The story goes that

      С осторожностью наблюдая за каждым её плавным шагом, Киллиан ощущал лишь, как тяжкий груз ложится на его сердце, которое с таким отчаянием тянулось к ней всем своим естеством, отбивая беспокойный ритм в груди. Совсем ведь запутался уже, не в силах побороть эту навязчивую тягу, превратившуюся слишком быстро в жажду коснуться её губ несдержанным поцелуем, пусть ему и известно уже стало после неудачной попытки, что проявление истинной любви здесь не в силах помочь. Поцелуй не меняет ведь человека, не уничтожает его суть и не превращает тьму в чистейший свет, а только лишает оков заклятия. И это самое заклятье в тьме Эммы оказалось не виновато. Её тьма стала уже её сущностью, которую она приняла добровольно и осознанно, погрузившись в неё с головой.       Эмма так быстро изменилась, вот только Киллиан видел всё ещё под этим строгим чёрным платьем, аккуратным пучком пепельно-белых волос и малиновой помадой на тонких губах свою возлюбленную, которая всегда пахла горячим какао, оставляя ощутимый привкус корицы при нежном и теплом соприкосновении их губ. Она неизменно улыбалась после, чуть склоняя голову набок и смотря на него с лёгким прищуром, будто бы пытаясь уверить себя в реальности происходящего с ней. Вот только сейчас этого не было, осталась лишь настораживающая плавность её шагов, с которыми она приблизилась к нему ещё ближе, прежде чем коснуться ладонями его крепких плеч, чуть сжав пальцами мягкую ткань кожаной куртки, и вдохнуть запах его кожи, скользнув затем губами невесомо по колкой щетине у подбородка и прикусывая его с довольной ухмылкой зубами.       — Я рада, что ты одумался, — прошептала Эмма едва слышно, вновь целуя его ядовитыми губами, касаясь увереннее его груди ладонями и стаскивая настойчиво куртку с его плеч, слыша, как та с гулким стуком падает к их ногам, как и выдержка, что призывала его не поддаваться.       Сделать задуманное оказалось куда труднее, чем он прежде представлял. Разговора не получилось, а всё потому что он оказался слабее своего сердца и тела, что подтолкнуло его ответить уверенно на её поцелуй, приобнимая её осторожно одной рукой, а другой — в это время касаясь её тонкой шеи, ощущая большим пальцем размеренный пульс.       Горячее дыхание с привкусом горького шоколада, что сменила сладость какао, обжигало и вынуждало делать резкий вдох, а уверенные движения ладонями, которыми она скользнула уже к массивной пряжке ремня на его брюках, вынудило его слегка отстраниться и, запрокинув чуть голову назад, стукнуться затылком о стену, прочищая тем самым мысли и возвращаясь к главному. Не должен был поддаваться этому желанию, растворяясь в её поцелуях и томном шёпоте. Он здесь ведь для того, чтобы вернуть прежнюю Эмму, истинную спасительницу, чья улыбка являлась тёплым солнцем для него, а вовсе не для того, чтобы проиграть Тёмной, захватившей власть над светлой сущностью и отравив её тьмой.       — Подожди… — коснувшись пальцами её тонкого запястья, на тяжком выдохе прошептал хрипловато он вдруг, прерывая её уверенные движения. — Не нужно.       Взгляд её глаз тут же сменился, стал куда более тёмным и пугающим и выдал растущее в ней недовольство, отозвавшееся в жёсткой усмешке, мелькнувшей на её губах. Эта Эмма не терпела отказов и ненавидела пустые разговоры про добро и зло. У этой Эммы грань между чёрным и белым отсутствовала, делая жизнь куда проще.       — Я думала время разговоров уже давно прошло, — выдержав напряженную паузу, произнесла она всё же с нажимом, проведя мягко ладонью по его затылку, чуть оттянув пряди угольно чёрных волос назад и сорвав тихий рык с его сухих губ, — Ну же, Киллиан, не разочаровывай меня. Перестань искать способы испортить веселье.       И он бы хотел поддаться этим речам, он бы хотел прижать её к себе ближе и позволить губам оставить поцелуи на её теле, вот только уже не мог. Прежний Крюк несомненно сделал бы это, оттянув её нижнюю губу зубами и потянув язычок молнии на платье нетерпеливо вниз. Вот только того беспринципного пирата уже не осталось, он безвозвратно изменился благодаря прежней Эмме и её любви.       — Это не ты, — покачав головой из стороны в сторону, Киллиан потупил взгляд, лишь бы не видеть сейчас порочный блеск в её взгляде, которым она умело его искушала, смотря по-животному хищно из-под густых ресниц, — Я верю, что там осталась та Эмма, и она меня слышит, — вновь несмело взглянув ей в глаза, боясь увидеть подтверждение своей неправоты, он крепче сжал ладонью её ладонь, прикладывая её к своей груди, где билось напряжённо сердце, — Борись с тьмой. Прошу… просто одолей её.       Повисло молчание на несколько секунд, давшее ему лёгкую вспышку надежды, что угасла мгновенно, стоило только Эмме досадливо поджать губы и перевести озлобленный взгляд на свою ладонь, ощущая, как быстро стучит в груди его сердце, давным-давно омраченное тьмой. Вот только он всё продолжал упорно ей твердить о добре, тогда как на его руках засохла кровь собственного отца и сотни ужасных поступков, вызывающие на языке привкус горького рома. Пора было уже признать, что ужасающий Капитан Крюк и впрямь размяк, пропитавшись отвратной добротой этого города, и потерял самого себя, встав окончательно на светлую сторону.       — Как же ты мне надоел! — с презрительной усмешкой толкнув его вновь к стене, она отошла на шаг назад, осматривая его пристально с головы до пят, будто бы ища ещё признаки былого безрассудства, превратившегося в доброту, — Знаешь, я ожидала от своего семейства Чармингов такого упорства, но нет… Крюк возомнил на этот раз себя героем, спасителем… хм-м-м, — она склонила голову чуть набок, замолчав на несколько секунд, отозвавшихся гулкими ударами его сердца, — Так из кожи вон лезешь, чтобы получить свой распрекрасный и сказочный хэппи-энд?       Злодеем ведь не познать счастья — чёртов закон всех сказок, что создаются росчерком пера жёсткого сказочника, дарующего каждому злодею тяжелую судьбу, что вытравляет из него весь свет. А всё ради положительных персонажей, лишь бы не очернить их имя ненароком. Ведь за уничтожение злодея никто не осудит, лишь начнут восхвалять, прозвав защитником королевства. Это так удобно, всё равно любого злодея ждёт в конце смерть, а ведь каждый из злодеев прежде был добрым и честным. Но всё ведь решает сказочник, а право выбора — сплошная иллюзия.       — Эмма? — осторожно позвал её он, несмело шагнув к ней чуть ближе, — Позволь помочь тебе. Мы будем счастливы, обещаю. Мы…       — Счастье уже не входит в мои планы, Киллиан, — перебила его резко она, бесцветным голосом произнося слова, что окончательно лишали его надежды спасти её, — Я пыталась, но тебе это не нужно, — в её голосе проскользнули едва заметные нотки грусти, которая исчезла так же быстро, как и появилась, прячась за жёсткой усмешкой, — Поэтому…       В её руке тут же появился из клуба чёрного дыма сверкнувший на свету меч, острия которого она любовно коснулась кончиками пальцев, смотря пристально на своё имя, выгравированное на стали в изогнутых линиях. Эмма Свон, что существовала прежде, была такой глупой. Потеряла слишком многое, а всё из-за того, что все вокруг поступали правильно. Не могли поступиться попросту своими принципами и уничтожить угрозу. Вместо этого выкинули её в совершенно чужой мир, обрекая на извечные потери и одиночество сиротки.       — Что ты делаешь? — с ощутимым страхом в голосе спросил он, осматривая осторожно восстановленный меч, переставший быть простым кинжалом, храня в себе слабость любого Тёмного.       Вот только, что это значит? Что же произошло в Камелоте? Что заставило прежнюю Эмму, готовую сражаться с любыми трудностями, сдаться во власть тьмы?       — Убиваю Тёмного, — небрежно пожав плечами, Эмма крепче обхватила рукоять меча, наводя уверенно острие на него и вызывая этим жестом лишь удивлённый вздох, вырвавшийся гулким хрипом.       — Ч-что?       Совсем уже не понимал смысл происходящего, теряясь в догадках и видя в её взгляде приговор. Она убьёт его, и рука её не дрогнет. Ведь в некогда ясных зелено-голубых глазах поселилась сейчас лишь тьма, играющая угольно-чёрными бликами. Быть может, им и правда её уже не спасти.       — А ты не понял до сих пор? — усмехнулась она коротко, проведя плавно ладонью над лезвием и снимая наконец скрывающие чары, тут же обнажившие ещё одно имя, записанное витиеватыми буквами, — Ведь я пыталась тебя спасти всего-навсего, Киллиан, — она видела сейчас лишь удивление и страх, засевший в голубых глазах, — Разделила с тобой тьму и вернула в привычный нам мир, который был бы у наших ног… — она на миг замолчала, понимая, что её мечтам сбыться уже не суждено, ведь он будет бороться и отрицать свою суть день за днём, пытаясь спасти их обоих, и в итоге погубит, — Но ты решил поиграть в героя. Тогда и умри, как герой.       — Эмма… — Киллиан буквально выдохнул её имя, тотчас же вскрикивая от резкой боли, что пронзила его сердце насквозь сияющей сталью, пуская кровь и вынуждая жизнь утекать стремительно багровыми каплями, что скользнули по его телу, обжигая кожу.       Его последнее слово коснулось ласково её слуха, и она прикрыла на миг глаза, принимая в себя его тьму, что затопляла сознание, скользя нежно по венам и наполняя тело невиданной прежде силой, что стала наконец одним целым с ней и окрасило окончательно радужку её глаз беспросветным чёрным цветом. Этот цвет стал её спутником в эту секунду, что последует неизменно за ней облаком такого же чёрного дыма и наставит на верный путь, лишенный глупых законов любой сказки.       — Мам? — раздался вдруг позади испуганный голос Генри, за которым последовал неуверенный оклик Реджины, с чётко ощутимым в нём страхом, вызвавшем лишь довольную ухмылку на её губах в этот миг.       Злая Королева её боялась. Та, что порождала страх в сердцах людей; та, что сотворила тёмное заклятье и обрекла на тяжкую участь стольких людей, теперь боялась её, и это грело почерневшее сердце.       Вновь открыв глаза, Эмма взглянула холодно на мужское тело у своих ног и, чуть крепче обхватив пальцами рукоять массивного меча, обернулась к ним, встречая осуждение в их взглядах и буквально зная, что хотят они ей сказать в этот миг. Герои ведь не теряют надежду, вновь и вновь вступая в схватку со злом и рассеивая его, чтобы в конце с улыбкой встретить свой отвратный хэппи-энд.       — Что же мне сделать с оставшимися героями? — переведя взгляд вновь на своего сына, она позволила себе очередную колкую усмешку, читая в его взгляде мольбу отступить от тьмы, бороться с ней.       — Мама…       — Не переживай, Генри, — ласково произнесла она вдруг, вот только вызвала этим тоном ещё большее напряжение, повисшее в воздухе, наравне с металлическим запахом густой тёмной крови, что застыла на острие легендарного меча, — Вы не умрёте. Вам же всем так нравится этот город… вы ведь не против в нём жить, верно?       Реджина кивнула в ответ неуверенно, чуть выйдя вперёд и заслонив собою Генри, как всегда, ставя его жизнь превыше своей. Лишалась раз за разом своего сердца, поступая правильно ради мальчишки, что не видел в ней героя, лишь злобную королеву, которую с лёгкостью готов был променять на Чармингов. Представится пусть только случай. И когда же она уже это поймёт?       — Это отлично, — Эмма подтвердила свои слова натянутой улыбкой, пристально следя за каждым жестом некогда Злой Королевы, научившей её столь многому, — Я оставлю вам этот город, а сама отправлюсь за его пределы.       — Что ты задумала? — осторожно поинтересовалась Реджина вдруг, слегка нахмурившись, почуяв во всём этом подвох.       — Вы не сможете покинуть Сторибрук, — пояснила ей Свон, одарив снисходительной улыбкой, — Я ведь не хочу, чтобы герои мне мешали творить собственную сказку, верно?       Эмма исчезла в клубах угольно-чёрного дыма, оставляя позади город, отнявший у неё слишком многое. Но она понимала всё же, что ещё вернётся. В конце концов, здесь оставался её сын, который заслуживает зваться принцем; который заслуживает владеть собственным королевством, равно как и она. И настал наконец час это королевство взять, всё же оно полагается ей по праву.