Не верь, не бойся, не проси...

      Очередная репетиция завершилась тем, что месье Арно дал «добро» на мое участие в спектаклях. Ну а что? Партитуру за месяц я выучила, из общего потока, так сказать, не выбивалась… Что еще для счастья надо человеку? А ничего. Привычно попрощавшись с Софи у поворота коридора, я завернула за угол и едва не столкнулась с одним из теноров. Итальянец, но в отличие от ла Карлотты — не мнил себя центром планеты всей и даже кивал в ответ на приветствия со стороны подпевок вроде меня.              — Добрый вечер, мадемуазель Дайе, — неожиданно произнес он, когда я уже хотела проскочить мимо, как ни в чем не бывало.              — Добрый, — произнесла я, после чего встала напротив него, выжидая. Для чего-то он ведь начал разговор, верно?              — Мы можем поговорить с глазу на глаз? Здесь неподалеку есть пустой класс для занятий…              — Зачем? — подозрительно прищурившись, уточнила я. С одной стороны — маловероятно, что местные птички дошли до того уровня тупости, когда начинают гадить в гнезде. С другой — черт его знает, этого мужика, что у него на уме.              — Хотелось бы услышать, как вы поете. Так мы пойдем?              Руки вытянулись по швам. Миг — и я буду готова ударить скрытым клинком. Идейка была почерпнута из памятной игры «Кредо убийцы», с претворением ее в жизнь мне помог отец и его знакомый механик, так что механизм получился гарантированно рабочий и, что важно — практически незаметный под платьем и плащом. Все-таки, стилет какой-нибудь пока достанешь — сто лет пройдет, а здесь руку откинул так, чтобы кнопку задеть — и режь по живому, сколько влезет.              Вопреки худшим моим прогнозам, нас с итальянцем никто в пустом классе не поджидал. И он сам вместо этого подошел к пианино нажал до первой октавы и посмотрел на меня.              — Споете что-нибудь? Только не ваши партии хора.              Я пожала плечами и выбрала одну из арий, которые мы разучивали еще в консерватории. Во-первых — при ее исполнении можно было показать свой диапазон, во-вторых — ее не пели в этом театре, так что при желании итальянцу было бы не с кем меня сравнить и пришлось бы оценивать только мой голос, если ему вдруг это понадобилось. Ну и в третьих — мне просто нравилась эта песня. И то, что мне дали допеть до конца было, надо полагать, очень хорошим знаком. Когда я замолкла, тенор хлопнул пару раз в ладони.              — Хм, пожалуй, про вас говорили правду. Действительно голос ангела. И вы собираетесь всю жизнь петь в хоре?              — Если у вас есть предложение получше, не связанное с интимной частью жизни, то я вас с удовольствием выслушаю, — времени на расшаркивания у меня не было, а ощущение какой-то закулисной интриги неимоверно бесило.              — Насколько мне известно, вас раздражает синьора Гуидичелли, — тенор чуть улыбнулся.              — Насколько мне известно, синьора Гуидичелли раздражает всех в этом театре, — быстро перевела стрелки я, чтобы не высказывать свое негативное мнение о Карлотте. Мало ли…              — Ну хватит, — тенор поморщился. — Скажу прямо: опыта и таланта у нее, может быть, хоть отбавляй, но лично я прихожу в театр репетировать, а не слушать ее скандалы. И если вы вместо нее дадите мне эту возможность, то мы сделаем все, чтобы вы в итоге заняли место одного из ведущих сопрано в этом театре.              — И что для этого надо будет делать мне? — напрямую спросила я.              — Петь. Не устраивать скандалы. Учиться. Выполнять мои указания касательно поведения при пении дуэтом. Согласны?              — Да, — честно, долго я не раздумывала. Если уж вдруг мне повезло и кто-то оценил мой талант, то почему бы не согласиться на предложение тенора? В конце концов, если вдруг он потребует от меня что-то противозаконное или мерзкое для меня, то задний ход всегда будет можно дать, а вот если ему действительно охота подпихнуть меня на место Карлотты, чтобы получить вместо примы, подхватившей звездную болезнь, нормального партнера по выступлениям, то почему бы и да?              