always here, always on time

Они сидели, тесно прижавшись друг к другу, хотя длинная скамья была свободна. Куинни храбрилась, но глаза ее блестели от слез. Тина накрыла ее ладонь своей и крепко сжала. Они попались. И виноватой себя чувствовала именно Тина. Она должна была быть сообразительнее и осторожнее. Но они попались, и неизвестно какое решение примет Особый совет МАКУСА, созванный по этому «вопиющему случаю». То, что младшая сестра всерьез думает отказаться от волшебства во имя Якоба Ковальски, Тина поняла не сразу — слишком много дел было в аврорате, слишком часто она сама обращалась мыслями к долговязому англичанину, обещавшему прислать ей свою книгу. Но однажды она отломила кусочек испеченного сестрой пирога и с удивлением заметила, что корочка была подгоревшей. На ее немой вопрос Куинни гордо вскинула подбородок и заявила, что все поданные на ужин блюда приготовлены без помощи магии. И более того, младшая Голдстейн даже ходила за продуктами в не-магический гастроном. Драготы на доллары она обменивала в «Слепой свинье». — С ума сошла? А если бы кто-нибудь из министерства тебя заметил? Или еще хуже — Гнарлок заинтересуется зачем тебе магловские деньги. Ты навлечешь на наши головы такие неприятности, что история с обскуром покажется увеселительной прогулкой. — Тина, потеряв всякий аппетит, отодвинула от себя тарелку. — Куинни… Неужели он того стоит?.. — последний вопрос она задала тихо, почти неслышно. Куинни улыбнулась, мечтательно и нежно — комната тут же будто осветилась лучами заходящего солнца. — Якоб. Его зовут Якоб, Тина. Разве ты забыла? Это он выломал дверь в комнату, где лежали ваши с Ньютом палочки. Он врезал Гнарлоку и отвоевал Пикетта. Он не пустил меня на эту вашу авроратскую разборку. И он. Он добрый, отважный, милый. Тина, какие у него светлые мысли! И Тина сдалась. Они стали вместе изучать жизнь маглов (словечко Ньюта прочно вошло в лексикон сестер). Удивительно, но живя в не-магическом Нью-Йорке, бок о бок с обычными людьми, они по-прежнему знали о них необыкновенно мало. Тина и Куинни спускались в сабвей, катались в переполненных гремящих вагонах до Бруклина — у Тины каждый раз сжимался желудок и она с тоской думала об апартации. Учились пользоваться не-магической связью — Куинни не без гордости рассказывала, что пекарня Якоба пользуется таким успехом, что в его кабинет даже провели «телефон» для приема заказов и разговоров с поставщиками. Ходили в кино — фильм о любви бродяги к слепой цветочнице Куинни посмотрела семь раз и семь раз роняла слезы. Читали не-магические газеты и пытались придумать для Куинни правдоподобное прошлое, не связанное с магией. Погружение в другой мир так их увлекло, что они позабыли об осторожности. Одним апрельским вечером Ковальски пригласил обеих сестер на прогулку в Центральный парк. Они смеялись — Якоб смешил их маленькими историями про посетителей булочной; ели поп-корн и катались на большой карусели. К несчастью, в тот же вечер один из дежурных авроров по фамилии Паттерсон вел слежку, преследуя подозреваемого, идущего через парк. На следующее утро на стол главы аврората легло два отчета: об успешно выполненном задержании контрабандиста и о нарушении сестрами Голдстейн Закона Раппапорт. — Входите, — один из авроров раскрыл двери зала и пригласил сестер внутрь. Что ж, по крайней мере, их не конвоируют. Пока. Совет состоял из пяти уважаемых и высокопоставленных чиновников МАКУСА, сидевших за судейской кафедрой. Среди прочих в него входил и поседевший, но уже оправившийся от многомесячного плена Персиваль Грейвз. Он бросил на Тину печальный и, как ей показалось, разочарованный взгляд. Заседание длилось недолго. Помимо доклада Паттерсона в распоряжении совета были результаты недельной слежки за мисс и мисс Голдстейн, которые подтверждали многоразовые и неформальные контакты сестер с не-магом Якобом Ковальски. — К смягчающим обстоятельствам можно отнести тот факт, что несмотря на личный характер, хм… общения, мистеру Ковальски неизвестно, что мисс Голдстейн и ее сестра являются волшебницами. Кроме того, следует учесть личность подсудимых и их роль в событиях осени прошлого года, связанных с поимкой опасного мага Геллерта Гриндевальда, — заговорил Грейвз, когда младший секретарь закончил читать отчеты Тининых коллег. — Мисс Куин Юджини Голдстейн. Встаньте, — серьезная пожилая леди, занимающая пост советника Президента по вопросам внутренней политики, поглядела на Куинни, комкающую платок, сквозь очки. — Вы подтверждаете слова, данные ранее — я зачитываю с листа протокола задержания — «я готова отказаться от мира волшебства и бесповоротно стать частью не-магического мира»? — Да, мэм. Это мои слова, — Куинни скрутила платок так, что побелели костяшки пальцев, но взгляд голос ее звучал твердо. Женщина с кафедры поджала губы и опустила взгляд обратно в бумаги. Тина вся похолодела изнутри. Еще полгода назад за такую неосторожно брошенную фразу можно было бы сразу из зала заседаний выйти в страшную белую комнату для приговоренных. Но за последнее время было принято несколько важных статутов, огранивающих круг проступков, за которые приговаривали к смертной казни. Чиновники были также ограничены в правах на скорую расправу. Тина вспомнила как Гриндевальд в теле Грейвза отправил