When the night has come

— Пора, — шепчет тихий ласковый голос мне на ухо, и я лишь переворачиваюсь на другой бок. Не то, чтобы спать так хотелось, просто услышать еще раз этот голос. Он ласкает кожу, и я непроизвольно чувствую, как волоски на руках встают дыбом. Я никогда еще не просыпалась с таким чувством, поэтому, скорее всего, это лишь продолжение сна. — Поднимайся сейчас же, или мне придется стащить тебя за ногу, — повторяет голос, но уже с долей насмешки, и я, наконец, вспоминаю, кому он принадлежит. И, почему-то, не сомневаюсь, что он исполнит обещание. Волоски на руках опускаются под тяжестью воспоминаний о последних событиях. Поэтому, я послушно поднимаюсь из постели, и он выходит из комнаты, бросив через плечо: — Переоденься во что-нибудь удобное, — даже не дав сказать мне ни слова. А сказать я бы хотела очень многое. Во-первых, спросить, действительно ли это все происходит на самом деле, потому что теперь я уже ни в чем не уверена. Во-вторых, узнать, что же мы все-таки собираемся делать сегодняшней ночью, не считая исполнения желаний умирающих. Я надеваю черные джинсы и черную футболку, предполагая, что придется маскироваться. Алекса я нахожу на кухне у окна, он не оборачивается, хотя, уверена, знает о моем присутствии. У него скрещены руки, и я замечаю очертание мышц под тонкой тканью белой рубашки. Во рту почему-то пересыхает. — Итак, — говорю я, наливая себе воды. — Что мы собираемся делать? Он быстро качает головой, будто отбрасывает лишние мысли, и энергично поворачивается ко мне. — Я покажу тебе жертву. Когда придет время, ты пойдешь к ней и спросишь о ее последнем желании. Будешь держать за руку и врать о том, что все будет нормально, ну и все в этом роде. Ничего сложного, понятно? Я неуверенно киваю, представляя себе картину. В моей голове это дряхлая старушка, которая даже слова вымолвить не может из-за мучающей ее астмы. Я держу ее за костлявую руку и что-то говорю, а она лишь пучит на меня свои белесые глаза и брызгает слюной. Я уже говорила, что отъявленная эстетка? — Вроде понятно, — тихо отвечаю я, делая глоток. На самом деле в животе у меня образуется странный узел, как перед важным экзаменом или долгожданной встречей. Давно я не чувствовала ничего подобного. Я вообще давно не чувствовала ничего, кроме пустоты и злобы. Мы выходим в прихожую, я накидываю свою кожаную куртку с множеством заклепок. Мама подарила мне ее практически перед самой смертью. Она всегда была мне немного велика и не подходила ни к одному из моих нарядов, некогда блестящих и модных. Но она всегда висела на вешалке, и сегодня я одеваю ее во второй раз в своей жизни. И даже не могу объяснить почему. Она не из разряда слишком удобных, но зато теперь сидит практически идеально, даже на моей худощавой фигуре. Я задерживаю взгляд на своем отражении, прежде чем обуть ботинки. Когда я встаю в полной готовности, Алекс окидывает меня взглядом и кивает. — То, что нужно. Я удивленно изгибаю бровь. — Это что, спецодежда для агентов Рая? Он смотрит на меня несколько коротких мгновений и усмехается. — Ты пошутила. Шутки — первый признак того, что ты волнуешься. Волнение — первый признак радости жизни, — довольно сказал он и начал открывать дверь. Я фыркнула. Никакая это не радость жизни и даже не шутки. Просто сарказм. Сарказм всегда был моей лучшей защитой. — А ты только что процитировал Букварь Ангела Смерти, ботаник? — парировала я. — Да нет, придумал на ходу, чтобы ты побесилась, — его улыбка стала шире, и, пресекая дальнейшие споры, он толкнул меня за дверь. Не то, чтобы порог мог остановить меня. Остановило меня то, что, перешагнув за него, я очутилась не в родном подъезде, провонявшем сигаретным дымом и кошачьим дерьмом, а в поле. Бескрайнем, огромном