***
Джагхед любил темные оттенки, сколько себя помнил. Небо цвета индиго ночью, за пару часов перед восходом; глубины бушующего океана и безжалостный шторм, во время которого всё вокруг мешается в тот же черный цвет, сливаясь воедино: и небо, и земля — цвет густого наваристого чёрного кофе, такого же горького, как и его жизнь. Джагхед любил все черное. И когда однажды его глаза болезненно защипало, а на разрезе глаз рефлекторно собрались слезы от чувства, будто песка насыпали, когда он вновь открыл глаза, всё вокруг исказилось, как в кривом зеркале, стало белого, как день, с отливом изумрудного, точно свежескошенная трава, цвета. Других цветов он больше никогда не видел, и от постоянной раздражающей белезны у него порой болела голова, накаляясь до тысячеградусной температуры. Нещадный испепеляющий свет преследовал его всюду. Джагхед считал эту систему несправедливой, неправильной и ужасно глупой. Каждый день, стоило ему открыть глаза, он видел белизну, после которой стоило ему закрыть глаза, появлялись кучи мигающих пятнышек, все тех же зелёных и белых цветов. Эти пятна были колкими, как коротко стриженный газон, рябящими, как экран телевизора в непогоду, и болезненно-слепящими, но точно не разноцветными, как в детстве. От постоянного света он терялся в пространстве, порой натыкаясь на какие-то предметы, и оттого лишь больше злился. Парню была безразлична судьба его половинки, ведь все это казалось ему ненужным мусором, навязчиво засевшим в его жизни. Он не хотел подыгрывать, не хотел даже пытаться начать поиски, а потому лишь обрекал себя на вечные пытки, непременно зеленого цвета с белыми переливами и отблесками. Белый, которого он так отчаянно избегал, и зеленый, который казался ядовито-кислым и химическим, стали его постоянными спутниками. И когда Джагхеду приходилось наблюдать, как Арчи Эндрюс знакомится с Вероникой Лодж, как вновь начинает радоваться жизни, Джагхед только проклинал свою собственную жизнь. Когда друг начинал ему живописно, в красках описывать каждый цвет по отдельности, Джагхеду хотелось поскорее утопиться. Он не привык даже в двенадцать. Чувство неприязни ко всему съедало его изнутри.***
Это произошло, когда обоим исполнилось шестнадцать. Джагхед проводил свой ярко-белый с зелёной тенью вечер в забегаловке «Pop’s». Все подростки Ривердейла отлично знают это место, но для Джагхеда оно стало роднее дома. Мало кто знает, насколько непередаваемо волшебна здесь атмосфера, создаваемая сливающимся свечением синего и красного цветов от вывесок в стиле ретро. Знают только те немногие, кто уже нашел свою пару, в том числе Арчи Эндрюс. Может, Джагхед не видел всех цветов, зато запах свежеиспеченных бургеров и картошки фри его точно привлекал. Здесь он часто увлекался написанием очередного романа, запивая свою горечь двойной порцией кофе, не разбавленного совсем ничем. Так было вдвойне горько. Так он восполнял недостаток черного. Но однажды все вывернулось наизнанку. За его столик присела девушка с дружелюбной белоснежной улыбкой — уж это он точно видел, но взгляд выше её губ он почему-то не поднял. Не происходило ровным счетом ничего, пока взгляд Джагхеда был прикован к его ноутбуку. Не происходило ничего, до того момента, пока она не заговорила: — Привет, меня зовут Бетти, — устав ждать, произнесла Бетти, и от такой внезапности он едва не вздрогнул. Голос девушки был мелодичным и приторно-сладким, но впервые такой переизбыток сахара его не насторожил. — Джагхед, — представился юноша холодным безразличным тоном, скрывая от Бетти и то, что она его умудрилась заинтересовать, и то, что он боялся посмотреть на нее, — ты что-то хотела? — А-а, я, да-а, ты сидел один, такой грустный, и я п-подумала, что могла бы… — запинаясь, выдавила