***
Элис обнаружила себя все в той же комнате, где проснулась первый раз. Проснулась одна. Вспомнив о том, что случилось, девушка буквально слетела вниз. Ей казалось, там она уже никого не найдет. Что ее оставили так, как когда-то оставил отец. Страх, что она вновь осталась одна, мгновенно вызвал у нее слезы. — Джаспер, — с облегчением бросила она, когда нашла мужчину в гостиной. — Слезы? У нее слезы?! — удивленно воскликнул Джеймс, как только ее увидел. — Да что не так с этой девчонкой? Элис взглянула на Джеймса и отступила назад. Она почти готова была впорхнуть в объятия Уитлока, но эти слова его друга испугали ее. Девушка уловила в них страх и презрение. Элис сама испытывала к себе презрение. Еще вчера ей казалось, достаточно выбраться на волю, и у нее начнётся новая жизнь. Что вот она нашла своего принца, и все теперь будет хорошо. Но ее приступы не исчезли. А это значило, что это никогда не закончится. Мысль, что для Джаспера она станет такой же обузой, какой была для ее семьи, была невыносимой. Элис сбежала. Она больше не хотела в клетку. Возможно, Уитлок уже понял, что больница лучшее место для такой, как она. — Элис, стой! Но она не могла остановиться. Не могла слушать вежливые попытки Джаспера все исправить, доходчивые объяснения, что ошибся, когда спасал ее от заточения. Это было слишком для дня, который начинался, как сказка. — Я не могу это! — воскликнула девушка, наконец остановившись. Злость от собственного бессилия охватила Элис. Отчаяние вынудило ее остановиться. Должно быть, она могла пересечь штат в таком состоянии, но сомневалась, что от этого ей станет легче. Да и Джаспер очень скоро нагнал ее. Она обернулась, чтобы посмотреть на него. — Так не честно. Не согласна. Я хотела быть нормальной. Думала, что нормальная. Девушка, словно заведённая, швыряла деревья в сторону. Топталась на макушке горы, словно ураган, превращая все, что ее окружало, в щепки, образуя вокруг себя воронку из пыли, грязи и выкорченных деревьев. Джасперу пришлось изворачиваться, чтоб отклониться от летящих в него обломков. Наконец он прыгнул на Элис и повалил ее на землю. Припечатав ее к земле, он взглянул ей в глаза. — Ты никогда не была нормальной и никогда не будешь. Нет больше понятия нормальный. Для тебя нет. Само твое существование является ошибкой. Ты тупиковая ветвь эволюции. Ты другая, смирись с этим. У тебя нет ничего, кроме того, как принять то, что ты есть, — со злостью кинул Джаспер. Он смотрел на девушку, что постепенно оставляла попытки вырваться из-под его захвата. Чувствовал, как взамен ярости к ней приходит осознание его слов. Злых жестоких слов, которые он упорно не хотел ей говорить. Сейчас он жаждал, что эмоции выдадут ее раньше, и вампир узнает, что она думает обо всем этом. Напряженно ждал, когда и к чему придет Элис. — А ты, — наконец спросила девушка, — ты принимаешь меня такой? Ты смиришься с тем, что я это я? — Джаспер ослабил свою хватку. Он понял, что все это время Элис тоже ждала его мыслей. Его решений. И он не знал, что ответить. — Меня не было раньше, Джаспер, — продолжила девушка, коснувшись его волос, что свисали на ее лицо. Затем бегло прошлась по его лицу пальцами. Ее голос стал мягче, словно она надеялась его уговорить. — Я не знала жизни до тебя. Не уверена, что захотела бы другой жизни. Жизни, где у меня нет тебя. И больше не спрашивай, чего я хочу больше всего. Просто ответь, ты принимаешь меня такой? Джаспер слушал этот гипнотический полушепот. Слушал, как ничто другое. Он и не заметил, когда ладони Элис обвили его шею. С ней он терял всякую бдительность. Его