поле. Под ногами какие-то колючие растения, куда ни посмотри — небо, а над головой, словно лампочки, рассыпь звезд. Свежий ветер ударил в лицо, и я колыхнулась, едва устояв на ногах. — Впечатлена? — насмешливо спросил Алекс, даже не предприняв попыток поймать меня. Каков джентельмен. — Ничуть, — я задрала подбородок и пошире расставила ноги, чтобы шок и резкие порывы ветра не опрокинули меня на спину. Алекс снова издает смешок и тычет пальцем куда-то в небо. С его черными волосами играет ветер. Проследив за его взглядом, я нахожу глазами движущуюся звезду. Самолет. Папа часто звал меня, когда замечал такие в небе и с довольным видом говорил: «Смотри, инопланетяне прилетели». Я верила и пряталась под кровать, а он выманивал меня конфетами, как маленького котенка. — Он разобьется через три минуты пятнадцать секунд. В восемнадцати метрах от того места, где мы сейчас стоим, — своим будничным тоном говорит Алекс, словно это ничего не значит. — Водитель выпил. Все погибнут сразу, кроме маленького мальчика. Он будет жить еще две минуты пять секунд, чтобы ты исполнила его последнее желание. Я боюсь опустить на него глаза. Как он может это знать? Может, ошибка? Я не могу просто стоять и ждать, пока этот самолет упадет. Ужас волнами накрывает меня, и я захлебываюсь в нем. — Сколько человек на борту? — говорю я ровным голосом и удивляюсь, как он может быть таким спокойным, когда внутри у меня битое стекло. — Тебе не зачем это знать, — мягко говорит он, делая шаг навстречу мне. Я считаю секунды. Кажется, прошло уже больше минуты. Лучше бы он не говорил, лучше бы я ничего не знала сейчас и просто смотрела на звезды, а не на… — Сколько? — Тридцать три вместе с экипажем. …на тридцать три потерянные жизни. Он снижается. Точка становится больше и больше, больше и больше. Неумолимо. Она уже размером с мой кулак, и я вижу вспышку огня в районе крыла, а потом оно отправляется в свободный полет позади самолета. Они обречены. — Послушай меня, — Алекс повышает голос, потому что его шепот уже не слышно за гулом самолета. Когда я не опускаю взгляда, он хватает меня за плечи и поворачивает к себе, наклоняясь очень-очень близко. Все мое зрение заслоняет его прекрасное лицо, но шум — я слышу его, я слышу крики тридцати трех людей на борту, их последние крики. — У тебя будет всего две минуты до повторного взрыва. Я прикрою тебя, но лучше тебе успеть. В первый раз я пойду с тобой, хорошо? Я покажу тебе мальчика, ты подойдешь, возьмешь его за руку и спросишь то, что посчитаешь нужным. Только, пожалуйста, успокойся. Если ты не будешь держать себя в руках, ничего не получится, хорошо? Он быстро говорит, а я слышу его голос, лишь как фон. Как музыкальное сопровождение к приближающейся катастрофе. Три. Два. — Иди сюда. Алекс быстро прижимает меня к себе, и я слышу, как что-то еще перебивает шум падающего самолета и крики. Шуршание перьев. Взмах крыльев. Что-то ложится мне на спину и укутывает, словно в кокон. Я не смею оторвать глаз от плеча ангела. Один. Я не хочу видеть. Просто позвольте мне умереть, умереть, умереть. Очень, очень громко. И горячо. Меня обдает жаром, но я не чувствую боли. Я не знаю, как долго мы так стоим, но мгновение замирает. Я очень долго слышу этот взрыв, этот протяжный стон самолета и тридцать три жизни, вытекающие в никуда. Нет. Тридцать две. Пока еще тридцать две. Алекс медленно отпускает меня. — Смотри только под ноги. Но кто я такая, чтобы слушаться его? Я смотрю в Ад широко распахнутыми глазами. Мы стоим на участке обожженной травы и быстро приближаемся к месту крушения. Огонь. Жар. Плавящийся металл. И тела. Боковая часть самолета взорвалась, и вместо некоторых людей теперь уже просто ошметки, кровавые куски. Мы уже совсем рядом с ними, и я снова