Попрощавшись со мной, мужчина вышел из класса. Выждав немного, я направилась в свою гримерку — не хотелось, чтобы кто-то видел нас с тенором вместе. Не то, чтобы мне было дело до того, что обо мне кто-то подумает или скажет, но если он будет подсиживать Карлотту какими-то незаконными методами, то лучше мне рядом с ним не светиться.              Следующая встреча с ним и не только с ним состоялась на следующий же день. Скорость развития событий заставила меня поразиться тому, как быстро в этой опере «дела делаются». Вот только мы разговаривали с тенором — и суток не прошло, и вот он уже приглашает меня в комнату отдыха певцов, где нас ждет женщина лет тридцати. Эньелла, кажется… Даже не знаю, псевдоним это, или настоящее имя, но запоминающееся отличие.              — Позвольте вам представить — Кристина Дайе, — начал мой сопровождающий. Я привычно присела в реверансе перед этой женщиной. Она в свою очередь встала с дивана и подошла ко мне, придирчиво осматривая с ног до головы, словно принимая какое-то решение.              — Язык за зубами держать умеешь? — спросила она, сводя на переносице тонкие брови.              Я лишь кивнула.              — Либретто «Волшебной флейты» хотя бы в глаза видела? Мою партию, в частности.              Вспомнив, что Эньелла играет Памину, я снова кивнула.              — Спеть через неделю сможешь?              — Я пела одну из арий на конкурсе полгода назад, что же насчет всего остального… Думаю, что мой учитель согласится помочь…              — Исключено, — Эньелла мотнула головой. За моей спиной итальянец, имени которого я до сих пор не знала, чуть кашлянул.              — Будет у вас учитель, мадемуазель Дайе. В любом случае, вот это, — мне в руки практически впихнули папку с нотами, — ваш первый и последний шанс показать себя на сцене в одной из ведущих ролей. Воспользуетесь этим шансом — и мы избавимся от Карлотты. Не сразу, конечно, но все же вы займете ее место. Или же вы провалите эту проверку и на всю жизнь останетесь в хоре. С вашим талантом это будет очень обидно, верно?              Я кивнула, до хруста в пальцах стискивая папку. Выучить за неделю то, что я в принципе, уже знала — раз плюнуть. Выступить так, чтобы понравиться публике — это уже сложней… Хотя… Если я умудрилась завоевать симпатию придирчивого жюри на всевозможных конкурсах, то уж с более простыми людьми как-нибудь справлюсь.              В конце концов, не выпустят же они меня на сцену, не прослушав перед этим, как я справилась с заданием, верно? Раз уж Эньелла по каким-то причинам хочет на один вечер уступить мне свое место…              Я чуть усмехнулась своим мыслям. Ага, конечно… Эньелла играет Памину. Карлотта — Царицу Ночи. Каков шанс, что новенькой вдруг ни с того ни с сего дадут ту же Царицу? Даже если коллектив дружно взбунтуется и выживет Карлотту, что очень даже вероятно, то при попытке пропихнуть меня на ее место уже можно столкнуться с негодованием директоров. А вот если место Карлотты займет Эньелла, которая уже обладает определенным именем и симпатией публики, то это будет совсем другой разговор. Ну а мне, естественно — роли Эньеллы, которые хоть и не являются «вот прям самыми самыми», но все-таки будут намного лучше работы простой хористки. Ловко ребята все придумали, однако… И главное — как быстро исполнили…              Уже в гримерке я принялась изучать либретто. Надо сказать, что вроде как поет она кругом кусками и сольных партий там раз-два и обчелся, но в итоге набежала довольно внушительная пачка необходимого для изучения материала. Ладно, уж не знаю, что они там с учителем решат, но за дело лучше всего взяться сегодня. Тем более, что в целом партия для меня несложная. Допустим, у той же Царицы Ночи при