хваленая хватка, которой не было равных, дала сбой, и причиной этого была маленькая кареглазая девушка. — Джаспер, — протянула девушка. Он впервые нашёл свое имя желанным, — не покидай меня, Джаспер, — попросила Элис. Казалось, у нее не осталось аргументов, и она обратилась к мольбам. — Я справлюсь с приступами. Я научусь. Их больше не будет. Ты только потерпи, не бросай меня, не сейчас. — Бросить тебя?! — Джаспер наконец сумел понять, о чем она говорит. Слишком тесным был их контакт, чтобы не ощущать на себе ее чувства. И она была так красива под лучами яркого солнца, что ему была простительна такая рассеянность. — Неужели ты думаешь, что я готов тебя бросить из-за такой ерунды? — Ты говорил с ними обо мне. — Элис, я говорил о тебе, но это не значит, что я задумал тебя бросить. — Но твои друзья, они думают… — Они считают тебя особенной, ведь я помешан на тебе, ты не заметила? — Нет, — наконец улыбнулась девушка, — но мне это нравится. Человек. Джаспер за целую вечность не чувствовал себя таким живым, как сейчас. Он все смотрел на девушку, словно не веря, что это все настоящее. Однако Элис не имела такого терпения. Она дотянулась губами до его подбородка. Затем поцеловала его шею. Ей хотелось претендовать на все это. Целовать всего его. Но Джаспер не позволил ей этого сделать. Он коснулся ее лица и осыпал его мелкими поцелуями. Уитлок не был уверен, что сумеет остановиться, если она не прекратит его дразнить. Однако накинуться на девушку, что пережила нелегкие двадцать четыре часа своей жизни, было для него просто свинством. Кроме того, они лежали на голой земле где-то в глуши. Элис не заслуживала к себе такого обращения. Он не должен был целовать ее здесь. Так, как будто был готов обладать ею здесь и сейчас. Ему следовало подняться. Привести себя и ее в порядок. Обнять и ненадолго забыть о том, как сильно он ее хочет. И все же на этот счет у Элис были другие планы. Ей было недостаточно таких коротких, небрежных прикосновений. Она желала большего. И тут она вспомнила руки, что трогали ее в больнице. Большие, волосатые, с длинными царапающими ногтями. Мозолистые, отвратительно пахнущие руки. И дыхание, зловонное, что заставляло ее почти не дышать. Потное тело, что прижимало ее к пружинистой кровати… — Элис?! Джаспер отстранился. Перевернувшись, он сел. Он был встревожен тем, как мгновенно на девушку налетел страх. Вампир подумал о том, что сам нагнал на нее такой ужас. Но тревога девушки только усилилась. Она вскочила, вообразив, что как-то обидела его. — Я в порядке, в порядке, — затараторила Элис. Джаспер улыбнулся. Ее голос завораживал его. Будь он тихим, как шепот, или громким, как трель воробья, он был волшебным. — Сядь, — мужчина поманил ее, и Элис села ему на колени. Не могла, не хотела его отпускать. Припала губами к его макушке. Поцеловала эти светлые пряди волос, которые так приглянулись солнцу. — Что с тобой случилось? — спросил Уитлок, заставив вампиршу взглянуть ему в глаза. — Ничего, это не приступ. Джаспер грустно улыбнулся. Он обнял ее хрупкое лицо ладонями. — Эти приступы — важная часть твоей жизни. Ты не должна их бояться. Не должна стесняться их. Обещай, что ты будешь говорить мне обо всем, что ты чувствуешь. О том, что тебя тревожит. Обещаешь? Девушка кивнула. Однако это смущало ее. Это обещание было неприятным для нее. — Ну, так что случилось? — Я вспомнила, там в клинике… — Элис отвела взгляд, и Джаспер все понял. Он не мог позволить ей произносить имя того ублюдка. — Прости, милая, прости. Это я тебе напомнил. — Нет, не ты, — возразила она, — но я хотела