утыкаюсь глазами в плечо Алексу. Он приобнимает меня за плечи и уверенно ведет сквозь дым, который не обжигает легкие. Каждый раз, когда под моими ногами что-то хрустит, я надеюсь, что это не чья-нибудь кость. — Вот он, — говорит Алекс жестко и подталкивает меня к почти уцелевшему сиденью в хвосте самолета. Под ним, скрючившись и едва дыша, лежит мальчик лет десяти, весь в крови и царапинах. Но он жив, и я бы расцеловала его, если бы не знала, что случится через две минуты пять секунд. Хотя, уже раньше. Минута, не больше. Ему осталась минута. Я опускаюсь перед ним на колени и беру его за руку. Она скользкая от крови, но я уверенно сжимаю ее. Он устало поднимает веки, собирая все силы в кулак. — Ты Ангел? — спрашивает он. — Я попаду в Рай? У меня вырывается всхлип. Сухой, резкий, бесслезный. — Да. Да, ты попадешь только в Рай, — отвечаю я. — Как тебя зовут? Я хочу исполнить твое желание. Попроси о чем хочешь. Он улыбается искалеченными губами. — Ты же Ангел, ты должна знать. Майки. Мама зовет меня Майки. Мы разбились? Я хочу только, чтобы мама пошла со мной в Рай. Можно? Следующий всхлип приносит с собой слезы. Они брызгают из глаз на пол и тушат разгорающийся огонек. — Конечно, Майки. Вы с мамой вместе отправитесь в Рай. Она уже ждет тебя там, я уверена, — свободной рукой я провожу по его щеке, все еще чистой от крови. Он закрывает глаза, уже не в силах держать их открытыми. — Тогда я посплю, ладно? Мама хотела, чтобы я поспал здесь, не мешал им с папой разговаривать. Не хочу ее расстраивать, она так злилась. Но я не обижаюсь на нее, потому что… — Мей. Пора, — Алекс берет меня под руку, но я лишь отмахиваюсь от него. Он не видит, что Майки говорит? Это самые важные слова в его жизни, я должна их услышать, я должна запомнить… — Пожалуйста, Мей. Ты не хочешь этого видеть. — Не твое дело! — огрызаюсь я и возвращаю свое внимание к Майки. — С кем ты говоришь, Ангел? Не злись, пожалуйста. — Все нормально, Майки. Спи. Я буду здесь. — Мей… Я медленно отпускаю его руку и поднимаюсь на ноги. — Тебе придется меня прикрыть. Я буду с ним. — Пожалуйста, пойдем. Ты уже выполнила задание, он будет в Раю с ма… — Плевать я хотела на твои идиотские задания, Ангел! Я буду с ним, а ты можешь проваливать, раз так, — зло прошипела я прямо ему в лицо и отвернулась, чтобы снова присесть рядом с мальчиком. Я немного боялась, что Алекс все же покинет меня, но он мягко присел сзади меня, и я услышала уже знакомый шорох. Это его крылья или что? Но мне плевать, я не оборачивалась. Я смотрела в лицо мальчика, которому осталось жить три секунды. Три. Два. Один. Жар. Жар накрывает мое тело с головой, и я чувствую, как чьи-то холодные руки обвиваются вокруг меня и прижимают к ледяной груди, но жар все равно такой всепоглощающий, что я задыхаюсь. Хватаю ртом воздух и не могу поймать. Перед глазами все плывет, а Майки сменяется огненными кольцами. Все те же руки поднимают меня и тащат куда-то, куда-то далеко, и я не сопротивляюсь, потому что жар пожирает меня, а их холод — последняя преграда между мной и смертью. А потом все прекратилось. Мышцы разом расслабились, жар ушел, словно его и не было. Я обмякла в спасительных руках безвольной куклой и открыла глаза. Плечо в белой рубашке, а за ним — родной диван. Словно все это сон. Кошмар. — Эй, Мей. Посмотри на меня, — он обхватил мое лицо руками и заставил взглянуть в глаза. Выражение его лица было жестким, сердитым, словно я его чем-то очень разозлила. — Больше не смей так делать. Когда я говорю уходить — уходим. — Но… я же обещала ему, — слабо говорю я, пытаясь вырваться из его объятий, но, достигнув желаемого, лишь упала на вышеупомянутый диван. Алекс вздохнул, накинул на меня плед и ушел, оставив меня наедине с собственными мыслями.