ее на казнь, и никто даже не подумал оспорить это решение. Да, определенно магическое законотворчество сделало шаг вперед. Им задали еще несколько вопросов, после чего огородились прозрачной, но не пропускающей звуки стеной. Обсуждение, судя по всему, было довольно бурным: один из судей активно жестикулировал, подкрепляя слова, остававшиеся для Тины загадкой; единственная женщина постукивала по столу своей волшебной палочкой и то и дело бросала на сестер быстрые взгляды; когда же заговаривал начальник аврората — все замолкали и вслушивались. Тина тоже непроизвольно вытягивала вперед шею, пытаясь читать по губам мистера Грейвза. Когда прозрачная стена упала, сестры встали и, взявшись за руки, приготовились услышать приговор. Куинни присудили три месяца поднадзорного домашнего ареста. — Если эта мера не охладит ваш пыл, то Совет сочтет возможным применение зелья Забвения, мисс Голдстейн. Крайне не рекомендую доводить до этого — зелье нестабильно и неизвестно какие именно воспоминания, помимо существования Якоба Ковальски, может стереть из вашей памяти, — сухо закончила советник Президента. Тина и Куинни переглянулись. «Все будет хорошо, все будет хорошо», — думала Тина, пытаясь за этой повторяющейся фразой скрыть от Куинни предательски промелькнувшую мысль о том, что это вынужденное расставание с Якобом возможно к лучшему. — Мисс Порпентина Эстер Голдстейн, ваш проступок куда серьезнее. Вы как аврор, должны обеспечивать безопасность нашего общества и направлять сбившихся сограждан обратно на путь законности. Считаю, вы проявили чудовищное пренебрежение своими должностными полномочиями. А ведь речь о вашей сестре! Будь моя воля, ваше наказание было бы куда строже выносимого Советом решения, — речь седого судьи была прервана деликатным кашлем мистера Грейвза. Старик нахмурился и продолжил с неохотой: — Вы приговариваетесь к трем месяцам тюремного заключения в изоляторе Латиум. *** Точное местонахождение особо охраняемой магической тюрьмы Латиум было известно единицам. Тина, которую оглушили прямо в зале заседаний, очнулась уже в камере. Помещение было наполнено приглушенным сумеречным светом, падавшим из единственного окна, находившегося на высоте не менее тринадцати футов. Потолка не было. Или по крайней мере он находился так высоко, что свод его терялся в темноте. Тина заметила магический шар, братья которого освещали подземный архив МАКУСА и подумала, что света здесь будет немного. В уме тут же всплыла сияющая белизна комнаты для приговоренных. Полумрак тут же показался Тине вполне уютным. Она поднялась с узкой кровати, на которую ее уложили, и потянулась, разминая мышцы. Комната была вытянутой, словно вагон магловского метро. И с такими же раздвижными дверями. За первой из них Тина обнаружила крошечную уборную, за второй — шкаф, в котором на полках ровно лежали одинаковые серые комбинезоны, рубашки, белье и полотенца. Тина вздохнула и решила, что самое время переодеться в тюремную робу. Спустя пять минут, потуже затянув пояс широкого облачения, она продолжила изучать свою камеру. За последней дверью оказалась ниша, призванная заменить стол. В уголке имелся набор письменных принадлежностей — Тину это удивило, она не думала, что в Латиуме позволяют писать письма — и стопка книг: бездонное собрание законодательства МАКУСА, только притворявшееся тонкой брошюрой, история Магической Америки и подшивка рассказов из журнала «Нью-Йорк Мэджик». Тина провела пальцем по корешкам и подумала о Ньюте и его книге. Он бы наверняка нашел бы слова, чтобы ободрить ее. В этот момент стена за нишей вдруг отодвинулась и на стол по воздуху вплыл поднос с посудой. — Ужин, — сказала Тина сама себе и вздрогнула от звука своего голоса. Только сейчас она поняла, как здесь было тихо все это время. После того, как она съела тарелку жаркого и выпила молоко (аппетит несмотря на ситуацию никуда не делся), поднос также бесшумно уплыл за стену. Тина не знала точного времени, но гаснущий дневной свет подсказал ей, что над Нью-Йорком (если только она все еще была в Нью-Йорке) скоро разольется ночь. Не зная чем себя занять, она, не снимая одежды, улеглась на постель. Тина думала о Куинни, запертой в четырех стенах их квартиры, о ее разбитом сердце. Чувство вины вернулось с новой силой. Как же она могла так оплошать?.. Находясь на грани бодрствования и сна, напевая под нос песенку, что слышала в кабачке, в который их водил Ковальски, Тина вдруг услышала тихий скрежет. Страх, дрожью прошедшийся по спине, стряхнул с нее дрему. Звук пропал. Даже аврорам было крайне мало известно о Латиуме. Кто знает, что таят в себе эти стены, и какие неожиданности могут поджидать тех, кому не повезло оказаться здесь. Скрежет или скрип — сразу не разберешь — повторился. Было в нем что-то странное, что-то не похожее на механическое звучание. Тина вытянулась на кровати точно струна, в ней вибрировало напряжение. Она вдруг поняла — это не скрежет, это… — Ну надо же, — вслед за очередным смешком последовали слова, произнесенные хриплым вкрадчивым голосом, — сама мисс Голдстейн. По-прежнему оказывается там, где ее меньше всего ожидаешь увидеть. До настоящей секунды Тина слышала этот голос всего один раз. Однако не приходилось сомневаться — с ней разговаривал Геллерт Гриндевальд.