бы, чтобы ты пришел чуть раньше. Тогда бы я… Он… Должно быть, это было противно. Видеть меня с ним. Но мне нисколечко не было с ним… Джаспер припал к ее губам. Он не поцеловал ее, лишь прервал эту череду унизительных воспоминаний. — Мне очень жаль, что тебе пришлось ждать. Но я тебя нашел и теперь не отпущу. Прости и забудь то чудовище. Он больше тебя не обидит. Никто больше не причинит тебе вреда. Элис кивнула. Затем, обвив его шею, поцеловала. Сначала нежно. Спустя мгновение губы девушки стали настойчивыми. Жадными. Джаспер попытался отстраниться, но ему не позволили. Элис буквально рычала от неудовольствия, когда вампир, прервав поцелуй, почти минуту объяснял ей о преимуществах кровати. Он попытался объяснить кодекс джентльменов о важности первой ночи, но руки девушки были уж очень проворными. Губы слишком мягкими и сладкими. Уитлок не выдержал. Он резко развернулся. Элис вскрикнула от неожиданности, когда вновь оказалась припечатана к земле. Ох, как он был рад, что она уже не человек. Джаспер не знал, как сдерживал бы себя в руках, не рискуя при этом переломать ее на двое. Сейчас он просто не мог быть джентльменом. Прикасаясь к ее телу, отвечая ее губам, невозможно было сохранять ясность ума. Казалось, он нарушил все законы вселенной, чтобы найти ее. Разве можно было устоять?***
— Лорейн, — вновь жалобно выдала Таня. Голос ее был печальный. Полный невысказанной боли и отчаяния. Лицо вампирши скривилось в жалкой попытке выдавить слезы, но их не было. Виктория Даффи не могла к этому привыкнуть. Она все еще помнила, как плачут люди. С дрожащим задыхающимся голосом, они пытаются выплеснуть ту боль, которая у них внутри. Пытаются освободить себя. Но Таня страдала по-другому. Она не могла высвободиться, не могла выплеснуть свои муки. Нужно было отдать ей должное, их пара с Лорейном просуществовала достаточно долго, что не характерно вампирам. И это не было понятно Виктории. Любовь ее пугала. Сама возможность такой страсти к другому вампиру казалась ей чем-то совершенно нереальным. Она еще понимала людей. У тех был короткий век. И сравнивая его со своим вампирским существованием, ее даже забавляло то, что люди, зная, что живут они довольно короткой жизнью, спешили подарить тридцать, а то и пятьдесят лет из нее другому человеку. Пускали незнакомца в свой дом, жизнь и, если повезет, доживали с ним до старости. У самой Даффи никогда не было такой страсти. Она всегда была скупа, когда речь касалась ее внимания. Такой она уж родилась. Что нельзя было сказать о ее матери. Элейн Рэй Даффи стремилась одарить своей любовью любого мужчину, что ей улыбнётся. Если ее любовь оказывалась неоценённой, она впадала в депрессию. Все это происходило в эмоциональную эпоху немого кино. Мать Виктории была посредственной актрисой и назойливой женщиной в жизни. Иногда она путала эти понятия и становилась посредственной женщиной на экране и назойливой актрисой в жизни. Как ни крути, выходило ещё хуже. Взаимопонимания у матери с дочерью не было. Дочь не понимала откуда у ее матери находилось столько слез, чтобы оплакивать расставания с каждым своим любовником. Удивительно было и то, откуда она берет силы любить каждого из них больше жизни. Ну, а Элейн считала дочь маленьким бездушным чудовищем. Ей казалось, что у Виктории совершенно нет никакой привязанности. Впрочем, это было правдой. Девушка была пассивной к самой жизни. Если ее мать бурно переживала каждую мелочь, происходившую с ней, то она сама была равнодушна ко всему. Виктория умерла в семнадцать. Ее мать устроила вечеринку по случаю своего седьмого