встрече с Паминой, когда она требует от дочери убить Зорастро, такие высокие звуки и переливы, что их и не сразу возьмешь даже с должным уровнем подготовки. А вот у Памины — там совсем другое дело. Главное будет — с дуэтами разобраться. А их много. Там в партнерах и мавр, и Папагено, и Зорастро и кого только нет… Со всеми спела, никого не обидела, что называется…              Вздохнув, начинаю петь дуэт с Папагено. Начнем, как говорится, сначала. Для лучшего самоконтроля на первых порах всегда закрываю глаза. Когда меня неожиданно подхватывает мужской голос — только профессиональная привычка, выработанная за годы учебы в консерватории, заставляет допеть до конца. Правда, при этом тщательно высматривая неизвестного. Я же вроде бы закрывала двери гримерки, верно?              — Весьма недурно, — раздался голос сразу же после завершения пения. — А теперь…              И на меня посыпались вполне профессиональные указания о том, как надо петь. Интересно получается… Либо кто-то мне решил помочь, либо это и есть обещанный тенором-итальянцем учитель… В любом случае, сначала надо бы поговорить, а то как-то стремно разговаривать с абсолютно незнакомым человеком. Логично решив, что он стоит в коридоре или же пел вместе со мной из соседней комнаты, я вышла наружу и принялась осматриваться. Пять минут поисков результата не дали.              — Ладно, это уже совсем не смешно. Покажитесь, — потребовала я, возвращаясь в гримерную и на всякий случай запираясь на один оборот. И выскочить быстро сумею, и снаружи никто не вломится.              — Предпочту сохранить инкогнито, мадемуазель. В конце концов вам, для того, чтобы учиться, совсем необязательно меня видеть.              — Учиться? — уточнила я. — То есть, мне про вас говорили, когда…              — Да, про меня. Теперь я предпочел бы, чтобы мы продолжили наше занятие.              — Постойте, а сколько я вам буду должна за уроки? Хотелось бы сразу узнать расценки, — нахмурилась я. Конечно, сейчас я неплохо получала, вдобавок — можно было обратиться к отцу, который зарабатывал неплохие деньги и на такое важное дело, как обучение, запросто бы согласился выделить мне нужную сумму, но для того, чтобы знать, потянем мы или нет, надо будет сначала услышать прейскурант, так сказать.              — Деньги? Мадемуазель Дайе, меня не интересуют деньги. Я просто хочу, чтобы ваш ангельский голос зазвучал в полную силу на этих подмостках…              Слова, произнесенные таким тоном и таким голосом, практически заставили меня поверить в их правдивость, если бы не одно «но», верней — не одна фраза, за которую зацепился слух.              — Ангельский голос, говорите, да? — тихо прошептала я, чувствуя, как возникло мерзкое ощущение. И желание вымыться с мылом, при этом докрасна оттираясь мочалкой.              Неизвестный говорил со мной из какой-то потайной ниши. Ну правда — до диктофонов, камер и прочей хрени было еще жить и жить, но вот информация о различных потайных закоулках в театре до моего внимания уже дошла. Судя по всему, обладатель голоса уже не в первый раз здесь. Кроме того — только он мог услышать мой «ангельский голос», ведь в хоре все поют одинаково, за счет чего и достигается нужный эффект. Нет, прослушивал меня еще и месье Арно, который мог «заценить» потенциал, вот только он назвал мой голос красивым и подающим надежды, а не ангельским.              — Именно, Кристина. Вы достойны куда большего, чем место в хоре. И это место будет вашим по праву, я обещаю. Почему вы так побледнели? — тихо спросил у меня обладатель голоса. Голос красивый… Очень красивый, если быть точней. Наверное, когда от звука твоего голоса любая девчонка течет, можно и без этого обойтись, верно? Но нет — надо именно так, чтобы силой практически… Ненавижу.              — Место в вашей постели, вы имеете в виду? — резко произнесла я, вскидывая голову повыше. Чтобы не было видно моих слез, которые рвались из глаз. Дура, наивная дура! Папа ведь говорил мне и не раз, где бывает бесплатный сыр и я едва не попалась в такую примитивную ловушку! А тенорок-то хорош, соловьем передо мной разливался, как заебись все будет… Я и поверила… Почти. Если бы поверила до конца, то очевидного подвоха сейчас не увидела.              — Что? — голос звучал поразительно изумленным.              — Неужели я так похожа на дуру, что вы меня за нее приняли по ошибке? Ну обознались, уважаемый.              — Подождите, Кристина… Умоляю вас, объясните, почему вы так злитесь… Я клянусь, у меня и в мыслях не было ничего дурного и уверяю, что…              — Да-да-да, ничего дурного. Не силой же прямо вы меня собирались тащить. Все понятно мне, уважаемый. Схема развода стара, как мир и действует во все времена. Сначала вы видите меня практически голой. Вот только не надо сейчас отмазываться — только что вы сами себя выдали фразой «почему вы так побледнели?», а значит — вы меня видите. Увиденное вам настолько нравится, что вы решаете что неплохо было бы познакомиться с девочкой поближе. Как это сделать с учетом того, что девочка все-таки не тянет на легкодоступную шлюху? Да проще простого. Сначала продвинуть девочку на сцену, выступить в роли эдакого доброго учителя, а потом предъявить счет и потребовать оплату натурой. Мол, раздвигай мне ноги, ведь ты без меня никто и кругом мне обязана. Со мной такое не сработает, уж извините за то, что обламываю вам всю малину. Идите ищите себе другую игрушку, месье, — ровно закончила я, зажмурившись на мгновение. Миг — и слез как не бывало. Люблю злость и ненависть — как только даешь им взять верх над остальными эмоциями, так никаких слез не остается. Только желание убивать, но оно визуально не отображается.              — Да как вы… — Голосом неизвестного сейчас можно было забивать гвозди. — Что вы себе позволяете, негодная девчонка? Уж не знаю, кто занимался вашим воспитанием, но такое отношение к человеку, который искренне желает вам добра, просто возмутительно.              — Папа меня воспитывал. Он же и сообщил вполне логичную вещь: настоящих альтруистов раз-два и обчелся, а вот все остальные с удовольствием закосят под помогающих и выручающих, чтобы потом поставить перед фактом и предъявить какие-то претензии. С учетом того, что вы вряд ли сейчас мне назовете хоть одно имя человека, которому помогли бескорыстно, ничего не требуя взамен — сами вы принадлежите именно ко второй категории. Так что не надо тут строить из себя уязвленную добродетель. Всего хорошего, надеюсь, что больше никогда вас не услышу. Ах, да — можете сюда больше не приходить, так как переодеваться я теперь буду за занавеской с четырех сторон — шоу не обломится.              — Не смейте со мной разговаривать в подобном тоне!              — А вы не смейте на меня орать — вы мне не отец, а я не пятилетняя девочка, пробравшаяся в чужой огород.              Я резко выдохнула, прерывая перепалку. На самом деле, много еще что можно было сказать, вот только какой в этом смысл? Собрав листки в нужном порядке, я повернула в замке ключ, намереваясь выйти из гримерки, найти того тенора, вернуть ему партитуру и заодно, если не остынет гнев к тому времени — высказаться по поводу людей, которые ведутся на уговоры своих друзей и пытаются подложить под них приличных девушек.              — Постойте! Кристина, умоляю, простите… Простите меня! Я не мог подумать, не мог… знать, что вы это воспримете именно так. Я знаю, что вы честная девушка и даже могу признаться, что не подсматривал за вами, как вы меня обвиняли, как раз по этой причине… Я правда хочу лишь помочь вам. О, позвольте мне сделать вам этот подарок! Только не ненавидьте, не проклинайте меня и не покидайте это место.              