пока она была на работе. Но если это так, то почему Драко обмолвился, что для его матери было бы хорошо, если бы ее навестил кто-то, помимо него? И почему сейчас он заявил, что у него нет друзей? Странный выбор слов для того, кто так отчаянно не хочет сочувствия и жалости. Гермиона вздохнула и посмотрела на небо. Облака затянули звезды, а в воздухе запахло сыростью. — Не думаю, что в ближайшие полчаса тут появится автобус, — произнес голос над ее головой. Гермиона подпрыгнула, инстинктивно потянулась к своей палочке, но расслабилась, когда поняла, кто это. — Я не жду автобус. — А что ты тогда делаешь? — Сижу. А вот что ты делаешь? — Тоже сижу, — Малфой устроился с ней рядом. Гермиона не стала на него смотреть. — Они нашли прорицательницу, которая, по их мнению, может помочь, — произнес он. — Но учитывая то, что она одевается как Трелони, это явно дохлый номер. Несмотря на все свои старания, Гермиона не могла не хихикнуть. Судя по всему, Драко посчитал это хорошим знаком, потому как откинулся на спинку скамьи и развалился с таким видом, словно в ближайшее время никуда не планировал уходить. — Я ничего от этого не жду, но, думаю, и навредить это не сможет. Гермиона уже собиралась было высказать свое мнение по этому поводу, но вспомнила, что она все еще злится на него, поэтому прикусила язык и сложила руки на груди. Они сидели в тишине почти целую вечность. — Это не мое эго, ясно? — наконец, произнес он. — Что? — Бзик на жалости. Это не из-за моего эго. Я имею в виду… Ладно, частично из-за него, я же все еще Малфой. Но не только поэтому. — О? — Гермиона постаралась, чтобы ее голос звучал скучающе. — Мы не можем быть… друзьями… если ты жалеешь меня. Так не получится. Она скрестила ноги и силой воли заставила себя продолжать смотреть в сторону. — Потому что тогда, — добавил Драко, — всё будет как в той книжке. В той дерьмовой жалкой книжонке. А я так не могу. — Что ты имеешь в виду? — Ты знаешь что. Помнишь, Фелиция убедила Малькордо рассказать о его первом питомце? О крысе? — О той самой, которая была так прискорбно названа Раттусом? — Да. — И что? Драко откашлялся и начал цитировать: — «На мой семнадцатый день рождения отец убил крысу прямо на моих глазах. “Теперь ты понимаешь, — сказал отец, — что ты не должен позволять любви ослаблять себя”. Фелиция задохнулась от ужаса. “Но как он мог? — подумала она. — Ох, Малькордо, бедный, бедный Малькордо. Ничего удивительного, что ты сделал то, что сделал”. Но, прежде чем она успела вымолвить хоть слово или позволила хоть единой слезинке скатиться из своих лазурных глаз, Малькордо начал смеяться. Это был смех, наполненный горечью и смирением. Смех человека, лишенного сердца. Фелиция подобрала свои юбки и бросилась прочь из комнаты». — Бедный Раттус, — вздохнула Гермиона. — Грейнджер, ты понимаешь мою мысль? Гермиона собиралась отпустить какой-нибудь комментарий по поводу того, что всякие писаки любят наделять своих героинь глазами цвета лазури, фиалок, штормового неба или безмятежного моря, но вместо этого сказала: — Да, понимаю. — Хорошо. — А теперь ты послушай меня. То, что ты сейчас тут описал… это не то, как я себя чувствую, Драко. Я не Фелиция, а ты не Малькордо. Во-первых, мои глаза цвета перезрелого банана. Во-вторых, я знаю, что у тебя есть и сердце, и способность любить, потому как что еще держит тебя рядом с матерью? И наконец я не та, кто будет впадать в экстаз только потому, что засранец продемонстрировал свою тонко чувствующую сторону. Потому что знаешь что? За всей этой чувствительностью засранец остаётся засранцем. Так что прекрати вести себя как идиот. Да, я сочувствую тебе, но нет, я провожу с тобой время вовсе не поэтому. — Тогда почему? — Ух! — воскликнула она, сжав пальцами переносицу. — Да что ж ты так к этому привязался-то? — Потому что я этого не понимаю. — Тогда давай посмотрим на это с другой стороны, Драко. Почему ты проводишь со мной время? И только не пытайся мне рассказывать про то, что я преследую тебя или что ты не можешь от меня отделаться. Ведь мы оба знаем, как ты хорош в том, чтобы избавляться от людей, когда тебе этого действительно хочется. Малфой поерзал на скамейке, наклонился вперед и уперся локтями в колени: — Я не знаю. — Не знаешь? Серьезно? — Или знаю… Но все равно... не понимаю этого. — Не понимаешь чего? — Почему послал тебе эту книгу. Почему вернулся на эту скамейку. Почему веду с тобой этот разговор. Всё это. — И? — Что «и»? — он начал раздражаться, но Гермиона не собиралась отступать. Не сейчас. — И почему ты ведешь со мной этот разговор? — А ты почему? — Да по той же самой чертовой причине, придурок, — она чуть не врезала ему своей сумкой, но выражение лица Драко было слишком серьезным для такой экспрессии. — Нет, не по той же. Не может такого быть. Потому что сначала я хотел, чтобы ты оставила меня в покое, а потом я не хотел снова быть один, и это не может являться твоей причиной. Ты не одна. И никогда одной не была. У Гермионы пересохло во рту. Он устал от одиночества? Да если следовать его логике, то сейчас на этой скамейке рядом с ним мог сидеть кто угодно. Вряд ли это был тот ответ, который