развода. И к завершению сожгла дом. К несчастью, женщина и не подумала, что огонь убьет не только ее. Их огромный дом, выстроенный в викторианском стиле, обратился в пепел. В газетах много писали об этом пожаре. Страницы пестрели фотографиями трагически погибшей семьи Даффи. Но вот Виктория не умерла. В каком-то смысле ей удалось выжить. Из горячего дома ее вынес вампир. Ричард. Он был переполнен надеждой, что нашел в ней свою вторую половину. Уверял, что узнал в ней девушку, в которую был влюблен пару столетий назад. Однако его надеждам не суждено было сбыться. Даффи так и не сумела пробудить в себе ничего, кроме благодарности. В конце концов мужчина оставил ее, шагнув в горячее пламя. Тогда Виктория еще подумала, что ему стоило спасать не ее, а ее мать. У той были такие пламенные чувства, которым так и не нашлось применения. Оставшись одна, вампирша много путешествовала, умело избегая людей и других вампиров. В конце концов ее прибило в семью Карлайла Каллена. Не клан, как называли свои общины другие вампиры, а семья. Каллен верил в такую трактовку их жизни в коммуне. Себя он называл отцом, а свою жену Эсми — матерью. Виктория скептически относилась к таким понятиям, но не спорила. По природе своей она не любила споры. Не любила выставлять свои мысли на показ. За это ее и ценили. Карлайл хвалил ее за хитрость. Из всех только Виктория знала, как с ним лучше сладить. Благодаря этому она стала его правой рукой. Советовала, как лучше устранить врагов, и устраивала свидания с его любовницами так ловко, что Эсми не знала об изменах. У Виктории уже не было идей, как еще разнообразить свою одинокую жизнь, а возле Карлайла всегда происходили любопытные вещи. Из последних было то, что у Эсми объявилась дочь, которую та старательно прятала много лет. Виктория поспособствовала ее разоблачению. Однако то, во что это вылилось, ее совсем не радовало. Впервые она почувствовала острое беспокойство. Даже страх. Она никогда не испытывала к Карлайлу симпатии, да и антипатии тоже. Но сейчас была готова разорвать его на мелкие части. — Мы должны найти его, — наконец пришла в себя Таня, — хочу разорвать его на куски. Виктория отвлеклась от своих мыслей и взглянула на девушку. Ей была понятна злость вампирши. Но вот сочувствие в своем сердце для нее она не нашла. Даффи знала о темных грешках Тани, Лорейна и Маркуса. Эти ребята любили хорошую охоту, как в прежние добрые времена, когда еще кровь человека не была под запретом. Карлайл это знал, более того, он сам не брезговал такой охотой. Только вот у него были особые предпочтения. Раньше Виктория закрывала на это глаза, но, видимо, и ее терпению пришел конец. Она была на пороге перемен. Чувствовала, что там ее ждет другая жизнь. Возможно, поэтому Даффи все медлила. Наверное, все же у нее были кое-какие чувства. По крайней мере, Таня иногда была забавной девчонкой. За столько лет общения ее можно было бы назвать подругой. — Зачем вы преследовали того парня? Разве Розали не согласилась с условиями сделки? — спросила Виктория. — Свадьба уже завтра. — Оставить его в живых? Ты смеешься? Ни один уважающий себя вампир не позволит смертному перейти ему дорогу, — ядовито выплюнула Таня, затем нетерпеливо заерзала. — Почему мы все еще здесь? Мы должны уничтожить их. Они там, за этой полосой леса. Или нет, мы должны уйти. Вернуться с другими. Тот вампир, он силен. Нам его не одолеть. Мы знаем, где он, Карлайл будет доволен. — Что ты позволила другому вампиру увести парня из-под собственного носа? — хмыкнула Виктория. — Очень сомневаюсь. Таня ощетинилась от ее слов. Ее