Мне показалось, или эта речь, перемежаемая стонами боли, под конец вообще сорвалась на всхлипы? Пожалуй, продолжай он на меня кричать — и я бы не чувствовала себя так неуютно, как сейчас. С одной стороны — как-то не по-людски это доводить других до слез. Просто избить за подглядывание — это бы я с радостью, ну или кастрировать без анестезии во избежание подобных инцидентов, а психику шатать… ну не люблю я моральное насилие, физическое предпочитаю… Во-вторых, когда он сказал подарок, сразу же возникла ассоциация со всякими букетами-конфетами, которыми меня не обделяли последние лет семь и которые было принято принимать из вежливости, но при этом они ни к чему не принуждали и никаких обязательств не навязывали… Я… Я не знаю. Кажется, я все-таки запуталась. Видимо, приняв мое замешательство за согласие выслушать, неизвестный в стене снова заговорил.              — Кристина, вы красивы и вы это знаете — без толку говорить об обратном женщине, которая прямо сейчас смотрится на себя в зеркало. Но клянусь — именно ваш голос стал причиной тому, что у вас оказалась эта партитура. И именно из-за вашего голоса я нахожусь здесь. Я… К сожалению, я могу понять причину вашего недоверия и той резко негативной реакции на мои слова, но готов поклясться всем, чем угодно, что никогда и ни к чему не стал бы вас принуждать. Вы ведь принимаете подарки от своих поклонников, верно? И вовсе не обязаны при этом каким-то образом отвечать на их чувства к вам. Так примите же и мой… Если же вам так важен вопрос ответа на этот подарок, то пообещайте, что выступая на сцене, будете петь для меня, а не для всех тех напыщенных аристократов, которые соберутся смотреть на вас из своих лож.              О как облил! Экспрессия, волнение в голосе… Черт, у меня как-то даже поязвить по этому поводу не получается. Да что же это творится, я теперь вообще ничего не понимаю! Своими словами он окольными путями обошел тему лично его чувств ко мне, но все-таки по подтексту можно понять, что чувства какие-то есть. Получается, что если я сейчас соглашусь на его предложение, пусть и пообещав петь только для него, а не себя на блюдечке с голубой каемочкой, то я дам ему шанс сблизиться с собой и… А в вдруг я пожалею? Или, наоборот, не пожалею? Обычно, ухаживая за мной, все парни придерживались вполне традиционной волны «букеты-конфеты», а этот просто выбрал другой путь воздействия… Учитывая, что для меня важна сцена и важно показать свой талант, он просто… Да, он просто сделал более нужный и важный для меня подарок в итоге.              Внутри боролись несколько чувств. Одновременно и остатки прежнего негодования, и вроде как даже чувство вины, и какое-то непонятное сострадание к этому человеку из-за стены. Я не знаю, насколько надо быть одиноким и несчастным, чтобы снова умолять поверить девушку, которая только что чуть ли не матом покрыла и заочно обвинила чуть ли не во всех смертных грехах… С другой стороны — а что, если я ему сейчас дам шанс «законтачить» со мной, а потом он мне не понравится и захочется дать задний ход… Когда имеешь дело с обычным парнем, который разве что пару букетов и шоколадку тебе принес, то это одно, а избавиться от человека, который сделал такой вот подарок и явно рассчитывает, хоть и отрицает это, на взаимность, будет намного сложней. И я столкнусь в таком случае с чувством вины, мол, не оправдала чьих-то надежд.              И почему, если я сейчас не уверена в том, что отвечать, начинаю колебаться вместо того, чтобы отказать, как учил отец? Мол, если не уверена в чем-то, то и не надо этого делать — ни одна упущенная возможность не стоит тех проблем, которые может дать неверное решение…              — Кристина, я клянусь вам, что как только вы захотите, чтобы я исчез из вашей жизни, я тут же сделаю это и больше никогда вас не побеспокою.              