ждала Гермиона. — Что ж, — медленно начала она. — Полагаю, что ты прав, — она начала копаться в сумке в поисках своей палочки. Самое время идти домой и начинать попытки забыть о том, что вся эта история с Драко Малфоем когда-либо имела место. — У нас действительно совершенно разные причины. Я не одинока. Совсем нет. И мне жаль, что одинок ты. Похоже, что это опять жалость, так что беру свои слова назад, — нащупав палочку, Гермиона поднялась на ноги. — Увидимся как-нибудь. Малфой повернулся к ней, его лицо невозможно было разглядеть в призрачном свете. — Что? — Ничего, — она продолжила ковыряться в сумке скорее для того, чтобы занять руки, чем для того, чтобы получше ухватиться за палочку, находившуюся на своем обычном месте. Гермиона сморгнула горячие слезы, решительно настроенная не дать Малфою даже подумать, что его слова хотя бы на секунду ее расстроили. — Послушай, я не знаю, что я такого сейчас сказал, что ты собралась уходить. Но я ничего не делал специально. И в мыслях не было. — Драко, — она драматично вздохнула, — ты только что сообщил мне, что единственная причина, по которой ты со мной общаешься, заключается в твоем одиночестве. И поэтому я хочу уйти. Потому что я считаю всё это несколько обескураживающим. — Оу. — Оу? — повторила она. Гермиона не могла определиться: такой односложный ответ кажется ей забавным или раздражающим. Она вздохнула, отложила сумку и снова села. Драко выглядел так жалостно-трогательно. — Я не очень хорош в этом, да? — Хорош в чем? — Да во всем этом. Не знаю, — он повернул голову и посмотрел на больницу. — В разговорах с людьми, которые со мной спорят, наверное. Да неважно. Иди уже, Грейнджер. — Раз ты этого хочешь, — она снова встала и накинула ремень от сумки на плечо. — Да. — Хорошо, — она достала палочку. — Доброй… — Это не потому, что я одинок, ясно? — Черт, Малфой… Ты и вправду хочешь, чтобы меня расщепило. Ты дашь мне спокойно уйти и прекратишь что-то говорить прямо перед самой аппарацией? — Я не это имел в виду, — продолжил он, полностью игнорируя ее возмущение. — Я сказал, что не хочу больше быть один. Но я подразумевал, что больше не хочу, чтобы меня оставляла одного ты. Не имею гребаного понятия почему. Она снова села. Наверное, это уже можно было считать своего рода тренировкой мышц бедра. — Что случилось с твоими слизеринскими друзьями? — этот вопрос никак не был связан с предыдущим разговором, но, похоже, Малфою было все равно. Драко глубоко вздохнул и снова оглянулся на больницу: — Полагаю, это результат того, что произошло на шестом курсе, на седьмом, и того, что творилось после окончания войны. — Ясно, — это был глупый ответ, но он был значительно лучше тех, что Гермиона действительно хотела произнести, а именно: «что ж, ты заслужил это, упертый баран», что было бы правдой, но вряд ли бы помогло в нынешней ситуации, или «мне жаль», что отдавало бы жалостью. — Никто из друзей матери или отца не пришел после окончания войны. Кроме отца Крэбба. Но он появился, чтобы орать, угрожать и все в таком духе. Потому что винил меня за то, что произошло с Крэббом, а еще был зол, что у моего отца сын остался в живых. Но, в конце концов, они до чего-то договорились. Я не понимаю как, если учитывать тот факт, что я… — Ты не говорил Крэббу вызывать Адское пламя, в любом случае он… — Я не хочу это обсуждать, Грейнджер, — перебил Драко. — Хорошо. Где-то в отдалении загрохотал гром. Пару минут они посидели в тишине. — Думаю, нам надо уходить отсюда, пока не пошел дождь, — заметила она. — А ведь ты так и не ответила на мой вопрос. Он снова повернулся к ней. Его правое колено коснулось ее левой ноги. Внезапный порыв ветра взъерошил волосы Драко. — На какой вопрос? — Почему ты проводишь со мной время? Это не жалость, не одиночество и не связано с тем, что ты не можешь не совать свой чертов нос в чужие дела. Гермиона издала звук, напоминающий одновременно и смешок, и вздох. — Ты кокетничаешь или тупишь, Малфой? В любом случае, это одинаково раздражает. Он ничего не ответил, но чуть склонил голову, будто бы обдумывая следующий вопрос. Гермиона видела, как его взгляд метнулся от его рук к ее губам. И в то же мгновение в ее животе тысячи бабочек вылупились из своих крошечных коконов. Воздух вдруг стал густым и плотным. «Мэрлин, — подумала она, — мы что и вправду собираемся это сделать?» Лицо Драко медленно, но верно приближалось к ее собственному. Или это она тянулась к нему? Этот вопрос казался невероятно важным и в то же время совершенно неуместным. Прежде, чем она смогла получить удовлетворительный ответ, прямо над ними молния озарила небо. Секундой позже раздался оглушающий гром и начался ливень. И Драко, и Гермиона почти тут же промокли до нитки. Он отодвинулся от нее, его глаза распахнулись, а руки убрали со лба быстро намокшие пряди. — Нам стоит считать это дурным предзнаменованием? — прокричал он. Дождь превратился в град, и сейчас с неба на них сыпались льдины размером с горошину. — Возможно, стоит считать это знаком того, что нам не надо тут больше сидеть, — прокричала она в ответ. Малфой кивнул и, схватив Гермиону за руку, аппарировал.