глаза сузились. Она с подозрением взглянула на собеседницу. — Чего мы ждем? Что ты задумала? Не похоже, что мы спешим. Ты что, не понимаешь, если тот вампир не дурак, он не будет сидеть на одном месте. Нам нужно успеть поймать его, пока он в этом доме. Нужно позвонить другим. — Кто-нибудь знает, что вы ушли на охоту, кроме Карлайла? — Нет. Мы с Лорейном и Маркусу-то не очень хотели говорить. Человек был всего один. На всех не хватит, — возмутилась Таня. — Зачем ты спрашиваешь? Ты что, злишься, что он не предложил тебе это первой? Это казалось ей элементарным. Кроме того Тане хотелось подчеркнуть свою важность. Ведь это именно им была позволена эта роскошь. Однако Викторию заботило совершенно другое. Появление Розали взбудоражило их маленькую семью. Но Карлайл авторитетно заявил, что это только начало. Рождение Розали помутило его рассудок. Он вознамеривался создать новую расу. Новых детей. Таких же, как она, полукровок. Каллен собирался нападать на беременных женщин. Вырезать их детей из утроб так же, как когда-то поступила Эсми с его недобитой жертвой. Отняв у людей будущее, он намеревался создать новую эру. Виктория на многое закрывала глаза и с многим мирилась, но такого она позволить не могла. Карлайл стал опасностью, которая могла привести человечество к гибели. И что самое странное, это пугало вампиршу. Она привыкла ни во что не ввязываться, но сейчас просто не могла бездействовать. — Ты знаешь, зачем Каллену Розали? Слышала, что Карлайл запланировал после свадьбы? — Речь о полукровках? — глаза Тани загорелись. — Жду не дождусь. Карлайл обещал мне славную охоту. Много свежей крови. Ты представляешь, какое это удовольствие. — Что на это скажут итальянцы? Ты ведь знаешь, Аро против истребления людей. — Это вопрос времени. Когда мы воспитаем новую расу полукровок, все изменится. Именно мы встанем у руля новой империи. Виктория видела, как жадно блестят глаза подруги. Как она хочет урвать кусок большого пирога под названием «Власть». И, наверное, это и решило судьбу. — А ты что, не знала? — голос Тани был полон презрения. Она уловила растерянность Виктории, и это пробудило в ней подозрение. — Знала, — бросила Виктория, — но сомневаюсь, что все будет так просто. Кто еще знает про эти планы? Я думала, Карлайл решил держать это пока в секрете. — Он сказал об этом только нам. Конечно, если не считать Эсми и тебя. Почему столько вопросов? Ты собираешься звонить Карлайлу? — Надеюсь, больно не будет, — с сочувствием сказала Виктория. — Надеешься что?.. — Таня не расслышала. Она приблизилась к Даффи в надежде, что та повторит свои слова. Но Виктория сказала совершенно другое. — Прости, — сказала она громче. Затем резко вогнала когти в грудь Тани и рывком вырвала ее сердце. Таня, не ожидавшая такого, не успела даже защитить себя. Сокрушенная она успела лишь увидеть, как Виктория раздавила в кулаке ее сердце. И больше ничего.***
Розали стояла напротив зеркала. Белое кружевное платье облегало ее стройную фигуру. Пожалуй, это была ее сотая примерка. Наконец Эсми нашла платье по душе. Это была ее игра. Все, чем она жила сейчас, это стремлением во всем угодить мужу. Хотела сделать из Розали настоящую невесту. Достойную жену своему дорогому Карлайлу. Но девушке хотелось разорвать это платье на куски, оно было не лучше похоронного савана. — Ох, какое оно чудное, — всплеснула руками Эсми, приложив к платью белую фату. Девушка одарила ее хмурым взглядом. Но женщина притворилась, что не замечает этого. Она умела закрывать глаза на некоторые вещи. Розали хотелось встряхнуть ее. Вытащить из-под