блондинка, неуверенность в ее сердце разрасталась с каждой секундой. Девушка пыталась разглядеть парня получше, но с такого ракурса его глаз было совсем не видно. Джагхед точно нарочито скрывал от неё радужки своих глаз, а любопытсво внутри нее стало неимоверно сильным. Какая-то львиная доля Бетти была точно уверена, что его глаза окажутся такими же черно-белыми, как и у многих других парней, но та малая часть надежды внутри молила её все-таки проверить. Она точно была уверена, что присела за этот столик лишь для того, чтобы немного приподнять настроение этого угнетенного парня, хотя раньше Бетти такого не испытывала по отношению к другим людям. Цвет волос Джагхеда отлично угадывался, ведь именно такой она могла различать помимо черного, белого и синего. Дымчато-черные с легким синеватым переливом локоны выглядывали из-под шапки, причудливо спадая на его глаза, и в Бетти разгорелось непередоваемо сильное непреодолимое желание убрать мешающую прядку, но это, очевидно, со стороны выглядело бы глупо. Молчание введённой в раздумья Бетти заставило Джагхеда все-таки взглянуть на девушку, потому что он не любил, когда его намеренно игнорируют. Раз. Изумрудно-зелёный цвет цветущей летней зелени встречается с небесно-голубым, подернутым аквамариновой дымкой. Цвета смешиваются, и происходит тот самый взрыв фейерверков, и если кому-то для такого космического эффекта требовался поцелуй, — им было достаточно одного взгляда. Два. Элизабет увидела, как всё стремительно обретало краски. Солнце за окнами стало такого же ярко-бананового цвета. Деревья больше не были черными, и сердце забилось барабанной дробью в ушах, а глаза напротив показались намного ярче. У Джагхеда закружилась голова от этого пьянящего восторга и страха, липкой прохладной струйкой протекающего вдоль позвоночника. Перед глазами больше не рябил белый с примесью зеленого, и парень с радостью обнаружил, что синие и красные цвета в кафе ему воистину нравятся. Три. Они, наконец, видят всю сказочно огромную палитру цветов, огромный ассортимент оттенков и красочных переливов. Мир в их блестящих от восторга глазах закружился мириадами цветов и красок, словно фениксом восстав из пепла страданий. Родственные души нашли друг друга. Поцелуй им не потребовался. Стало быть, какое-то чудесное исключение совершила судьба. — Вау, — произнес парень, тяжело вздохнув, теперь на его лице играла улыбка. Раньше Джагхед никогда не улыбался. — Вау, — почти параллельно вторил ему голос девушки, настолько же восхищенной, как и он сам. Ей пришлось напомнить себе, что нужно дышать. Это чувство захватило Бетти с головой, пленяя. Это было обыкновенной системой. Все по той же постоянной схеме, не учитывая, что эффект был произведен гораздо более простым путем. Спросите, как сделать из кого-то безвольную куклу, обреченную подчиняться тебе? Сначала даруйте ему нечто ценное, что будет дороже любых алмазов. А потом, между делом, ненавязчиво, между строк возвратите, добавив в качестве любимой карамельной конфетки какой-нибудь приятный бонус. Так получилось, что если бы Бетти и Джагхед сейчас брезгливо отвергли друг друга, с отвращением помахав на прощанье ручкой, — никаких красок им больше не пришлось бы увидеть. Но с этого взгляда началась их чудесная история, и по какой-то счастливой случайности оба почувствовали искру, пробежавшую по телам обоих при встрече взглядов. Теперь они навсегда останутся художниками своей жизни. Судьба, равнодушно рисующая на витражном холсте жизни, утопая в бесчисленном количестве набросков и эскизов, вновь пролила акварель, навсегда сплетая жизни Бетти и Джагхеда радужными нитями. Не уследила и без собственного желания, сама о том не догадываясь, создала произведение искусства. Удачно пролила акварель.