Не верь, не бойся, не проси...

                    Иногда Филиппу хотелось забраться на крышу собственного дома и… нет, не сигануть с нее — такого он, как глава своего семейства, позволить себе просто не мог. А просто от души заорать, глядя в равнодушные небеса: «За что?!».              За что ему все это?! Почему именно ему?! Какого черта судьба распорядилась так, чтобы именно на него свалилось все это после смерти отца? Да и до нее тоже… Младшему де Шаньи повезло: он не помнил дни своего раннего детства, а вот Филипп на себе ощутил все: отчаяние отца из-за смерти жены. То, как старший де Шаньи винил во всем его маленького брата и пытался, пусть и неявно, внушить мысль о виновности Рауля Филиппу… Когда отец старался меньше бывать дома, чтобы не видеть Рауля и дом, где жил вместе со своей женой, когда был счастлив, именно на плечи Филиппа легли все домашние хлопоты. И он не возражал, ведь это был его шанс показать, что он на что-то годится, а вовсе не является, по мнению остальных представителей их общества, повесой, мотом и… Как там его еще называли в те дни только из-за того, что он, в отличие от многих сверстников, не обзавелся в свое время собственной семьей?              А ведь хотел… Но слишком большими были проблемы в собственной, чтобы устраивать личную жизнь, когда было время. А потом это самое время было безнадежно упущено. И вот он — сорокадвухлетний уставший мужчина, который не видит ничего, кроме стен собственного кабинета. Который делает для своего брата все и даже больше, а взамен получает странное отчуждение, недомолвки и даже откровенную ложь. Он старался заменить ему отца... А что в итоге вышло?              От светловолосой девочки, с которой подружился его брат, Филипп, как ни парадоксально, проблем не ждал. Конечно, их знакомство состоялось не в самых подходящих обстоятельствах и он показал себя, признаться, не с самой лучшей стороны. Это был один из тех редких дней, когда беспокойство за члена семьи превысило доводы здравого смысла, а интуиция смолчала, когда Арчибальд стоял напротив него и заливал о похищении.              Кристина была довольно бесцеремонной, в чем-то наглой и слишком уж прямолинейной, но в то же время — обладала, как казалось Филиппу, понятиями чести и достоинства. И он, скрепя сердце, позволил брату дружить с девочкой, которая пела, как соловей, ругалась, как пьяный боцман и дралась не хуже какого-нибудь обученного полицейского. Для успокоения собственных нервов он взял с Рауля слово о том, что в будущем между ними с Кристиной не будет никаких отношений, кроме дружеских… И за восемь лет их дружбы он успокоился окончательно, ведь если Раулю не стукнуло ничего в голову в подростковом возрасте, то уж будучи достаточно зрелым молодым человеком, он точно не станет делать глупостей.              А потом Рауль отправился в плаванье. Кристина тем временем, видимо, доучилась пению и пришла на работу в оперный театр, патроном которого был граф де Шаньи. Подсознательно Филипп ожидал, что еще при первой их встрече девушка постарается остаться с ним один на один и попросить помощи с карьерой. И, в принципе, он бы ей не отказал, если бы просьба была очень вежливой и при ее подаче не акцентировалось внимание на прошлой помощи Кристины его семье. Пела девочка, как помнил Филипп, весьма недурно, так что с минимальной протекцией ей бы без проблем дали пусть и небольшую, но отдельную роль. И, в принципе, Филипп даже был бы рад помочь другу своего брата, тем более, что особых усилий подобная помощь не требовала.              Но Кристина и в первую, и в последующие встречи, лишь вежливо приседала в реверансе. В одну из таких встреч с ней в фойе была другая хористка, которая заметила, что Филипп не просто поздоровался с ней, как с другими хористками, сдержанным «здравствуйте», а назвал ее при этом «мадемуазель Дайе». Сам Филипп считал невежливым здороваться с ней как-то иначе, ведь он отлично знал ее фамилию.              — Вы знакомы? — тут же, едва Филипп отошел на пару шагов, спросила другая хористка. Видимо, Кристина также, как и та девушка, сочла, что Филипп удалился на достаточное расстояние, чтобы ее не услышать. К добру или худу, но граф был одним из тех, кто от природы обладает абсолютным слухом, поскольку услышал и вопрос хористки, и ответ Кристины на него.              — Странный вопрос. Ты прекрасно знаешь, что мадам де Шаньи, тетя графа, живет в моем родном городе. А еще — она дружит с мадам Валериус, муж которой дружит с моим отцом. Это, знаешь ли, особенность маленьких городов: все друг друга знают. Парижанам не понять: вам порой неизвестно даже, кто по соседству живет.              Тема знакомства Кристины и Филиппа на этом была исчерпана. И графа это не могло не радовать. Он продолжал заниматься своими делами, посещать оперный театр и непринужденно общаться с Ла Сорелли, периодически здороваясь в холле и на лестницах с Кристиной.              А потом вернулся Рауль. Филипп не смог встретить его в тот день и, судя по всему, брат обиделся из-за этого, поскольку за ужином сказал ему:              — Было так странно вернуться в Париж. Многое изменилось, а кое-что осталось прежним. Например, то, что всех встречали семьи, а меня — друзья.              Филипп уже не пытался оправдываться, лишь отмахнулся от слов Рауля. Тот должен был понять, что его брат — занятой человек, который вынужден уделять внимание куда более важным делам. Тем же вечером Рауль сообщил о том, что нашел себе невесту. Поставил Филиппа перед фактом и назвал имя, которое Филиппу понравилось. Девушка была из равной им по положению семьи и, вдобавок — с ее отцом у Филиппа сложились устоявшиеся деловые отношения. Как он и ожидал, информацию о том, что Рауль и Адель хотят пожениться, он воспринял с энтузиазмом и сообща они принялись готовиться к торжеству. Требовалось столько всего сделать: организовать банкет, договориться со священником, пригласить родственников и уладить кучу других формальностей.              В то же время в театре начало происходить что-то странное. Кристина получила одну из главных ролей в одной из постановок, с блеском выступив. Официально объявили, что Эньелла, исполняющая Памину, заболела аккурат перед выступлением и ее заменили дублершей… Но как никому не известная хористка стала дублершей одной из солисток? Бесспорно, у Кристины был талант, но Филипп слишком хорошо знал закулисную жизнь, чтобы понять: вероятность того, что подобное произошло без чьего-либо покровительства, стремится к нулю.              Несколько дней после этого Кристина отсутствовала в театре. Директорам причина ее отсутствия, судя по всему, была известна, поскольку никакого шума никто не поднимал. Рауль как раз в этот период тоже куда-то уехал, как сказал он Филиппу: по личному делу, ведь нужно было кое-что уладить.              Несколько дней спустя Кристина вернулась в театр, как ни в чем не бывало. Но при этом у нее вдруг словно из ниоткуда появились дорогие наряды, а на безымянном пальце теперь красовалось обручальное колечко.              И тут на Филиппа обрушилась лавина слухов о его брате и Кристине. Кто-то заметил, как они переглядываются друг с другом. Другой был готов поклясться, что из гримерки юной солистки периодически слышен мужской голос, подозрительно похожий на голос виконта. Третий будто бы своими глазами видел, как эти двое целовались на крыше оперного театра.              Слухи обрастали новыми подробностями, порой противоречили друг другу, но Филиппа все это начало тревожить. По-настоящему он испугался, когда Рауль на попытку поговорить отреагировал агрессией и принялся вести себя так, будто бы брат оскорбил его даму сердца. Сразу после этого Филипп затеял свое собственное расследование. Узнанное его напугало еще больше, ведь выяснилось, что со счетов Рауля исчезали довольно крупные суммы денег наличными. Если он что-то покупал, то почему не расплатился чеками? Выходит, покупал нечто такое, что вызвало бы вопросы у Филиппа, реши он проконтролировать траты своего брата. Например, женские платья и обручальные кольца.              