влияния ее мужа. Но Эсми не хотела этого. Быть может, ею двигал страх перед одиночеством. Страх самой отвечать за собственную жизнь, но это не значило, что у нее было право подкладывать Розали под собственного мужа. — Не могу дождаться завтрашнего дня, — послышался мужской голос. Девушка вздрогнула. На пороге комнаты стоял ее жених. Розали почувствовала страх с примесью омерзения, когда поймала на себе его взгляд. Он смотрел на Розали липким неприятным взглядом, что девушка почувствовала острый позыв тошноты. — Мой господин, — мягко поприветствовала мужчину Эсми. Она подалась ему навстречу с сияющими от счастья глазами. Улыбкой, которая несла в себе надежду, что она прощена. Однако Карлайл лишь взмахом руки велел ей замолчать. Эсми остановилась. Ее плечи поникли. Она виновато опустила свой взгляд в пол. Было что-то жалкое в этом зрелище. Ее Эсми, такая красивая и сильная, пала так низко, что позволяла этому мужчине вытирать об нее ноги. Неужели и любовь Розали к Эмметту такая жалкая. Девушка вновь вспомнила этого парня. То, как он смотрел на нее. Смотрел, не отрываясь, не смея коснуться ее рукой. Нет, он не был таким, как Карлайл. Он не заставлял ее полюбить его. Он просто позволил ей однажды войти в его дом. Душа Эмметта была светлой. Он не позволил бы себе упиваться болью Розали. Не позволил бы ей опуститься так низко даже в любви к нему. От этих мыслей у Розали защемило сердце. Она никогда до этого не представляла себя в свадебном платье. Даже не надеялась, что станет когда-нибудь чьей-то невестой. Но если бы это было возможно, она бы хотела видеть рядом с собой только Эмметта. Ей хотелось бы увидеть, как они дают друг другу клятвы под взглядами их друзей. Как выбирают вместе дом. А, может быть, они его даже построили бы сами. Как качают в колыбели их малыша. Как изменяет их время. Розали представляла, как проходят годы, и на ее лицо ложится след прожитых с Эмметтом лет. Ее лицо украшают первые морщины, а в волосах ее мужа появляется первая седина. Они сидят в актовом зале, где их повзрослевший сын или, быть может, дочь получает диплом. Но потом пришло осознание того, что она не человек. Лишь призрак. И она исчезает. Вместо себя она видит рядом с ее любимым другую женщину. Ту, что с любовью смотрит на своего мужа. Ту, что заботливо держит его за руку, и Эмметт улыбается ей. Он не видит хмурую, застывшую на месте в свадебном платье Розали, которой всегда двадцать. И это так больно. Застыть в теле двадцатилетней девушки, без права на нормальную жизнь. — Ты прекрасна, — бледные руки легли ей на талию. Девушке это не нравилось. Карлайл попытался поцеловать ее в шею, это вызвало у нее отвращение. Она освободилась от его рук и тут же отошла поближе к Эсми. Она все еще искала у нее поддержки. Кроме того, это был ее мужчина. И Розали была противна мысль, что Карлайл прикасается к ней. Для нее он был абсолютно чужим и не имел права даже претендовать на нее. — Господин, нельзя видеть невесту до свадьбы, — проговорила Эсми. Однако Карлайл даже не взглянул на нее. — Оставь нас, — приказал он сухим тоном. Розали вцепилась в свою приемную мать в надежде, что та ослушается приказа. Что не оставит ее наедине с этим чудовищем. Эсми и в правду, казалось, не собиралась ее бросать. — Может, я… — Вон! — рявкнул вампир, прерывая неровный лепет своей жены. Эсми тут же юркнула за дверь. Розали почувствовала себя неуютно. Обняв себя руками, она нервно ждала, чего хочет Карлайл. — Ты представляешь, завтра ты станешь моей женой. Мне даже не верится, что ты настоящая. Девушка враждебно уставилась на мужчину. Ей