Вот снова это ощущение… Ну вот скажи, взрослый же мужик, какого хрена ты так унижаешься передо мной, умоляешь меня? И какого хрена мне нравится, что кто-то втаптывает себя в грязь, давая возможность куражиться над собой… мне? Я совсем ничего не понимаю. С одной стороны — мне хочется все это прекратить, с другой — повыделываться в стиле «а давайте вы еще меня поумоляете», чтобы насладиться той властью, которую мне дает над собой этот странный голос из стены… Я перестаю понимать, что происходит. Я теряю контроль над ситуацией, контроль над собой, над своими чувствами и желаниями… Мне хочется и сбежать от этой странности, и распутать этот клубок, чтобы понять, что происходит, а распутать можно только согласившись на предложение этого человека.              — Я… — прокашлявшись, чтобы прогнать неожиданно появившуюся хрипоту в голосе, я глубоко вдохнула как перед прыжком в омут и тихо, но уверенно произнесла. — Я согласна. Когда начинаем репетиции?              — Они уже начались, юная мадемуазель. Правда, последние несколько минут вы предпочитали показывать мне силу своего голоса отличными от пения методами.              — Слушайте, а может быть, вы выйдете из стенки? Все-таки, не думаю, что местное привидение обрадуется, если обнаружит, что вы покусились на его владения, а мне потом не улыбается себя виноватой чувствовать за то, что вас придушили…              — О, — обладатель голоса рассмеялся. — Не волнуйтесь. Я очень хорошо бегаю, к тому же — игра в прятки с местным привидением крайне… увлекательное мероприятие. И мне хотелось бы до поры до времени сохранить инкогнито, если вы позволите, конечно. Заодно я лишу вас возможности обвинить меня в чем-то непристойном, ведь находясь за стеной от вас я просто не могу себе позволить ничего подобного, верно?              Он снова рассмеялся. Против воли мои губы расползлись в ухмылке. Немного виноватой.              — Простите, — я вздохнула. — Вы тут не при чем, правда. Просто, когда встречаешь без конца одних козлов, то поневоле начинаешь опасаться чисто на всякий случай даже нормальных людей. К тому же, на лбу не написано, кто есть кто, а я даже лба вашего не вижу. Кстати, а как вас зовут? Ну, должна же я как-то к вам обращаться, верно? Не Голосом Из Стенки мне вас звать, верно?              — Честно говоря — мне все равно, какое прозвище вы мне дадите. В России есть такая поговорка — хоть горшком назови, только в печь не ставь.              — Не сажай, — поправила я мужчину. — Но… Кхм… Ладно. Будете Ангелом Музыки, договорились? Была у меня книжка про то, как «к хорошим и талантливым детям, которые упорно трудятся и идут к намеченной цели, является во сне ангел музыки, который учит и наставляет их».              — Ангелом… — мне показалось, или до меня донесся какой-то судорожный вздох. — Я буду вашим Ангелом Музыки, юная мадемуазель Дайе. А теперь я настаиваю на том, чтобы мы все-таки приступили к занятиям.              И мы приступили. Надо сказать, что строгость у моего нового учителя была совсем не ангельской. Так жестко и без вазелина меня даже в консерватории перед важными конкурсами не имели. Впрочем, сейчас игра, в которую я влезла, была явно более масштабной и на кону стояло куда больше, чем очередная награда. Признание публики, слава… И доступ к новым ролям, а соответственно — к еще большему количеству поклонников. Ну и о материальном забывать не стоит — солистки все поголовно расхаживали в мехах и сверкали дорогими украшениями, в то время как подобную роскошь могли себе позволить только те представители «массовки», у которых, как и у меня, были иные источники дохода, или «подушка безопасности» в виде обеспеченных родителей. Пожалуй, тот факт, что мне еще домой надо добраться, был единственным стоящим аргументом, который он принял и в итоге отпустил меня ровно за десять минут до встречи с соседкой. Кстати, неплохо бы выяснить, кто из девчонок-хористок живет в том же районе, что и я, чтобы при необходимости можно было с кем-то из них вместе добираться. Как ни крути, а полностью оплачивать стоимость поездки для меня сейчас слишком накладно...