На маскарад брат не пришел. Насколько было известно Филиппу, Адель де Милье тоже провела праздничный день дома, хотя до этого было оговорено, что пара должна появиться там. А сегодня утром Рауль исчез. Обыскав его комнату, Филипп нашел несколько писем, суть которых была ему непонятна. О том, что все готово. Одно из них было короткой запиской «со священником я договорилась, он будет ждать вас и вашу избранницу». Далее была указана дата. Почерк на записке был Филиппу незнаком, но теперь последние сомнения развеялись. Его брат решил сбежать с этой… С певичкой, подумать только! Опозорить семью, предать его, да еще и так…              Последняя надежда была на разговор с Кристиной. Филипп надеялся достучаться до ее разума. Угрозами, посулами, логикой… Как угодно, но ему нужно было сорвать эту их «свадьбу». Но разговор пришлось отложить, поскольку его попросили уладить кое-какие вопросы директора. Внимательно изучая бумаги, он и не заметил, как открылась дверь в кабинет. Но уже потом, услышав голос Кристины и вопросы, которые ей задавали директора, он понял: это тот самый случай, когда зверь прибежал к ловцу сам. Имя жениха она назвать отказалась, что окончательно укрепило веру Филиппа в то, что этот человек — Рауль.              Дождавшись, пока у девушки закончится репетиция, он подкараулил ее у гримерной и, как только они оказались внутри, начал разговор. То, как Кристина держала себя, по непонятной причине нервировало еще больше, так что в итоге все привело к тому, что он сорвался и накричал на девушку. Только тогда она, видимо, поняла, что именно он хотел от нее, поскольку последнее, что запомнил мужчина — заливистый женский смех и слова, которые за долю секунды разрушили всю тщательно выстраиваемую логическую цепочку.              — Для тех, кто умудрился непонятно как сравняться по интеллекту с обделенными умом балеринами и хористками, задаю наводящий вопрос: Рауль является единственным богатым мужиком в Париже, которому может приглянуться девчонка вроде меня настолько, что он сделает ей предложение?              Напряжение последних нескольких дней дало о себе знать. Накопившаяся усталость, бессонница, уже имеющиеся проблемы, которые возникали со здоровьем у большинства людей в его возрасте. Да еще и в гримерке почему-то очень душно… Надо попросить открыть окно…              В какой-то момент перед глазами потемнело и резко пропали все звуки. В себя привел неприятный запах и собственный рефлекторный чих. Открыв глаза, он тут же зажмурился: голова все еще кружилась.              — Не делайте резких движений, — тихий, довольно мелодичный женский голос вызвал восстановление памяти.              — Кристина… — он впервые в жизни назвал подругу брата по имени. Тут же поморщился, поскольку это было верхом неприличия по его мнению.              — Я здесь, — по плечу тут же погладила чья-то рука. — Вы принимаете какие-то лекарства? Болеете? Думаю, что надо позвать врача: наш местный Гиппократ, конечно, отсутствует, но я знаю…              — Не стоит, — он осторожно приподнял голову и постарался осмотреться. Они разговаривали в этой гримерке, все верно. Он стоял в двух шагах от дивана, на котором сейчас лежал, укрытый мягким и теплым пледом. Его ноги в ботинках лежали на подлокотнике, ворот рубашки был расстегнут… И не только ворот, но еще и брючный ремень… Будь он моложе — даже покраснел бы сейчас. — Это просто… Простите. Я… Мне не стоило вторгаться к вам и начинать этот разговор, я просто…              Убрав ноги с подлокотника на пол, он с трудом принял сидячее положение. Ощущение удушья отступило, оставив после себя слабость и сонливость. Больше всего хотелось лечь обратно на заманчиво мягкий диван, накрыться пледом и поспать минимум сутки. Но увы…              — Держите, — в ладони вложили чашку с горячим чаем. Машинально сделав глоток, Филипп поморщился от непривычной сладости. — Да, я согласна, сладкий чай — это еще та гадость, но надо выпить.              — Знаю. Спасибо, — он практически залпом допил содержимое чашки и поставил ее на столик. — Я пойду. Простите за то, что…              Он вздохнул и наклонился вперед, пряча лицо в ладонях. Уже было плевать на все: на то, как жалко он смотрится сейчас, на то, что о нем теперь думает Кристина Дайе…              — Ничего страшного. Филипп, на вас лица нет. Что происходит? С Раулем какие-то проблемы? Если я могу помочь, то…              Он хотел было вежливо отказаться. Не стоило называть ее по имени — это создало между ними сейчас странную атмосферу… Доверия, что ли? Тем более, что она ответила ему тем же и сейчас он чувствовал себя еще более неловко, чем раньше. Подняв голову, он увидел эти голубые глаза и вдруг куда-то исчезла сформированная вежливая тирада. Вместо этого он взял и ни с того ни с сего принялся выворачивать душу перед девушкой, которую видел несколько раз в жизни. Рассказывал о своем страхе за брата, о его странном отчуждении, и даже о своих подозрениях по поводу его интрижки с кем-то, верней — с Кристиной.              