хотелось пропустить эту отвратительную часть. Выслушивать комплименты от того, кто вызывает стойкое отвращение было ужасным. Единственное, что помогало ей сдерживаться, это мысль, что где-то ее Эмметт благодаря этому остался в живых, что он так же рисует ночи на пролет и пьет крепкий кофе. Это грело ее душу. Еще у нее были воспоминания о нем. Самое дорогое, что никто был в не состоянии у нее отобрать. — Не надо, — слабо запротестовала девушка, когда руки Карлайла легли на ее лицо. Он приблизился к ней, намереваясь поцеловать ее в губы, и Розали захлестнула паника. Ей казалось, что она сможет выдержать, что сумеет потерпеть его ласки, но перед глазами вспыхнула картина. Эмметт в лучах яркого солнца. Эмметт улыбается ей. Он греет ее щеки своими большими и теплыми ладонями. Целует, словно плавит ее холодные губы своими. Она отшатнулась от ненавистных прикосновений Карлайла. — Мальчишка, — прошипел мужчина, видимо, догадавшись, о ком думает его невеста. В гневе он швырнул стул в зеркало, где еще недавно Розали смотрела на свое отражение. — Не волнуйся, любовь моя, ты получишь то, чего так желаешь, — зло рассмеялся Карлайла, тут же смирив свой гнев. Розали почувствовала страх. Его злые глаза говорили, что он задумал что-то недоброе. — Видишь ли, я приготовил тебе особый подарок. Сердце того мальчишки. Я положу его в красивую банку, чтобы ты могла наслаждаться тем, как оно будет мирно гнить в своем саркофаге. — Ты этого не сделаешь, — со страхом в голосе крикнула девушка, — ты обещал. Я выйду за тебя, если ты его не тронешь. Ты обещал, что он будет жить. — Я обещал, что я его не трону. Понимаешь, я. Но я не могу запретить охотиться другим. Будет очень жаль, если твой любовник попадется им на глаза. Розали зарычала от ярости. Она кинулась на него с когтями, в самом деле уверенная, что ей удастся открутить ему голову. Но ее отбросило в дальний угол комнаты. — Видишь ли, — продолжил Карлайл, склонившись к девушке, — моя королева не может принадлежать кому-то еще. Я не мог оставить его в живых. Того требуют приличия. Прости. Простить. Розали не могла. Ее руки вновь сжались в кулаки. Она не могла представить мир, где нет Эмметта. Он стал пустым для нее. Ее жизнь стала бессмысленна. — Я убью тебя! — Ты слишком хрупкая для этого, любовь моя, — насмешливо проговорил Карлайл, взяв ее руку и оставив на ней липкий поцелуй, будто между ними происходила мелкая размолвка. — Я не выйду за тебя. Ты меня не заставишь. Можешь убить меня, мне уже все равно. — Ты еще не поняла, — проговорил Карлайл, бережно поправляя ее волосы, — у тебя нет выбора. — Смерть Эмметта не заставит меня смириться. Каждый час, каждую минуту, я буду думать о нем. Тебе проще убить меня, чем заставить подчиниться тебе. — Убить? Нет-нет, ты мое сокровище. Но я всегда могу убить Эсми. Предупреждаю тебя, милая, если ты завтра скажешь мне «нет», я сожгу твою горячо любимую мамочку у тебя на глазах. И даже после этого ты будешь моей. Сказав это, Карлайл наконец оставил ее в покое. Розали осталась одна оплакивать своего возлюбленного. Эмметта, чья жизнь была главным условием сделки. Она представила мертвенно-бледное лицо любимого, его грудь, что была варварски осквернена этими бездушными монстрами, и сжала кулаки. Она никогда не скажет Карлайлу «да». Никогда и ни за что ему не удается заполучить ее. Девушку не волновала ни собственная судьба, ни даже жизнь Эсми. Она не могла защищать того, кто не хочет этой защиты. Ее душа требовала мести. Пусть лучше она умрет в попытке отправить Карлайла в ад, чем согласится на вечные муки рядом с ним.