Девушка слушала, не перебивая. Не меняя выражения лица. Лишь изредка в глубине светлых глаз мелькали какие-то странные огоньки.              — Я не знаю, что мне теперь делать. Если не вы, то кто тогда должен встретиться с Раулем у священника?              — Я подозреваю, кто, — хмыкнула Дайе. — Ну и заварили ребята кашу…              — Назовите мне имя.              — Сами не догадались? Адель де Милье, — Кристина пожала плечами, после чего устроилась рядом с ним на диване и, снова разлив по чашкам чай, принялась говорить. — Знаете, некоторых вещей я вам рассказать не могу, потому что пообещала Раулю хранить все в секрете, но кое что все-таки разъясню. Что-то достоверно, что-то — примерные мои догадки. Для начала по поводу того, где именно отсутствовал Рауль в то же время, что я была в отъезде. Ответ простой — он был со своей командой.              — С командой?              — Ну да. Народ, с которым он три года прожил на одном борту — это команда. Это уже даже что-то вроде второй семьи, особенно если учесть, что отношения у них друг с другом сложились очень хорошие. В общем, там сразу у троих из офицерского состава были подряд дни рождения. Ну и Рауль, естественно, был в списке приглашенных, вдобавок — чем-то там помогал с организацией праздников. В общем, был на масштабной гулянке.              — Но почему мне об этом сразу не сказал?              — Обиделся, расстроился и разозлился. Он хотел пригласить вас отправиться с ним. Думал, что вам небезразлична его жизнь, люди, которые близки ему, дело, которое он любит. Но вы тем утром были заняты разбором корреспонденции и, цитирую «пробурчал мне что-то нечленораздельное вместо приветствия».              Филипп лишь вздохнул, припоминая то самое утро. Или же одно из похожих?              — Куда он деньги тратит — тут уж я вам ничего не скажу, не в моих привычках банковские счета друзей отслеживать. Недавно, правда, вот, фотоаппарат купил, щелкались всей компанией после маскарада. А, кстати, на маскараде он был. Вы просто его не узнали. Всадников апокалипсиса помните?              Филипп кивнул. Такое было сложно забыть.              — Я — Война, мой жених — Смерть, ну а Голод и Чума — Рауль и Адель соответственно.              — Адель… Де Милье?              — Ага. Клевая девчонка.              — Вы и с ней общались?              — Было бы странно, если бы мы не общались, — фыркнула Кристина, лукаво улыбаясь. — Знаете, в России говорят, что чем тише омут, тем занятней черти в нем обитают. Адель это то еще болото. Тиль Уленшпигель в юбке.              — Адель не покидала дома в ночь маскарада.              — Это ее родители так считают, — Кристина расхохоталась. — Господи, граф де Шаньи, вы столько лет нас всех знаете, но так ничего и не поняли. Ладно, я и Адель, но не понять, что ваш братец тот еще авантюрист… О, не беспокойтесь, ничего противозаконного. Просто мы отлично повеселились на Маскараде, распугивая всех своим экстравагантным видом, потом устроили драку снежками по принципу «все против всех и каждый сам за себя», непонятно почему кинулись бежать от жандармов, побывали в гостях у нас, постреляли друг в друга из водяных пистолетов и пофотографировались на крыше Оперного Театра, в частности — по очереди забирались на статую Аполлона. Ну ту, которая с лирой в руках.              — И… все?              — А что, нам надо было банк ограбить? Нет, серьезно, мы, как и любая молодежь во все времена, любим что-то вытворить эдакое. Не представляющее угрозы чужой и нашей жизни, но при этом позволяющее, как бы это сказать… выделиться на фоне окружающих. И это нормально, по крайней мере, отец мне рассказывал, что он в свое время вел себя примерно так же, как и я. Теперь про священника… Это мои догадки, но Рауль и Адель похожи друг с другом в одном: для того, чтобы они общались с человеком, нужно, чтобы этот человек… ну, что-то типа отклика в душе вызвал. Я сама такая, поэтому понимаю, о чем говорю. Вроде как и с любым при желании могу найти общий язык, а в друзьях у меня здесь, в театре, только две балерины и одна хористка. Ну и у ребят так же. В прошлый раз они мне жаловались на то, что не хотят эту свадьбу, верней — то, во что их семьи эту свадьбу превращают: вместо праздника для них вдруг откуда ни возьмись возникает праздник для многочисленной родни с обеих сторон, которая седьмая вода на киселе, близкими им не является ни в каких смыслах и… Думаю, у них возник закономерный вопрос: а зачем портить один из самых лучших дней в своей жизни и они решили по-тихому обвенчаться, так же по-тихому отпраздновать друг с другом, а всех вас поставить перед фактом, мол, так и так, родня, не удержались, сделали все сами и раньше, но на ваш банкет по случаю нашей свадьбы мы обязательно придем. По поводу трат со счетов… тут я ничего вам не скажу. Раулю порой такие идеи в голову приходят сумасбродные, что в этом плане я даже не берусь их просчитывать, да и неинтересно это мне. Кое-что знаю, но о том, как ни просите, не расскажу — обещала молчать и слова своего не нарушу.              — Даже странно как-то. Почему он…              — Рассказывает все это мне, а не вам? Да просто. Вы ему вместо отца. Отчасти — боится, что не одобрите… Я вот, помнится, как-то лет в пятнадцать выкрасила шевелюру в синий цвет. Папа меня увидел, когда я в кухню заходила и выдает такой: «Прикольно. Была Крыса, стала Русалка. Тебе яишенку заебенить, или сама пожрать сообразишь?». Так вот, он — адекватный родитель. Ну, типа, если мои выходки не вредят окружающим и не идут вразрез с законом, то все норм и он возникать не будет. А вы бы, наверное, за одни наши маскарадные костюмы Раулю лекцию закатили на три часа эфирного времени.              — Пожалуй, все так и было бы, — Филипп вздохнул и окинул взглядом гримерку. Странно. Вроде бы ничего не изменилось — только форточка была теперь открыта, впуская в комнату свежий воздух. А вроде бы все совсем иначе.              — А отчасти… По-моему, он считает, что вам на него плевать. Вас рядом нет в самые важные дни в его жизни. Кто провожал его в порту? Николас, я, еще пара человек, которых я не знаю, но вроде он с ними учился вместе… Кто встречал? Почему вы не пришли, если ваш брат действительно вам не безразличен?              — Не смейте меня ни в чем обвинять, — рыкнул он.              — Я не обвиняю. Я просто спрашиваю, если вы не заметили. Обвиняет Рауль. Отчасти — вас, отчасти — себя, что не может стать для вас идеальным братом, который заслуживает более близких отношений, чем «поздоровались за завтраком и пожелали друг другу спокойной ночи». Знаете, может быть, я лезу не в свое дело со своими советами, но вам обоим надо понять, кем вы хотите друг другу быть. Иногда семья — это как у нас с отцом: он вынужден был пахать, как вол, чтобы дать мне образование и крышу над головой, а мне просто пришлось смириться с тем, что у всех семьи другие, не такие, как моя. Что меня не будут брать на руки перед сном, рассказывать какие-то сказки, что со мной не будут просто болтать ни о чем и выслушивать, как прошел мой день. Вместо этого меня снабдят финансами, научат всему необходимому, но… даже сейчас нам с отцом не о чем общаться друг с другом. Мы фактически чужие люди. Не его и не моя вина в том, что произошло и я рада, что с Николь и Мартином это не повторяется, что у них есть и другая сторона жизни. Просто… Мы с отцом, случись что с одним из нас, не будем жалеть о том, что не сказали друг другу что-то важное, или не сделали то, что хотелось сделать. Два неудачника, не сумевшие стать семьей, просто смирились с тем, что их время упущено. Ну а ваше с Раулем… тут я не знаю. Тут уж все от вас обоих зависит.              Он глубоко вздохнул. То же самое, но может — немного другими словами, говорили ему люди, убеленные сединами. Обладающие безоговорочным авторитетом в его глазах и так же насквозь видящие ситуацию в его семье. «Случись что с одним из нас…»… Кристина и Густав Дайе не будут жалеть, а вот он… Если Рауль… Кто бы знал, сколько бессонных ночей он провел в те времена, когда письма от находящегося вдалеке брата задерживались. Кто бы знал, как он переживал, соглашаясь с решением Рауля делать карьеру во флоте, да еще и отправляться в такие далекие экспедиции. Брат снова отправится в путь через месяц. И этот месяц он проведет, вероятней всего, даже не с ним.              — Благодарю за то, что поговорили со мной…              «Что успокоили меня», — дополняет внутренний голос. Раз уж брату так нравится вытворять что-то из ряда вон выходящее, но при этом умудряясь оставаться непойманным… Пусть так и будет. Рауля перевоспитывать поздно. Тем более, что в итоге оказалось все совсем не так страшно, как представил себе Филипп.              — Всегда пожалуйста, — чуть улыбнулась девушка.              — Еще раз простите за то, что я наговорил вам лишнего. Всего хорошего, Кристина.              Филипп встал было на ноги, но все снова немного закружилось. От недосыпа сильно болела голова, а ноги стали ватными. Посиделки в гримерке в чем-то даже сыграли против него: меньше всего хотелось уходить из теплого помещения, куда-то ехать, чем-то заниматься.              — Давайте я вас все-таки провожу, — девушка это произнесла тоном, против которого у Филиппа не нашлось, что возразить. Уж слишком нетипичным он был для девушки. Не «позвольте вас проводить», а вот так вот — прямолинейно, грубо и исключая какие-либо возражения. Уверен, даже если бы он отказался, то Кристина упрямо шла бы рядом с ним буквально на расстоянии вытянутой руки.              — Если вы не боитесь за свою репутацию, то буду рад вашей компании.              — Плевать.              — Что, простите?              — Мне плевать на то, что обо мне тут говорят. Согласитесь, если бы меня заботила репутация, то я бы не пошла в певицы. Как там в вашем обществе принято считать: если девушка работает в таком заведении, значит — она априори шлюха, верно? — насмешливый голос вызвал внутри чувство, напоминающее… стыд. Хотя Филипп знал достаточно примеров, когда девушки даже из социальных низов были более порядочны, чем представительницы высшего общества.              — Я так не считаю. В особенности — в отношении вас, мадемуазель, — он шутливо поклонился и подождал, пока Кристина запрет снаружи гримерную.              — Вот уж спасибо за комплимент. Не ожидала, особенно от вас.              — Это почему же?              — Ну, не знаю… До этого дня вы на меня производили впечатление отмороженного сноба. А оказалось, что вы вполне живой и нормальный.              — Вот уж… Спасибо за комплимент, — сдавленно выдохнул он. Хотя, надо было признать, «комплимент» был абсолютно заслуженным.              — Всегда пожалуйста, если что обраща… — они вышли на перекресток и Кристина была вынуждена оборвать свою тираду, потому что напротив них и по бокам замерло по человеку, вооруженному револьвером. Филипп было выхватил свой, но три дула одновременно были направлены на Кристину.              — Без глупостей, граф, — произнес один из потенциальных противников. — Или мы выстрелим. В нее. Оружие на землю.              Выдохнув сквозь стиснутые зубы, Филипп медленно положил револьвер на пол и ногой подтолкнул его к одному из врагов.              — Идиот, — тихо прошептала Кристина, закатывая глаза.              В принципе, он был с ней полностью согласен, но после их сегодняшней беседы просто не мог позволить, чтобы ее убили у него на глазах и из-за него.              — Заткнулась. Верхняя одежда твоя где и как выглядит? — пока двое держали девушку на прицеле, третий умудрился грамотно ее обезоружить. Отобрал скрытые клинки и стилет, висящий на поясе. Интересно, у нее осталось еще какое-то оружие, или это было последнее?              — В общей гардеробной. Ярко алая накидка с капюшоном и меховой оторочкой.              Филипп отлично помнил, что Кристина пришла в Оперу сегодня в черной меховой шубке, которая осталась висеть в шкафу в ее личной гримерной. Значит — она хочет забрать чужую одежду, чтобы после ее пропажи поднялась какая-то паника. Чтобы… Да, чтобы кто-то понял, что Кристина исчезла, причем явно не по своей воле.              Пока их вели по лестницам и коридорам оперы, Кристина и Филипп не проронили и звука. Граф помнил, что девушка в состоянии составить ему компанию в бою, но о каком бою могла идти речь, когда любого из них могут уложить первым же выстрелом? Будь у них только ножи или те же шпаги, еще можно было бы рискнуть и попробовать воевать голыми руками, но сейчас…              Их вывели через черный ход и провели к экипажу. Едва Филипп забрался, повинуясь указаниям злоумышленников, на одно из сидений, как в шею впился комар. Судя по всему, с такой же ситуацией столкнулась севшая рядом Кристина, поскольку граф успел заметить, как упала девушка, ровно за секунду до того, как собственные веки сомкнулись, погружая его в странный сон.